Отметим в этом контексте, что в вопросе самоорганизации до революции И.В. Сталин уступал даже Л.Д. Троцкому. А за В.И. Лениным и Я.М. Свердловым им было не угнаться обоим: как Ленин, так и Свердлов привыкли к работе на износ изначально. Не зря «профессиональный революционер» было официальным дореволюционным занятием Я.М. Свердлова как «практика», а «литературный труд» занятием В.И. Ленина как теоретика. По воспоминаниям супруги, Я.М. Свердлов «не терпел никакого беспорядка»[386]; принципиально не пил спиртные напитки, считая, что «искусственно подбадривать себя нужно лишь людям со скучной душой»[387], и привык в жизни не терять ни одной минуты.
Впрочем, работать на износ умели все четверо, что прекрасно продемонстрировали в годы Гражданской войны, причем тут Сталин и Троцкий поменялись ролями. В.И. Ленин[388], Я.М. Свердлов[389] и И.В. Сталин[390] вкалывали безостановочно, а Л.Д. Троцкий с 1919 г. периодически начинал поправлять собственное здоровье и лениться, что во многом определило в дальнейшем как его собственную судьбу, так и судьбу его сторонников.
Из четверки вождей трое владели иностранными языками: В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий – французским, английским и немецким, причем вождь, случалось, читал на английском романы[391] (по воспоминаниям С.А. Далина, на III конгрессе Коминтерна В.И. Ленин выступил в ходе прений «на французском, а затем сам перевел свою речь на немецкий»[392]); Я.М. Свердлов – немецким в совершенстве и читал по-французски[393]. Правда, если двое первых имели возможность применить свои знания в эмиграции, то третьему это не удалось. Следует подчеркнуть, что В.И. Ленин был по-немецки педантичен, когда речь шла о точности переводов с иностранных языков – особенно для партийной прессы. Он, как не кто иной в четверке большевистских вождей конца 1917 – начала 1919 г., использовал свои знания иностранных языков в полном объеме[394].
«Практики» Я.М. Свердлов и И.В. Сталин никогда не боялись крови, лично организуя политические расправы. Однако если Сталин впоследствии будет убивать собственных товарищей по партии, то Свердлов был удивительно лоялен к «своим». Издеваясь над одним из товарищей, отказавшимся принимать участие в убийстве, Я.М. Свердлов предложил ему перейти от большевиков к либералам[395]. (А ведь должен был в принципе прикончить нестойкого большевика: статья была каторжной.) В.И. Ленин, сидя в эмиграции, мог написать публицистическую работу из серии «Письма издалека», с предложением революционному пролетариату «(1) суметь подойти наиболее верным путем к следующему этапу революции или ко второй революции, которая (2) должна передать государственную власть из рук правительства помещиков и капиталистов […] в руки правительства рабочих и беднейших крестьян»[396]. Юридически он всегда мог сослаться на свою профессию «литератора» / «публициста» и назвать свои призывы литературным ходом, поскольку непосредственной организацией ни террористических актов, ни политических убийств, ни печально знаменитых «эксов» самый известный наряду с А.Ф. Керенским российский и советский адвокат никогда не занимался. Для этого у него были профессиональные революционеры, специализировавшиеся на темных делах. Самыми известными среди них были, естественно, Л.Б. Красин, который, будучи гениальным инженером, смог прекрасно жить и во время достаточного длительного охлаждения к революционной деятельности, С.А. Тер-Петросян, более известный как Камо, которого В.И. Ленин характеризовал в 1919 г. как «человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии (насчет взрывов и смелых налетов особенно)»[397], и И.В. Сталин.[398]
При этом, сам ни разу не замарав руки кровью, В.И. Ленин был догматически жесток. Это противоречие изложил в своих воспоминаниях о вожде М.А. Сильвин. По его заявлению, «человек он (Ленин. – С.В.) был удивительно деликатный, любезный собеседник, верный товарищ, простой и ясный в личных отношениях, непринужденно веселый, когда товарищи собирались изредка повеселиться. Раза два в Петербурге, несколько раз у себя дома и в ссылке я видел его в обществе друзей в интимной, частной обстановке. Совершенно иной он был как политик: сосредоточен, неуступчив, суров до жестокости, чужд сентиментов»[399].
