В качестве ещё одного подобного курьёза могу сообщить, что в 1950-е годы директор ЦРУ Аллен Даллес вспоминал, как якобы «на исходе» 1916 года некий «крепкий лысый человек с рыжеватой бородкой» настойчиво желал встретиться с ним — тогда резидентом американской разведки в Швейцарии. Но, заключал Даллес, «меня ждала партия в теннис с прекрасной дамой», и Ленин — ну кто же ещё это мог, по уверению Даллеса, быть! — так и не был принят. Причём историки ЦРУ якобы вычислили, что Ленин-де заходил к Даллесу незадолго до отъезда в Россию, «посоветоваться о немецких субсидиях большевикам».
Да-а-а…
Униженно сгорбившийся в ожидании «мудрого» совета Ленин в потёртом пиджачке перед вальяжным, респектабельным, в белоснежном теннисном костюме под цвет швейцарских снегов Алленом Даллесом — картина ещё та!
Чего-чего, а самонадеянности «стопроцентным» янки не занимать! Они даже не удосужились сопоставить хронологию событий, но уж чёрт с ними!
Хорошо ещё, что шеф ЦРУ не задал своим подчинённым задачу проанализировать — не был ли «ещё один не принятый» Даллесом крепкий двухметровый русский заика с усиками и кудрявыми волосами Петром Первым, желавшим продать по дешёвке в библиотеку Конгресса оригинал своего подложного «Завещания»?
Глава 6
«Германо-английский» «агент» Ленин против германского агента Боргбьёрга…
РУССКАЯ буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный человек с лозунгом: «Никаких уступок «революционному» оборончеству! Да здравствует социальная революция!»
Как ослабить его влияние?
Ну конечно же сообщить, что приехал «немецкий шпион».
Пик обвинений Ленина в прямом шпионаже придётся на июль 1917 года, когда его попытаются арестовать. Тогда бывший его соратник Алексинский, давно разошедшийся с Лениным по причине собственных непомерных амбиций и скатившийся до провокаторства, прямо заявил в «жёлтой» газетке «Живое Слово», что Ленин-де — «шпион».
Провокация Алексинского последовала сразу за другой грандиозной провокацией — расстрелом Временным правительством мирной Июльской демонстрации, представленной властями как попытка большевистского переворота. Этот поклёп на Ленина и большевиков оказался тоже долгоиграющим. Керенский, запустив его в оборот в 1917 году, будучи главой Временного правительства, не отказался от него и ко времени написания своих эмигрантских мемуаров, то есть — через почти полвека после событий. Затем эстафету лжи приняли у него современные «российские» «историки».
В действительности Ленин был настолько далёк от намерения форсировать восстание масс — ещё преждевременное, что накануне событий — 29 июня (12 июля) 1917 года, Владимир Ильич вместе с Марией Ильиничной (Крупская была занята в Питере) уехал на дачу В.Д. Бонч-Бруевича в деревню Нейвола, около станции Мустамяки (ныне Рощинский район Ленинградской области). Одиночество всегда было для него редкой роскошью, и «подлечиться тишиной» стоило, потому что он от перегрузок просто заболевал.
События июльских дней через восприятие руководства большевиков описал Сталин 27 июля (9 августа) 1917 года в отчётном докладе ЦК на VI съезде РСДРП. Сталин сказал тогда:
— 3 июля. 3 часа дня. Заседает Петроградская общегородская конференция нашей партии. Обсуждается безобиднейший вопрос о муниципальных выборах. Появляются два представителя одного из полков гарнизона и вносят внеочередное заявление о том, что тут у них «решено выступить сегодня вечером», что они «не могут больше молча терпеть, как полк за полком раскассируются на фронте», что они «уже разослали своих делегатов по заводам и полкам» с предложением присоединиться к выступлению. В ответ на это представитель президиума конференции товарищ Володарский заявляет, что «у партии имеется решение не выступать, что партийные члены данного полка не смеют нарушать постановление партии»…
(И. В. Сталин. Сочинения, т. 3, стр. 161)
Сталин говорил это своим, среди своих и для политической ориентации своих… Поэтому нет никаких оснований подвергать сомнению искренность и достоверность его сообщения делегатам съезда о том, что решение гарнизона выступить было для столичного руководства РСДРП(б) абсолютно неожиданным.
Но события развивались… Инициативу проявил прежде всего 1-й пулемётный полк. Стоявший на Выборгской стороне, в рабочем районе, он утром 3 (16) июля решил выступить с требованием свержения Временного правительства силой оружия.
Крупская, которая сотрудничала с культурно-просветительной комиссией пулемётчиков, «сговорилась, — как она пишет, — собраться в понедельник для обсуждения некоторых вопросов культурной работы», но из полка никто не пришёл, и Надежда Константиновна двинулась во дворец Кшесинской, нагнав полк по пути на Сампсониевском проспекте.
Ей запомнилась такая сцена. С тротуара навстречу строю сошёл старый рабочий и, поклонившись в пояс, громко сказал: «Уж постойте, братцы, за рабочий народ!»
