«По моим первым сведениям, ключ проблемы в Швеции», – наставлял французского атташе в Стокгольме человек по имени Альбер Тома. Его проблема называлась «Ленин»: во-первых, Тома был социалистом, поддержавшим войну – и разоблаченным Лениным как один из тех, кто предал II Интернационал; во-вторых, он был французским министром по делам вооружения – и очень хотел, чтобы Россия воевала дальше, облегчая Франции задачу на Западном фронте; Ленин же пытался вывести Россию из войны. Разработанный в сотрудничестве с британскими коллегами план кампании по дискредитации Ленина состоял в том, чтобы вбросить в общественное мнение информацию: Ленин берет деньги у немцев; механизм передачи средств, выглядевший наиболее убедительно, был связан со шведским участком переезда Ленина из Цюриха в Петроград: Швеция была «слабым звеном» – нейтральное государство, через которое действительно осуществлялись деловые и шпионские связи между Антантой и Центральными державами; следовало указать на реально существующую коммерческую организацию с немецким капиталом, в которой участвуют члены большевистской партии, и связать таким образом в коллективном сознании Германию и большевиков.
Краткое пребывание Ленина в Швеции в самом деле оказалось весьма насыщенным. В Moderna Museet в Стокгольме есть хорошая инсталляция: кусок мостовой, через которую проходит отрезок трамвайного рельса; объект – как будто «фрагмент» «иконической» фотографии, сделанной днем 13 апреля у Стокгольмского центрального вокзала, на Вазагатан – и опубликованной на первой полосе социалистической газеты «Politiken»: в группе людей можно разглядеть Ленина, Крупскую, Арманд, сына Зиновьева, шведского левого политика Туре Нермана и стокгольмского бургомистра Кале Линдхагена. Все они идут, шагают, но эффектность снимка в том, что кажется, будто все статичные, а Ленин – с зонтиком, в шляпе, грубых зимних ботинках на платформе и пальто, которое явно ему великовато, – единственный, кто идет по-настоящему; он не просто «идет энергично», как хороший турист, решивший с толком использовать пару часов в любопытном городе; нет: он идет делать историю. Ленин похож здесь не на рабочего вождя, а на какого-то члена Безвременного правительства; или – по словам одного шведа-очевидца – «на школьного учителя из Смоланда, который поругался со священником и спешит домой, чтобы поколотить его».
Спешит, да: в Стокгольме – за 8 часов 37 минут – Ленин умудрился сделать несколько важных вещей: заставил шведских социалистов из риксдага подписать письмо о том, что шведские товарищи солидарны с его решением вернуться на родину через Германию; позже оно будет напечатано в «Правде»; попросил социалистов помочь русским товарищам деньгами – «несколько тысяч крон», – сославшись на то, что им на поездку дал в долг один швейцарский фабрикант, товарищ по партии, и с ним нужно как можно скорее расплатиться. Шведы объявили подписку в риксдаге и набрали ему несколько сотен крон; одним из спонсоров большевиков оказался министр иностранных дел, пробормотавший, что готов раскошелиться, лишь бы Ленин убрался отсюда побыстрее. На торжественном, устроенном социалистами обеде Ленин съел шведский бифштекс – и сидевший рядом мемуарист был поражен количеством соли и перца, которые употреблял русский; в ответ на предупреждение об опасности, которой чревата такая диета, Ленин высыпал себе в тарелку остатки содержимого солонки: «чтоб ехать сражаться с буржуазией, нужно съесть много соли и перца». В не менее решительной манере Ленин направился в универмаг Поля У. Бергстрёма (PUB) на Hötorget, 13, где приобрел себе костюм и, возможно, пресловутую кепку; продержавшийся целое столетие универмаг совсем недавно переделан под отель – теперь там не отоваришься; но на ютьюбе есть сатирический ролик, в котором актер, играющий Ленина, отправляется в PUB и вертится в примерочной, принимая «ленинские» позы, чтобы выбрать головной убор, способный придать немолодому мужчине сколько-нибудь «пролетарский» вид.
