Наконец, последнее место из ленинского письма Арманд от 19 марта — его окончание, содержит ещё один план, возникший в голове изнервничавшегося Ленина:
«В Кларане (и около) есть много русских богатых и небогатых русских социал-патриотов и т. п. (Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска — вагон до Копенгагена для разных революционеров.
Почему бы нет?
Я не могу этого сделать. Я «пораженец».
А Трояновский, Рубакин + Смогут.
О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!..
Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона? Давайте пари держать, что дадут\
Конечно, если узнают, что сия мысль от меня или от Вас исходит, то дело будет испорчено…
Нет ли в Женеве дураков для этой цели?..»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 49, стр. 405–406.)
Так впервые появляется в переписке Ленина «немецкий» вариант проезда. Причём Ленин мыслит трезво: если в контакт и переговоры с германскими властями о проезде через Германию группы революционеров вступит «пораженец» Ленин, то его тут же обвинят в связях с врагом, но если этим займутся русские социал-патриоты, то — дело иное…
Александр Трояновский (1882–1955) — впоследствии крупный сталинский дипломат, был в 1910-е годы колеблющимся в сторону «оборончества» то ли большевиком, то ли меньшевиком. С 1917 по 1921 год он был меньшевиком официально, лишь в 1923 году вернувшись в ВКП(б).
Николай же Рубакин (1862–1946) был известным русским библиографом. В 1907 году он эмигрировал в Швейцарию и там же скончался. На второй том его работы «Среди книг» Ленин написал рецензию. Позднее Рубакин был лоялен к Советской власти, завещал СССР собрание редких книг в 80 тысяч томов, хранящееся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина.
Увы, ни Трояновский, ни Рубакин помочь не пожелали. Трояновский полностью скатывался на меньшевистские позиции (собственно, подлинным большевиком он никогда и не был, что видно и по его сыну-ренегату), а что уж говорить о Рубакине — добропорядочном либеральном интеллигенте!?
ОДНАКО тут возникла другая возможность!
В Швейцарии в целом, и в Цюрихе в частности, за время войны образовалась своего рода эмигрантская диаспора. Швейцарский социалист Фриц Брупбахер, лично знавший Ленина, писал: «Предвоенный и времён войны Цюрих являл собой невероятный хаос. На задворках у 200 000 цюрихских буржуа и обуржуазившихся рабочих толпились тысячи душ, собравшихся из всех… стран: русские меньшевики и большевики, революционные синдикалисты и анархисты из Италии, Польши, Германии, России, Австрии. Бациллы поражающих идей Маркса, Бакунина так и носились в воздухе…»
Русская часть в этой среде составляла не менее 600…700 человек — весьма разношёрстных по политическим позициям. Преобладали, однако, меньшевики. И вот 19 марта 1917 года на совещании российских партийных центров в Берне меньшевик Юлий Мартов — «оборонец», проживавший в Париже, выдвинул план проезда эмигрантов через Германию в обмен на ряд интернированных в России немецких и австрийских военнопленных.
После возвращения группы Ленина в Россию в газете «Правда» 5 (17) апреля 1917 года была опубликована небольшая статья Ленина «Как мы доехали», где он писал, в частности:
«…английское правительство решило отнять у эмигрантов-интернационалистов возможность вернуться на родину и принять участие в борьбе против империалистической войны.
Уже с первых дней революции для эмигрантов выяснилось это намерение английского правительства. Тогда на совещании представителей партии социалистов-революционеров (М.А. Натансон), Центрального Комитета РСДРП (Г. Зиновьев), Организационного комитета РСДРП (Л. Мартов), Бунда (Косовский) возник план (его выдвинул Л. Мартов) добиться пропуска эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России германских и австрийских пленных.
В Россию был послан ряд телеграмм в этом смысле, и вместе с тем через швейцарских социалистов были предприняты шаги для проведения этого плана. Телеграммы, посланные в Россию, были задержаны, очевидно, нашим Временным «революционным правительством» (или его сторонниками).
Прождав две недели ответа из России, мы решились сами провести названный план (другие эмигранты решили пока ждать ещё…)…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 31, стр. 119–120.)
Впрочем, судя по письмам Ленина, сходная идея возникла у него и у Мартова независимо друг от друга — у Ленина в Цюрихе, а у Мартова — в Берне. А это показывает, что идея проезда через Германию русских политических эмигрантов носилась, что называется, в воздухе в силу её достаточной очевидности. Уже в первые дни после Февраля в Берне образуется «Центральный Комитет по возвращению на родину проживающих в Швейцарии русских эмигрантов» (встречается и наименование «Центральный Комитет по возвращению русских политических эмигрантов на родину»), куда вошли представители всех партий.