Такое не придумаешь — Крупская явно описывала виденное. Во дворце же Кшесинской — штабе большевиков, ей запомнились тогда Сталин и Лашевич. Пулемётчики, подойдя к дворцу Кшесинской, отдали честь и двинулись к себе на Выборгскую — строить баррикады.
Срочно послали за Лениным в Мустамяки… Возвратившись в Петроград утром 4 (17) июля, Ленин взял ситуацию под контроль — настолько, насколько это было возможно хотя бы в стенах особняка Кшесинской. Заводы и фабрики бастовали, из Кронштадта прибыли матросы, от большевиков требовали выступления. К дворцу Кшесинской подходили и подходили демонстрации.
Ленину пришлось с балкона разъяснять, что время для решительных действий ещё не настало. А чтобы не потерять перед массами лицо, большевики предложили провести мирную демонстрацию, и по проспектам столицы двинулось полумиллионное шествие.
Причём не подлежит сомнению и достоверность свидетельства бывшего члена «Военки» — Военной организации РСДРП(б), Михаила Кедрова. Кедров вспоминал, что, идя на исторический балкон для выступления перед матросами, приведёнными из Кронштадта Раскольниковым, Ленин сердито бросил членам «Военки»: «Бить вас всех надо!»
Кончилось всё расстрелом Июльской демонстрации, разгромом редакции «Правды», «обвинениями» Алексинского, выдачей ордера на арест Ленина и переходом партии на полулегальное положение, а Ленина — на нелегальное.
ЭТО ПРОИЗОШЛО в середине лета 1917 года. Но уже весной «пломбированный» вагон стал излюбленной темой всей «жёлтой» питерской прессы. В некотором смысле забавно, но и показательно, что 19 апреля (2 мая по новому стилю) 1917 года поэт Александр Блок писал в письме: «Буржуа только и делают, что боятся: то хулиганов, то немцев, то Ленина, то анархии».
Так или иначе Ленин был в России, в центре событий, и отныне сам всё более становится центром событий, исходной точкой их формирования и течения. На следующий день после его приезда в Петроград, в 8 часов вечера 4 (17) апреля 1917 года, началось заседание Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и Ленин там — сразу же — дал свой первый политический бой.
Вначале по вопросу «О положении швейцарской эмиграции» выступил бывший депутат II Думы меньшевик-интернационалист А. Г. Зурабов (1873–1920), избранный членом Исполкома Петросовета. Зурабов вернулся в Россию из Копенгагена и подтвердил, что министр иностранных дел Милюков чинил препятствия возвращению на родину эмигрантов-интернационалистов. От имени оставшихся в Швейцарии меньшевиков он предложил Исполкому нажать на Временное правительство, чтобы были начаты переговоры об обмене эмигрантов на интернированных или военнопленных немцев.
Напомню, что тогда говорили о «двоевластии». С одной стороны, у масс пользовался кредитом доверия столичный Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и другие Советы, начиная от Московского и заканчивая провинциальными. С другой стороны, официально власть принадлежала Временному правительству, которое, однако, не могло бы обладать даже минимальной властью без поддержки Петросовета, а с июня 1917 года — избранного на I съезде Советов центрального исполнительного комитета с подавляющим преобладанием меньшевиков и эсеров. И «двоевластие» в России выражалось в том, что исполнительную власть осуществляло Временное правительство, но считалось, что оно находится под контролем Петросовета.
Реально отношения «Временных» и соглашателей из Петросовета строились по типу Петуха и Кукушки из басни Крылова, однако, нажав на Исполком, можно было как-то повлиять и на правительство. И выступивший после Зурабова Зиновьев предложил принять соответствующую резолюцию.
Председатель Петросовета меньшевик Церетели и меньшевик Богданов выступили против, и тогда слово взял Ленин. Он тоже предложил Петросовету одобрить проезд через Германию и добиваться освобождения и отправки на родину соответствующего (человек на человека) числа интернированных немцев, в первую очередь — одного из лидеров правого крыла австрийской социал-демократии Отто Бауэра (1882–1938). С этой просьбой Ленин обратился к Исполнительному комитету Петросовета и печатно — в статье «Как мы доехали». Однако Петросовет предложения Ленина об инициировании обмена не поддержал — их торпедировали столичные меньшевики. Причин могло быть несколько — от нежелания иметь в столице Мартова со товарищи до нежелания хотя бы постфактум выдать, так сказать, политическую индульгенцию Ленину.
Показательно, что на том же заседании Ленин был введён в состав Петроградского Совета. Вот уж в этом ему даже Чхеидзе с Церетели отказать не смогли. И это была его первая государственная, по сути, должность за всю его политическую биографию.
Но это было лишь начало!
НАЗАВТРА — 5 (18) апреля 1917 года, в № 24 газеты «Правда» — печатного органа ЦК РСДРП(б), и одновременно в № 32 газеты «Известия» — печатного органа Петроградского Совета рабочих депутатов, была опубликована ленинская статья с «говорящим» названием «Как мы доехали». Там Ленин описал то, что мы уже знаем. А через неделю после приезда — 12 (25) апреля он пишет письма Карпинскому в Женеву и Ганецкому с Радеком в Стокгольм (В. И. Ленин. ПСС, т. 49, стр. 435–436 и 437–438).