русской Финляндии вполне дают ответ на вопрос — как поступили бы с Лениным английские власти, если бы он оказался в их власти на английской территории. И в «Прощальном письме к швейцарским рабочим», опубликованном на немецком языке в газете «Jugend-Internationale» 1 мая 1917 года — после отъезда Ленина, он имел все основания сказать: «Для нас не подлежало… ни малейшему сомнению, что империалистическое правительство Англии ни за что не пропустит в Россию русских интернационалистов, непримиримых противников империалистического правительства Гучкова-Милюкова и Кº, непримиримых противников продолжения Россиею империалистической войны» (В. И. Ленин. ПСС, т. 31, стр. 88).
Психологическое давление на группу Ленина выразилось и в том, что до Петрограда её сопровождал вооружённый конвой, причём Вернер Хальвег, например, сообщает, что два английских офицера ехали с группой Ленина до Петрограда. Факт бесчинства англичан на российской территории по отношению к эмигрантам показателен во всех отношениях, как и казус с конвоем… Но по большому счёту это было мелкой местью, на фоне которой тем более мощно выглядели последующие события уже ближайших суток.
ИЗ ТОРНЕО Ленин телеграфировал сёстрам — Анне Ильиничне и Марии Ильиничне: «Приезжаем понедельник, ночью, 11. Сообщите «Правде»». Поезд шёл по Финляндии всю ночь и весь день, а в 21 час 16 (3) апреля он остановился на станции Белоостров. Здесь уже ждали Сталин, Каменев, Шляпников, Александра Коллонтай, Мария Ульянова и около 400 сестрорецких рабочих во главе с Вячеславом Зофом, Николаем Емельяновым и Людмилой Сталь.
Тревоги относительно того, арестуют ли приезжих, постепенно улетучивались, и никто ещё не знал, что всего через три месяца Ленин, вынужденный правительством Керенского уйти в своё последнее подполье, будет скрываться у Емельянова на станции Разлив, недалеко от Сестрорецка. Что Григорий Усиевич, направленный в марте 1918 года Центральным комитетом партии в Западную Сибирь для продовольственной помощи Москве, 9 августа 1918 года погибнет в бою с белогвардейцами — в 26 лет…
А тогда — апрельским вечером, рабочие подхватили Ленина под руки и внесли в станционный буфет. Там, стоя на табурете, он произнёс свою первую в революционной России речь. Впереди его ждала более основательная и убедительная трибуна — броневик на площади Финляндского вокзала в Петрограде, освещённой светом прожекторов Петропавловской крепости.
Вряд ли кто-то смог бы, как это утверждает Элизабет Хереш, «срежиссировать» всё это при любых затратах, и уж тем более это было не под силу Якову Ганецкому, находившемуся в Стокгольме. Но это я так — к слову, чтобы напомнить читателю о том, насколько неумно злобными и злобно неумными могут быть клеветы в адрес Ленина.
Хотя — так ли уж всё это неумно?
Злобно — да!
Но неумно?
Нет, неглупый доктор Геббельс был, конечно, прав. Обыватель готов поверить лишь чудовищной лжи. Вот о Ленине и лгут чудовищно — уже сто лет.
И многие в эту ложь верят.
А Ленин?
А Ленин и сегодня стоит на броневике на площади Финляндского вокзала. И ему видно оттуда многое: и то, что он увидел задолго до своего возвращения в Россию весной 1917 года, и то, что нам, живущим в 2017 году, ещё лишь предстоит увидеть и осознать.
Возвратимся, однако, вновь в весну 1917 года…
Поезд из Белоострова двинулся в Питер, и в ночь с 16 на 17 апреля (по новому стилю) 1917 года Ленин закончил свою эмигрантскую одиссею. Его встречали тысячи людей, краснели знамёна, войска брали «на караул». В императорской комнате руководители Петроградского Совета меньшевик Чхеидзе и «трудовик» Скобелев, делая хорошую мину при кислом настроении, приветствовали его речами, выражая «надежду», что Ленин с ними «найдёт общий язык»… Чхеидзе, начав угрюмо с обращения: «Товарищ Ленин, от имени Петербургского Совета и всей революции мы приветствуем вас в России…», далее попытался выдержать тон нравоучения, но вскоре замолчал. Зато молодой командир флотского экипажа, приветствовавший Ленина от имени моряков, выразил надежду, что Ленин станет членом Временного правительства.
Ну, бравому, однако политически «сырому», морячку его наивность можно было и простить. Но о каком общем языке с Лениным могла идти речь у полу-прихвостней буржуазии из соглашательского эсеро-меньшевистского — тогда — Петросовета?! Зато с развитой народной массой — рабочими и работницами, солдатами, матросами — Владимиру Ильичу не надо было находить общий язык — он всегда говорил на одном с ними языке.
Показательная деталь… Когда «ленинский» поезд шёл ещё по Финляндии, как вспоминала Крупская, на перронах станций «стояли толпой солдаты». Григорий Усиевич высунулся в окно и крикнул: «Да здравствует мировая революция!» «Недоумённо посмотрели на него солдаты», — заключила рассказ об этом эпизоде Надежда Константиновна.
