Чаще, чем дома, похоже, ВИ можно было застать в кантональных библиотеках. Один из эмигрантов, также завсегдатай такого рода заведений, рассказывает, что «всюду натыкался на входящего, сидящего или уходящего Ильича. Покончив быстро с чтением какой-нибудь книги, я быстрым шагом направлялся в другую, а Ильич уже там, словно какой вездесущий дух»[15].
НК никогда не была склонна драматизировать бытовые неурядицы, поэтому, рассказывая о Швейцарии, она говорит обычным ровным тоном; ВИ жалуется («Денег нет, денег нет!! Главная беда в этом!») – но в посланиях товарищам, то есть скорее ритуально, а в письмах сестрам воздерживается от сетований («Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне»). Однако, во-первых, у него подозрительно много времени, чтобы сидеть в библиотеке и конспектировать работы о Гераклите; во-вторых, судя по менее надежным свидетельствам, Ленин кажется посторонним совсем обедневшим, почти нищим. Известный нам по Парижу А. Сковно сообщает о «швейцарском» Ленине, что «ему, в буквальном смысле слова, не было на что пообедать», а «однажды в Берне его не пустили в библиотеку, так как его старенький пиджак был слишком порван». К тому же периоду относятся легенды о том, что ВИ якобы постоянно ходил с перемотанной щекой и, не имея денег на стоматолога, страшно мучился от болей, пока какой-то врач, придя в ужас от его мучений, не вырвал ему зуб бесплатно; что он несколько дней спал у знакомых в ванной; что носил огромные, явно чужие галоши, которые спадали с его обуви. Проверить эти сообщения невозможно, зато факт, что он соглашается на любую литературно-лекторскую работу за самые скромные деньги; особенно в Берне – то есть с осени 1914-го по весну 1916-го, особенно в первый год, когда антивоенная и тем более пораженческая агитация не пользовалась популярностью и плохо «окупалась»; на рефераты к нему приходят по 10–15 человек. После теоретической части ему обычно приходится отвечать на прямые вопросы: что бы сделали большевики, если бы прямо сейчас оказались у власти? Что-что: предложили бы всеобщий мир, но с условием освобождения всех колоний. Англия и Германия, конечно, против; хорошо! – тогда мы начинаем против них революционную войну, а весь социалистический пролетариат Европы объединяется с населением колоний и полуколоний. Видимо, это не казалось аудитории особенно убедительным. Репутация Ленина никогда не была на высоте, но теперь удручающими выглядят и его перспективы. К примеру Рязанов – будущий директор Института марксизма-ленинизма – на вопрос швейцарского социалиста Нобса, что будет, если после возвращения в Россию Ленин станет диктатором, прижал собеседника к придорожному сугробу и прошипел: «Ленин диктатор? Да я его прибью, вот этими вот руками!» – «Mit meinen eigenen Fäusten werde ich ihn erwürgen!»
Если в Польше Ленин ожидал начала войны, то теперь – ее окончания и смены политической конфигурации: кто бы ни победил (до весны 1917-го – вступления Америки на стороне Антанты – непонятно), если не мир целиком, то некий «уровень» – видимо, Российская, Австро-Венгерская или Германская империи – должен был обрушиться, как в тетрисе. Этот крах, хотя бы и локальный, означал возникновение революционной ситуации и рождение новых политических субъектов – национальных государств; раздираемые внутренними противоречиями, они будут искать себе место на политической шкале между право-буржуазной и лево-социалистической республикой: хорошее поле для работы, хороший момент, чтобы им воспользоваться. Ровно поэтому все социалисты в окружении ВИ в эти годы одержимы спорами о «национальном вопросе».
Под словосочетанием «Ленин в Берне» скрывается еще и четырехмесячное, с июня по октябрь 1915-го, пребывание Ульяновых в Зеренберге. Это идиллического вида горный, сейчас еще и горнолыжный – с альпийской долиной, водопадом и потрясающими видами на Монблан и Люцернское озеро – курорт в 80 километрах от Берна в сторону Люцерна: сначала на поезде, потом либо с почтовой каретой, либо на наемной лошади. Это была и «дача», и территория, где Ленин получил возможность реализовать свои туристские инстинкты quantum satis, и здравница для НК с ее базедовой болезнью, и удобный «зеленый кабинет», куда бесплатно можно было заказывать книги из библиотек. Ульяновы поселились в Hotel Mariental на полном пансионе, за 5 франков в день – дешевле, чем в среднем по рынку, но ощутимо дорого, если за выступление с рефератом вам платят 10 франков. Вскоре к ним присоединилась Инесса Федоровна – и прожила рядом несколько недель. О том, как складывались отношения этих троих, известно только по рассказам НК, которая описывает Зеренберг как подобие элизиума; уехала ИФ раньше Ульяновых, но судя по тому, что она вернется сюда следующим летом несмотря на настойчивые, но без объяснений, что там было не так, рекомендации ВИ не делать этого, – ей там понравилось; возможно, тому причиной сентиментальные воспоминания.
