русские рубли\
Ленин доехал-таки до России!
Глава 5
История переезда в письмах: «Пломбированный» вагон или лондонская тюрьма?» (окончание)
ДЛЯ верного взгляда на те дни полезно познакомиться с их описанием Павлом Милюковым — тогда одним из первых лиц в России, министром иностранных дел Временного правительства. Милюков пишет о возвращении «из тюрем, из ссылки, из-за границы — Швейцарии, Парижа, Лондона, Америки — представителей русской эмиграции» и заявляет, что «мы встречали их не только «с почётом», но и с горячим приветом» и «надеялись найти среди них полезных сотрудников»…
Для «мэтра марксизма» Плеханова, например, по словам Милюкова, резервировали министерство труда, но сразу поняли, что «это — уже прошлое, а не настоящее»…
Так встречали — по давней, но, как оказалось, истрёпанной «одёжке», соглашателей и «оборонцев»…
А как насчёт Ленина?
Милюков в своих «Воспоминаниях» «забыл» сообщить, что упорно не соглашался на проезд Ленина через Англию и вообще был против возвращения Ленина в Россию, потому что заранее было известно, что Ленин будет стоять за немедленное обращение к союзникам отказаться от требования «аннексий и контрибуций» и за предложение всеобщего мира на этих условиях.
Но кое в чём Милюков и проговаривается:
«В начале апреля приехал через Германию Ленин со своей свитой в «запломбированном вагоне»… Позднее приехал Троцкий, и меня очень обвиняли впоследствии, что я «пропустил» его. Я действительно настоял у англичан, у которых он был в «чёрном списке», чтобы они его не задерживали. Но обвинявшие меня забывали, что правительство дало общую амнистию. К тому же Троцкий считался меньшевиком — и готовил себя для будущего. За прошлые преступления нельзя было взыскивать…»
Читаешь, и глазам своим не веришь! Тут же признать, что была объявлена общая амнистия, и умолчать, что она была общей для всех, кроме Ленина).
Меньшевик Троцкий, оказывается, готовил себя для будущего… А большевик Ленин что — не готовил себя для будущего?
Но за Троцкого, оказывается, можно было похлопотать перед англичанами, а вот за Ленина — якобы тоже подпадающего под якобы общую амнистию — боже упаси!
Сегодня это называется «политикой двойных стандартов», но во все времена для подобных действий было и ещё одно определение: лицемерие, двуличие и подлость!
В тех же «Воспоминаниях» Милюков раздражённо сообщает:
«…За прошлые преступления нельзя было взыскивать. Но когда Ленин начал с балкона дома Кшесинской произносить свои криминальные (ого! — СХ.) речи перед огромной толпой, я настаивал в правительстве на его немедленном аресте…»
Итак, для остальных эмигрантов от Милюкова — не только «почёт», но и «горячий привет». Для одряхлевшего меньшевика Плеханова, согласного и дальше лить кровь русских мужиков во имя «войны до победного конца» — министерское кресло…
А для энергичного большевика Ленина, требующего немедленно начать всеобщие переговоры о всеобщем мире, — тюремные нары?
Ну-ну…
А ТЕПЕРЬ, зная то, что мы знаем, ещё раз окинем взглядом тот неполный месяц, который прошёл с первого известия в Швейцарии о русской революции, до приезда Ленина в русскую столицу, предварительно осветив и моменты более ранние.
Ленин с самого начала войны не скрывал, что он сторонник поражения правительства России в целях превращения войны империалистической в войну революционную — если Германия не примет предложение всеобщего мира и не наступит всеобщее перемирие. Последнее обстоятельство приходится раз за разом подчеркивать, поскольку на этот счёт то ли не просвещены, то ли помалкивают в нынешней РФ многие, начиная с Владимира Путина.
Ленин был ярчайшим патриотом России, но России не дворцов, а хижин. И Ленин желал поражения царизма как условия для превращения войны между буржуями разных стран в войну трудящихся всех стран против буржуев всех стран. Желать поражения своей стране, ведущей справедливую войну — предательство. Желать поражения жирующим правящим классам своей страны, ввергнувшим её народы в бессмысленную и преступную войну — акт высокого гражданского и социального мужества.
В своих мемуарах Керенский, передёргивая факты, утверждал, что европейские-де социалисты сознавали «угрозу миру, создаваемую гонкой вооружений между великими державами», и считали, что «трудящиеся должны бороться против любой угрозы войны», но «в рамках социалистического движения существовала незначительная группа, к которой принадлежали Ленин и его сторонники, которая приветствовала возможность возникновения войны, видя в ней провозвестник пролетарской революции».