Знали бы эти солдаты Северного фронта — одного из наиболее «большевистских» фронтов, кто едет в одном вагоне со странным восторженным молодым человеком! Ведь такие же солдаты встречали Ленина уже через несколько часов в Петрограде громовым «Ура!»
Троцкий — отдадим ему должное — хорошо написал: «И всё же эта неуклюжая революция сразу и крепко приняла вождя в лоно своё!» Что ж, народная революция, совершаемая народом, который элитарии держали в прозябании и унижении, не может быть изысканной. Она неизбежно будет «неуклюжей», пахнущей мякиной и махрой. Зато она — если её совершает народ под рукой истинно народного вождя, оказывается успешной.
И это, вообще-то, главное!
И ещё одна показательная деталь… По решению Выборгского районного комитета РСДРП(б) Петрограда на Финляндском вокзале Ленину был вручён партийный билет за номером 600. Никто из тех, кто принимал такое решение, явно не думал о какой-то особой символике, а акт получился ведь символичным. Основателю партии, её признанному — признанному прежде всего в массах — лидеру, вручается не помпезный билет за № 1, а билет хотя и с круглым номером, но, по сути, рядовой, не выделяющий его из остальной массы партийцев. И это было, подчёркиваю, символично — политический гений Ленин воспринимался соратниками из народа как свой! Хотя и возглавляющий партию, но — не на некоем «полководческом» «белом коне», а идущий по-товарищески рядом с остальными — плечом к плечу.
Ленин говорил на вокзале — вначале в «царской» комнате, отвечая Чхеидзе, кратко. Но говорил сразу по сути, завершив ответ словами: «Русская революция… открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» С броневика на вокзальной площади им было сказано то же самое — уже во весь голос, на всю Россию.
Затем была восторженная процессия по улицам ночного Петрограда — будущего Ленинграда, и новые краткие, но горячие речи с броневика. Хотя по большому счёту всё это были детали. Главным было то, что Ленин приехал, наконец, на Родину, в Россию!
Теперь, прибыв на Родину после десятилетней разлуки, он с ней больше не расстанется — до смерти.
ДА, БЫЛА триумфальная встреча, военный оркестр, стихийные митинги по пути… Закончилось шествие у дворца Кшесинской — тогдашнего штаба большевиков, где Ленину пришлось выступить перед провожавшими его ещё раз — уже с балкона дворца. В кратком газетном отчёте в № 24 «Правды» от 18 (5) апреля об этом было сказано так: «Вся толпа массою пошла за мотором до дворца Кшесинской, где митинг и продолжался».
А далее, пожалуй, будет наиболее верным обратиться к книге Троцкого «История русской революции»…
Отношения Ленина и Троцкого до 1917 года, в эмиграции, были почти постоянно враждебными. Ну мог ли не помнить «товарищ» Троцкий, что, например, в своей брошюре 1904 года «Земская кампания и план «Искры»» Ленин публично называл Троцкого, окопавшегося в редакции меньшевистской новой «Искры», «редакционным Балалайкиным» (ПСС, т. 9, стр. 93)?
Адвокат Балалайкин — это персонаж сатирического романа Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия», и вот как его характеризует автор: «Я не скажу, чтоб Балалайкин был немыт, или нечёсан, но бывают такие физиономии, которые, как ни умывай, ни холь, а всё кажется, что настоящее место их не тут, где вы их видите, а в доме терпимости…»
Радовало ли Льва Давидовича такое «родство», приписанное ему Лениным? А ведь Ленин публично — в статье 1911 года, которая так и называлась «О краске стыда у Иудушки Троцкого» (ПСС, т. 20, стр. 96), сравнивал Льва Давидовича ещё и с щедринским Иудушкой Головлёвым!
И «тушинским перелётом» Ленин Троцкого называл в мае 1914 года — в брошюре «О нарушении единства, прикрываемого криками о единстве» (ПСС, т. 25, стр. 205), и пояснял при этом: «Так звали в Смутное время на Руси воинов, перебегавших от одного лагеря к другому».
Подобное вообще-то не забывается.
Вот и ещё информация к размышлению по теме… Известный читателю Брюс Локкарт, глава английской миссии при Советском правительстве в 1918 году, оставил нам вполне однозначную оценку:
«Троцкий… в качестве оппонента Ленина производил впечатление блохи перед слоном… Чичерин (тогда заместитель Троцкого по НКИД. — С.К.) изобразил мне как-то нормальный ход заседания Совета народных комиссаров. Троцкий вносит какое-нибудь предложение. Тот или иной из комиссаров начинает возражать, речь следует за речью, а Ленин тем временем сосредоточенно набрасывает какие-то заметки… В заключение кто-либо… заявляет: «Пусть Владимир Ильич решит». Ленин поднимает голову от своей работы, излагает в одной фразе свой взгляд на дело — и всем разногласиям конец».
Троцкий ведь был и с этой оценкой знаком! И поэтому особенно ценно описание первого дня Ленина в постфевральской России именно Троцким. Его тогда в Петрограде не было, и в своём описании он мог пользоваться лишь опубликованными воспоминаниями тех, кто тогда с Лениным был, и ещё, конечно же, устными рассказами участников событий. Но всё это было живым, без особых «испорченных телефонов», и то, что написал Троцкий, оказалось вполне достоверным как фактически, так и психологически.