Террористическая деятельность была весьма характерна для ленинской партии, в чем расписался, к примеру, в 1923 г. Н.И. Бухарин: «[Фашисты] больше, чем какая бы то ни было партия, усвоили себе и применяют на практике опыт русской революции. Если их рассматривать с формальной точки зрения, т. е. с точки зрения техники их политических приемов, то это полное применение большевистской тактики и специально русского большевизма»[400].
После прихода большевиков к власти в советской прессе активно пропагандировалась показная гуманность В.И. Ленина[401]. Вместе с тем вожди прекрасно понимали правоту старинной пословицы о невозможности сделать «революцию в белых перчатках» и, видимо, цитировали ее в ближайшем окружении (соответствующие высказывания мемуаристы впоследствии припоминали и у В.И. Ленина[402], и у Я.М. Свердлова[403]). В своей доктринальной жестокости Ленин и Свердлов на порядок превосходили Троцкого и Сталина. Кто был более жесток в «двойке либералов» – Троцкий или Сталин, – мы уже не узнаем никогда. С одной стороны, Троцкий ценил профессионалов, с другой – сложно признать нелогичным тезис Иосифа Бродского: «Если бы генеральным секретарем стал Троцкий (нонсенс: Троцкий никогда не назвал бы себя секретарем. – С.В.), дела пошли бы еще хуже, если вообще возможно хуже. У Сталина не было никакой собственной программы, он осуществлял программу Троцкого. Троцкий как законный автор, возможно, взялся бы за дело с еще большим фанатизмом»[404]. Из всей четверки «генеральным секретарем», как это будет показано в дальнейшем, мог назваться только Сталин, однако, видимо, именно он был самым мягкотелым из «вождей в законе» (выражение В.Д. Тополянского), поэтому без него уж точно стал бы возможен еще более «скверный сценарий» Большого террора. Политический макиавеллизм был свойственен всей четверке, хотя В.И. Ленин был в этом отношении без преувеличения виртуозом. Сталин в 1923 г. вспоминал завет: Ленин «наивным товарищам, когда они задали вопрос: «Что такое коммунистическая мораль?» – сказал: «Убивать, уничтожать, камня на камне не оставлять, когда это в пользу революции; но в другом случае гладьте по голове, называйте Александром Македонским, если это в пользу революции»[405].
Перед лицом революции были чисты как минимум трое из четырех революционеров. Сомнения в революционной чистоте И.В. Сталина возникли у З.Л. Серебряковой, Ю.Г. Фельштинского и некоторых других исследователей[406], хотя источники из фондов ГАРФ и РГАСПИ, на которые ссылаются как противники, так и сторонники версии, не дают однозначного ответа на вопрос, взорвавший отечественную историческую науку в начале 1990‐х гг.
Вообще-то в версию о том, что Саша (один из псевдонимов И.В. Джугашвили) – провокатор, «говоря по совести, верится с трудом». Если бы не крайне неприятный для будущего вождя народов инцидент, он бы вошел в ЦК раньше Я.М. Свердлова: не стоит забывать об элементарной разнице в возрасте. Весной 1910 г., вспоминал после смерти В.П. Ногина М.И. Фрумкин, при формировании «российской части ЦК»[407] в состав ее был намечен Коба – в будущем И.В. Сталин, для переговоров с ним в Баку был направлен В.П. Ногин и в начале апреля «вернулся из Баку весьма огорченный», поскольку в то время «появились основательные слухи, что «Саша», работавший более трех лет в нелегальной типографии в Баку, – провокатор. Многие не верили этому. На этой почве создалась склока, началось пускание слухов и среди них слух, что Коба – провокатор. Как ни смехотворен был этот слух, В.П. [Ногин] пришел к решению, что Кобу возможно будет включить в состав ЦК [только] по исчерпании всей склоки»[408].
Оставим в покое вопрос о сомнительном провокаторстве Саши и заметим, что за остальными вождями числились незначительные прегрешения. Известно вынужденное ходатайство В.И. Ленина о разрешении приехать к нему в ссылку для венчания Н.К. Крупской. Я.М. Свердлов, мечтавший о совершенствовании своих теоретических познаний за границей[409], один раз (17 марта 1910 г.) оскоромился обращением под предлогом расшатанного здоровья в Департамент полиции «с просьбой заменить […] ссылку в отдаленные места империи, если таковая будет назначена, разрешением выехать за границу»[410]. Несмотря на справку с подтверждением недуга, выданную врачом, которого было невозможно «заподозрить в снисходительном отношении к арестованному большевику», Департамент полиции оставил прошение «без последствий»