По мнению Ленина, дело было не только в плохой организации работы редакции (хотя, да, почему бы не сократить расходы – на кого-то ненужного? почему бы не утроить усилия, чтобы собирать взносы с рабочих, в конце концов, это их газета, ну так пусть раскошеливаются), но и в идеологическом просчете: беззубая, заведомо примиренческая газета не сможет привлечь публику; людям нравится смотреть на драку.
К апрелю 1913-го дела действительно несколько пошли в гору; в будни печатали тысяч тридцать, в праздники – плюс еще тысяч десять. Однако над «Правдой», где, по ощущениям Ленина, была «начата реформа», будто тяготел злой рок; дело не только в мелком воровстве и не только в том, что ее постоянно запрещали и приходилось менять вывеску: «За Правду», «Правда Пролетариата», «Правда Рабочих», «Рабочая Правда», «Правда Севера» и т. п.; хуже то, что уже летом 13-го Ленин опять будет вынужден ставить в постскриптумах: «Обещанный и давно заработанный гонорар из “Правды” не получен! Это становится похоже на насмешку!!»
Фарсовые обертона исчезают из этой трагедии только в начале 1914-го, когда Краков командирует в Петербург Каменева – и вот тогда «Правда» сделается по-настоящему ленинской; это цветение – сопровождавшееся взмывшим вверх тиражом (один номер был отпечатан в неслыханном количестве: 180 тысяч экземпляров) – продлилось вплоть до войны. Оркестр, получив хорошего дирижера, заиграл; «Правда» была народной, боевой, компетентной, остроумной.
Летом в городе становилось тягостно, и в первый раз Ульяновы почувствовали, что могут позволить себе переехать на дачу, в мае 1913-го. Дом сняли с 1 мая по 1 октября – но почти два месяца из тех пяти провели в Швейцарии, где пришлось задержаться из-за операции НК. Тем не менее уже в 1916-м Ленин успел распробовать Польшу в ее «горном» изводе.
В ста километрах на юг от Кракова начинаются Польские Татры. Ворота в горы – Закопане: процветающий городок, застроенный красивыми, вычурными – в «закопанском стиле» – виллами аристократии, буржуазии и интеллигенции; именно здесь Генрих Сенкевич написал своих «Крестоносцев». Тексты Ленина до определенного момента не входили в число бестселлеров, и поэтому ему здесь было дороговато. Ульяновы сняли дом по Краковской дороге, в местечке Поронин-Бялый Дунаец; 20 минут езды на велосипеде или пять – на поезде.
В качестве аналога Швейцарии Закопане было «открыто» туристами в 1860-х – и уже к 1901-му горные тропы были оборудованы указателями, а местные жители – гурали, горцы – работали проводниками и имели достаточно средств, чтобы проводить свободное время в кафе и флиртовать с потенциальными клиентками – как сейчас горнолыжные инструкторы.
Несколько мемуаристов описывают прогулки по горам в компании Ленина. Обычно он совершал «аусфлюг» на велосипеде до Кузнице – это и сейчас нечто вроде чистилища между Закопане и собственно горами, начало многих маршрутов: хочешь пешком, хочешь на фуникулере. Здесь Ленин оставлял машину и выдвигался наверх: про его двужильность по части походов в горы было известно еще со щвейцарских времен.
Татры – самые высокие горы между Альпами и Уралом – и в особо сложных для лазания местах в скалах здесь есть специально прикрученные железные скобы – «клямры», а также цепи, за которые нужно держаться, чтоб не грохнуться. Ленин, когда водил сюда новичков, объяснял, «что не надо смотреть вниз, следует идти по одному и лучше всем перевязаться одной веревкой. В нескольких местах надо было подтягиваться на руках, ползти».
Маршрут на вершину Гевонт официально действует с 1901 года; он хотя и самый популярный, но далеко не единственный: перевал Заврат, озеро Чарный Став, Маршрут Пяти Озер, озеро Морское Око, гора Свиница. Ленин был везде, и чтобы повторить вслед за ним хотя бы основные экскурсии, не хватит ни трех дней, ни недели. Чтобы вскарабкаться по скалам на Рысы – железные цепи и скобки очень помогают, но шею свернуть здесь можно запросто – понадобится часа четыре, и самонадеянным биографам приходится несладко.
Застеленная периной из тумана долина-луг Халя Гонсеницова выглядит Кветлориэном, моренный ландшафт вокруг озера Чарный Став – Мглистыми Горами, а выложенные натуральными булыжниками горные тропы – десятки километров – настолько напоминают хоббитские, что даже тот, кто приехал сюда искать большевистские следы, не должен удивляться, если в зарослях косодревины мелькнет не только тирольская панама Ленина, но и островерхий колпак Гэндальфа; и чего ради Питер Джексон забрался в Новую Зеландию, если Татранский парк к югу от Закопане похож на Средиземье гораздо больше?
Ленин часто оказывался здесь с ночевкой – в так называемых «схрониско», тогда хижинах (теперь это туркомплексы). Компанию ему составляли разные люди – от членов патриотического общества Пилсудского до Николая Бухарина или депутатов Государственной думы.