Первую половину дня они работали – Ленин писал, НК занималась секретарской «вермишелью», ИФ сочиняла статьи о женском вопросе или играла на рояле; после обеда втроем – или даже вчетвером, когда к ним присоединялась подруга ИФ Людмила Сталь, – они совершали длительные прогулки по горам, на близлежащий Ротхорн (2350 метров над уровнем моря) и Штраттенфлух (около двух тысяч). В начале сезона Ленин заинтересовался и коллективными восхождениями на высоты в три с половиной тысячи метров: запрашивал цену участия и ночевок в хижинах для нечленов «Клуба швейцарских альпинистов». Ленин-турист на равных конкурирует с Лениным-политиком на протяжении всего швейцарского периода; и даже когда ВИ узнал о революции, он отправился не в церковь или магазин крепкого алкоголя, а гулять, на цюрихскую гору; видимо, швейцарский ландшафт представлялся ему плодотворным и как для мыслителя и политика.
Из Зеренберга Ленин проводит атаку на выдвинутый Троцким лозунг «Соединенные Штаты Европы», формулирующий послевоенную задачу для II Интернационала – создание союза европейских национальных, вылупившихся из империй государств на социалистической платформе. Это образец типично ленинской, проницательной – на семь аршин в землю – критики начинаний, которые не могли бы вызвать ни малейших нареканий ни у одного здравомыслящего человека, кроме собственно Ленина, чей острый, холодный и блестящий ум разрезает идею Троцкого, как алмаз стекло. Да, в политическом плане идея неплоха, но экономически СШЕ невозможны: у четырех главных держав Европы капиталы размещены в колониях, для извлечения прибыли из которых нужен аппарат: армия, флот и пр. Чтобы организовать СШЕ, нужно договориться про колонии и про содержание этого аппарата; а как про это договориться, иначе как силой? По справедливости? В честной конкурентной борьбе? На империалистической стадии это невозможно. И раз так, в лучшем случае договориться могут капиталисты Европы против капиталистов Америки и Японии. Если уж на то пошло, лучше будут «Соединенные Штаты мира», но по сути и этот лозунг не очень хорош, потому что а) заменяет социализм просто, б) дает ощущение, что победа социализма в одной стране невозможна, а это не так. Это очень характерный пример, когда Троцкий выигрывает у Ленина «по литературе» – но терпит поражение «по смыслу».
Судя по письмам Зиновьеву, которого ВИ подманивает к себе («Дорога ездовая. Можно на велосипеде вверх ⅓ пути от Fluhli до Sorenberg'а ехать. (Спуск до Fluhli = 20 минут на велосипеде)»; «из Schupfheim'а в Luzern тоже спуск – вероятно, можно скатиться без ног на велосипеде!»), он пользовался здесь чьим-то велосипедом. Зиновьев не приехал, но они обменялись не только политическими новостями, но и товарищескими подарками: Зиновьевы прислали Ульяновым вишни – а те в ответ корзинку самолично собранных грибов.
Из Зеренберга Ленин – не с пустыми руками: он только что опубликовал статью «О поражении своего правительства в империалистической войне» и брошюру «Социализм и война» – съездил в Циммервальд на конференцию – и туда же, в Зеренберг, вернулся. О степени интенсивности этих пяти дней, проведенных в 60 километрах от жены, можно судить по тому, что когда они с НК на следующий день пошли гулять на Ротхорн, то добравшись до вершины, ВИ как подкошенный повалился на землю, едва ли не на снег, и проспал полчаса.
Само слово «Циммервальд» стало если не нарицательным, то паролем, описывающим известное политическое настроение – надежды на возрождение пережившей за год до того крушение идеи социалистического Интернационала; слово это многие слышали, но часто не понимали; те, кто возвращался в Россию в 1917-м, рассказывали, что к ним специально подходили люди и переспрашивали: «Что такое “циммервальд”?» Пассажирка второго «пломбированного вагона» Анжелика Балабанова даже вышила собственноручно это слово на красном знамени, когда въезжала в Россию.
На самом деле Циммервальд – альпийская деревушка в 10 километрах от Берна; сейчас – 10 минут на поезде и еще четверть часа на автобусе. Смотреть там можно только «атмосферу», ландшафт: от Hotel-Pension Beau Séjour ничего не осталось – полвека назад его разрушили, причем нарочно, назло, стереть «красную» ауру; свое разочарование этим актом вандализма историки революции могут компенсировать в обсерватории или музее духовых инструментов.
Немудрено, что мало кто понимал, что там произошло на самом деле: участников конференции социалистов Европы, организованной швейцарской социал-демократической партией, было всего три-четыре десятка. «Сами делегаты шутили по поводу того, – вспоминал Троцкий, – что полвека спустя после основания I Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки». Штука была не в присутствии Троцкого и Ленина, а в том, что за одним столом сошлись немцы и французы – год назад поддержавшие свои правительства в войне, а теперь открещивающиеся от «шовинистов». Общий тон понятен: конференция обычных социалистов, которые искренне хотят побыстрее прекратить войну. Как? Социал-демократия, представляющая интересы рабочих, просто не должна разрешать своему правительству воевать. Понятен и жанр: что происходит, когда в одном помещении собираются несколько десятков социалистов, из которых процентов двадцать русские, причем ленинцы, а остальные – обычные, «здравомыслящие» люди. Понятно и кем такого рода социалисты выглядят для Ленина: да, не такие мерзавцы, как те, кто голосовал за военные кредиты, но – «полезные идиоты»: живая платформа, с которой ему удобно объявить о своих идеях и, возможно, если удастся соблазнить еще кого-то, – сколотить новый, взамен каутскианского, Интернационал