В «подтверждение» сказанного редакторы русского издания мемуаров Керенского, передёргивая факты, так же как и он, но уже в 1993 году, не придумали ничего лучшего, как процитировать письмо Ленина Горькому от 25 января 1913 года (ПСС, т. 48, стр. 155), где Ленин писал: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (по всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие».
Ленин так действительно писал — в личном письме. Но если иметь в виду его публичную политическую позицию, на которую он ориентировал массы, то достаточно прочесть его тезисы «К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов», положенные в основу декларации социал-демократической фракции IV Государственной думы в декабре 1912 года, чтобы понять, как лгут и Керенский, и его постсоветские российские издатели. Ленин там ясно написал: «Война войне!.. За мир! Таковы лозунги рабочих» (ПСС, т. 22, стр. 198).
Причём там же Ленин ссылался на тот Базельский манифест, знание которого окончательно показывает всю лживость утверждений Керенского насчёт того, что Ленин-де единственный из европейских социалистов видел в возможной европейской войне пролог пролетарской революции. Дело в том, что после начала первой Балканской войны Чрезвычайный международный социалистический конгресс II Интернационала, проходивший 24–25 ноября 1912 года в Базеле, единогласно принял манифест, где всем социалистам рекомендовалось в случае возникновения империалистической войны использовать экономический и политический кризис, вызываемый войной, для борьбы за социалистическую революцию. Это была общая позиция, поддержанная всеми вождями II Интернационала, включая Каутского, Вандервельде, Гюисманса и т. д. Просто после начала Первой мировой войны все они предали идеи Базельского манифеста, а Ленин остался им верен. Керенский это прекрасно знал, а на Ленина налгал.
Сообщу уж заодно, что накануне Первой мировой войны — в апреле 1914 года, Ленин на вопрос польского журналиста А. Майкосена: «Вы жаждете конфликта?» — ответил:
«Нет, я не хочу его. Почему я должен был бы его хотеть? Я делаю всё и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для неё — это нечто совершенно иное».
(История Первой мировой войны.1914–1918. В 2 томах. М.: Наука, 1975., т. 1, стр. 93–94.)
Но когда война началась — не по хотению Ленина, — Ленин в манифесте «Война и российская социал-демократия» заявил:
«Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг, указываемый опытом Коммуны, намеченный Базельской (1912 г.) резолюцией и вытекающий из всех условий империалистической войны… Как бы ни казались велики трудности такого превращения в ту или иную минуту, социалисты никогда не откажутся от систематической, настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении, раз война стала фактом».
(В. И. Ленин. ПСС, т. 26, стр. 22)
Слова «раз война стала фактом» являются ключевыми. Ленин не хотел войны, потому что она означает гибель миллионов людей. Но раз война стала фактом, раз миллионы уже гибнут, и гибнут зря, то следует повернуть войну так, чтобы в огне классовой войны погиб тот строй, который послал на гибель миллионы во имя интересов кучки.
Таким образом в Европе, начавшей ужасающую взаимную бойню, смотрел тогда на проблему мало кто, но были люди и кроме Ленина, которые мыслили так же, как и он. 16 марта 1916 года депутат рейхстага Карл Либкнехт в речи в прусском ландтаге прямо призвал «борющихся в траншеях» «опустить оружие и обратиться против общего врага (то есть — капиталистов своих стран. — С.К.)…» (В. И. Ленин. ПСС, т. 49, стр. 207).
Депутат Либкнехт за это был… всего лишь лишён слова. И русским или английским шпионом его никто не называл. Всё же европейская политическая культура сказывалась — тогда.
Впрочем, и ставки в Германии и России оказывались разными.
Немецкие рабочие к началу Первой мировой войны находились под сильным влиянием Второго интернационала, которым руководили Бернштейн и Каутский — два выдающихся ренегата рабочего движения, ставших эффективными агентами влияния Капитала в рабочей среде. А российские рабочие — не избалованные, в отличие от немцев, пониманием их проблем со стороны российского капитала (который, к тому же, был на две трети не российским), обладали большими резервами революционности и верного классового сознания.
Поэтому Карл Либкнехт был для элитарной «белой» сволочи в Германии намного менее опасен, чем Владимир Ульянов для элитарной «белой» сволочи в России, и не только в России.
Точнее — сами рабочие массы были в Европе более «ручными», чем в России, потому что у западных капиталистов хватило ума их в той или иной мере прикармливать экономическими уступками и подачками. Хотя и европейские пролетарии не утратили революционного потенциала. И если бы не предательство «вождей»-соглашателей…