Идея вызывать к себе на дом провинившихся партийных вождей после успешного, подавившего зачатки примиренчества совещания на улице Любомирского (Ленин писал, что его значение сравнимо с Пражской конференцией) не на шутку занимает Ленина, и он начинает готовить в Поронине «летнюю школу» – продолжение Капри, Болоньи и Лонжюмо, но не для рабочих-агитаторов, а в первую очередь как раз для легальных депутатов-большевиков. Ленин разрабатывает масштабную программу из ста лекций и семинаров: как писать речь для выступления в Думе, как составлять отчеты избирателям… К счастью для депутатов, которые не разделяли ленинскую, в духе Ф. Ф. Преображенского («Вы должны молчать и слушать, молчать и слушать, ясно вам?»), концепцию их отношений, средств на это найти не удалось, Плеханов предложение проигнорировал («Молчит, жулябия», – прицокивает Ленин), да и самих парламентариев оказалось сложно уговорить бросить семьи и избирателей и несколько недель просидеть за партами, ежеминутно подвергаясь опасности получить по рукам линейкой. Петровский, Бадаев и Шагов набрались мужества – и сказали Ленину (который и так заставлял их «озвучивать» в Думе написанные им речи, вызывающие гнев думского начальства), что они по горло загружены неотложными делами. Однако в октябре 1913-го в Поронин все же съехался весь наличный цвет РСДРП (б) – помимо местной публики, здесь блистали депутаты Малиновский, Бадаев, Петровский, Шагов, Муранов; последний, видимо, не поверил в свою депутатскую неприкосновенность и перешел границу старым «надежным» способом: нелегально. Ленин отчитал его – но с улыбкой: все понимали, что по понятиям нелегальной партии он поступил вполне естественно.
«Дом Гута Мостового» – крупнотоннажный, из массивных бревен – сохранился; в 1913-м здесь было что-то вроде частной гостиницы с рестораном; потом, конечно, музей, а сейчас гибрид детского сада и деревенской библиотеки, некое общественное здание. Это приятное место у слияния двух речек – Поронца и Бялого Дунайца; где-то на стрелке как раз напивался по ночам и рыдал Малиновский, к сожалению, не прошедший кастинг – несмотря на свои шесть или семь приездов – в выдающийся юткевичевский фильм «Ленин в Польше», где замечательно остроумно показана напряженная интеллектуальная жизнь Ленина.
Крупская в письмах матери Ленина, желая передать ощущение от польского ритма и атмосферы, отчитывалась: «живем, как в Шуше» – и это про Краков; что уж говорить про летнее деревенское сидение в Бялом Дунайце.
Бялый Дунаец меж тем будет поживописнее Шушенского. Это деревня, по которой едва ли не в жгут, очень близко друг к другу, проходят сразу четыре транспортные артерии – речка Бялый Дунаец, шоссе Краков – Закопане, железная дорога и улица Пилсудского. Татры гораздо ближе к деревне, чем Саяны к Шушенскому, да и они повыше будут. Собственно, и сама деревня – даже две деревни: границы между Дунайцом и Поронином даже на гугл-картах не различишь, не то что на месте – находится под горой – Галицкой Грапой; как раз туда лазил Ленин с тетрадкой – сочинять, и как раз на эти походы летом 1914-го обратила внимание крестьянка, которая донесла на Ленина – наверняка шпион. Сейчас здесь все застроено, и на верх, чтобы полюбоваться «ленинским» видом, приходится просачиваться между заборами.
Бывшая собственность зажиточной крестьянки Терезы Скупень – рубленный из толстых бревен домище с открытой верандой и мансардой, где несколько месяцев жил-поживал ленинский секретарь В. Тихомирнов, – теперь называется вилла LENINOWKA, и, что характерно, находится она на улице Пилсудского. Интересная комбинация – выглядящая еще более экзотически оттого, что по соседству расположена, вилла Dubai; вот уж действительно «плоский мир», по Томасу Фридману. Из частного дома, который, как и столетие назад, сдается в аренду, так что зимой там можно переночевать за какие-нибудь 20 злотых, старательно выметены все признаки того, что после войны здесь была библиотека с огромным портретом Сталина: «Сталин это Ленин сегодня», а фасад украшала растяжка с обнадеживающей надписью «Dzielo Lenina jest nesmiertielne».
И при Гомулке, и при Ярузельском в Поронине и Закопане функционировала целая индустрия, связанная с Лениным. В Дунайце была протоптана специальная «ленинская тропа» на горе Грапа Галицова, в музее демонстрировалась подробнейшая «световая» карта ленинских татранских шпациров, составленная на основе воспоминаний его попутчиков; на Рысах, самой высокой (2490 метров) вершине Татр с польской стороны с 1963 года торчала доска с барельефом и надписью: «Здесь в октябре 1913 года, поднявшись из Морского Ока (Польша), с группой туристов был В. И. Ленин».
В апреле 14-го Ленин дал в одном краковском кафе нечто вроде интервью польскому журналисту Майкосену.
Раскаленные камни еще не летали в воздухе, но земля уже дрожала, и ощутимо. Две Балканские войны 1912–1913 годов хотя и поляризовали Россию и Австрию, но до вооруженного конфликта так и не дошло, и неясность – будет все-таки воевать Австрия с Россией или нет – нервировала революционеров обеих сторон. И Пилсудский, и Ленин кусали губы: ну, давайте же, давайте. Вряд ли журналист читал письмо ВИ Горькому о том, что «война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие», но он знал, что у Ленина была репутация политика, которому очень нужна война: раскачать ситуацию, усугубить замороженные при мирной жизни противоречия. Разумеется, Ленин отвечал ему со всей политкорректностью: «Я делаю и буду делать все, что в моих силах, для того чтоб помешать мобилизации и войне, не хочу, чтобы миллионы пролетариев истребляли друг друга… Объективно предвидеть войну и в случае ее развязывания стремиться как можно лучше использовать – это одно… Желать войны или работать на нее – это совсем другое. Вы понимаете?»