Комитет, как сообщает Вернер Хальвег, объединил «в общей сложности 560 революционеров всех направлений…». И председатель комитета меньшевик-центрист Семковский (С. Ю. Бронштейн), член Заграничного секретариата ОК меньшевиков, лично через директора Швейцарского телеграфного пресс-агентства Вальца вышел на немецкого посла в Берне Ромберга в целях зондажа готовности Германии обеспечить переезд эмигрантов. Неудивительно, что сходная мысль пришла в голову и Парвусу в Копенгагене, но об этом — позднее.
Ленин, как и Мартов, сразу же настаивал на необходимости получения согласия Временного правительства во избежание неблагоприятных кривотолков. Вести переговоры поручалось лидеру швейцарских социал-демократов Роберту Гримму.
Сообщившему об этом Карпинскому Ленин ответил так (привожу короткое письмо полностью):
«План Мартова хорош, за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не можем делать этого прямо. Нас заподозрят. Надо, чтобы кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам (и влиятельным людям, адвокатам и т. п.) с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. Мы ни прямо, ни косвенно участвовать не можем; наше участие испортит всё. Но план, сам по себе, очень хорош и о ч е н ъ верен»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 49, стр. 406.)
Ленин, как видим, предлагал действовать по «германскому» варианту отнюдь не скрытно, а вполне гласно, лишь резонно отдавая формальную инициативу «нейтралам» и «оборонцам»-меныпевикам. При этом Ленин вполне сознавал, что связываться с «немецким» вариантом для него — «пораженца» — политически опасно. Показательно, что идею транзита русских революционеров через Германию посол Германии в Берне фон Ромберг одобрил сразу. Тем более что его «атаковали» со всех сторон. Как сообщает Вернер Хальвег, 23 марта 1917 года по инициативе уже Карла Радека швейцарский корреспондент газеты «Франкфуртер цайтунг» доктор Дейнгард и член швейцарской группы циммервальдских левых немецкий социал-демократ Пауль Леви тоже установили контакт с фон Ромбергом. И того же 23 марта Гримм через Ромберга направил соответствующий запрос в МИД Германии, а уже вскоре МИД телеграфировал в Ставку: «Так как в наших интересах, чтобы в России взяло верх влияние радикального крыла революционеров, кажется уместным разрешить им проезд».
Пожалуй, с этой телеграммы и началась история немецкого «пломбированного вагона» Ленина.
ЛИIIIb очень предвзятый и неумный комментатор усмотрит здесь элементы сговора или связи группы Ленина с имперским МИДом Германии и германским генштабом. Само развитие событий в России в 1917 году и позднее — в годы иностранной интервенции выявило, что «верхи» кайзеровской Германии ошибались. Влияние на эти события наиболее радикального — ленинского крыла российских социал-демократов было в интересах не Рейха, а в интересах народов России, да и вообще народов мира.
Что же до интересов Рейха, то они носили тогда двоякий характер. С одной стороны, стремления Ленина и «верхов» Рейха в определённой мере совпадали. Ленин стоял на позиции немедленного прекращения войны всеми воюющими сторонами, а к такому варианту всё более склонялись сами немцы, ибо стратегическая инициатива ими уже была упущена, и на носу было официальное вступление в войну Соединённых Штатов Америки. С другой стороны, в условиях развивающейся русской революции её радикализация неизбежно сопровождалась бы обострением внутренней социальной ситуации в России. А это в случае продолжения Россией участия в войне осложняло бы и положение России на фронтах, что было выгодно немцам.
Отрицать последнее было бы глупо, но ещё глупее на основании этого говорить о некоем якобы «изменническом» характере деятельности Ленина. Не разбив яиц, не изжаришь яичницу, а не доведя в реальном масштабе исторического времени до логической точки объективно существующее противостояние Труда и Капитала, не совершишь социальную революцию в интересах Труда. Так что «совпадение» интересов Рейха и Ленина было чисто внешним, причём Ленин-то это понимал, а деятели Рейха — нет.
Чтобы последняя мысль стала понятнее, напомню историю с освобождением Ленина осенью 1914 года, когда после начала войны его арестовали в австрийской Польше как «русского шпиона». Тогда за Ленина хлопотали видные австрийские социал-демократы, депутаты парламента Виктор Адлер из Вены и Герман Диаманд из Львова, которые знали Ленина как члена Международного социалистического бюро. После их обращения к австрийскому министру полиции Владимир Ильич был освобождён и вскоре добился разрешения на выезд в нейтральную Швейцарию.
Так вот, Крупская пишет, что Ленин проездом через Вену виделся с Адлером, и тот передавал свой разговор с министром полиции.
— Уверены ли вы, что Ульянов враг царского правительства? — спросил министр.
— О, да! — ответил Адлер. — Более заклятый враг, чем ваше превосходительство…
Адлер был социал-демократом, хотя и правого толка, и ответил министру абсолютно точно, потому что хорошо знал —