Нет, непохоже, что «немецкое золото» наполнило карманы Ленина в Стокгольме. Может быть, раньше?
Дело в том, что хотя в фокус Ленин попадает в столице, но в Швеции он оказался за день до того: паром «Королева Виктория» прибыл из порта Засниц в Треллеборг, рядом с Мальме; и вот тут Ленина встречал как раз Ганецкий – который занимал его целый день, ужинал с ним в ресторане местного «Савоя» и сел с ним в поезд, где всю ночь беседовал – например, о том, что в Стокгольме надо создать свой большевистский центр в составе Ганецкого, Воровского и Радека, который будет чем-то вроде информбюро, обеспечивающего контакты петроградских революционеров с иностранными рабочими.
Этот контакт и оказался роковым для Ленина.
Ганецкий, помимо своего членства в РСДРП, был директором датской фирмы, учрежденной на деньги Парвуса и торговавшей – в том числе в России – лекарствами, порошковым молоком и прочими дефицитными в войну товарами. Теоретически торговая деятельность могла быть – и была – сугубо частным делом того или иного члена партии. Однако в условиях медиаатаки на Ленина – а слухи о его шпионстве циркулировали с момента приезда – любые «открытия» выглядели разоблачениями. «Обнаруженная» в июле 1917-го и растиражированная социалистами В. Бурцевым и Г. Алексинским связка Ленин – Я. Ганецкий – Е. Суменсон – М. Козловский (Суменсон занималась в фирме Ганецкого бухгалтерией, Козловский – юрист и посредник) выглядела гораздо более впечатляющей и по-настоящему компрометирующей. Петроград был заклеен листовками, и во всех газетах это было первополосной новостью; посольства Антанты охотно «подтверждали» любые слухи и «документы».
Оппозиционные партии – и далеко не только РСДРП – имели богатые традиции сотрудничества с враждебными России иностранными спецслужбами: в 1905-м у японцев и англичан, японских союзников, брали не то что деньги – оружие; и если бы пресловутый «германский Генштаб» в самом деле предложил Ленину нечто такое, в чем он крайне нуждался, и он был бы уверен, что факт такого рода договоренности ни при каких обстоятельствах не будет обнародован, то вряд ли спустил бы явившегося с предложением посланца с лестницы: скорее, внимательно выслушал бы его, взвесив все про и контра. В начале XX века для революционера сотрудничество с иностранной спецслужбой ради свержения существующего строя не было смертным грехом. Это означает, что в принципе, сугубо теоретически (доказать это нельзя) Ленин мог бы взять немецкие деньги. Однако состоя с Ганецким в личных и денежных – по делам партии – отношениях, Ленин никак не участвовал в его бизнесе – так же как не участвовал в инженерной деятельности Красина или пароходной – своего зятя Марка Елизарова. То, что Ганецкий имел дела и с Парвусом, и с Лениным, не подразумевает автоматически, что Парвус передавал деньги немецкого правительства Ленину.
На тему «немецкого золота» 1917 года существуют как минимум три созданных уже в постсоветское время исследования, исчерпывающе доказывающих, что обвинения против Ленина были сфабрикованы спецслужбами Антанты и Временного правительства и что все документы, в которых идет речь о платных услугах, которые большевики якобы оказывали Германии (пресловутые «документы Сиссона», «показания прапорщика Ермоленко» и т. п.), злонамеренно фальсифицированы[17].
И хотя Ленина, несомненно, использовали немцы; и хотя запах измены – такой же едкий, как запах миндаля, распространявшийся в натопленных вагонах вокруг боевиков, возивших в 1905–1906-м из Европы на себе динамит в обычных пассажирских поездах, – ощущается в этой истории даже сейчас, Ленин не был «немецким агентом» ни если исходить из презумпции невиновности, ни согласно мудрости «не пойман – не вор», ни согласно здравому смыслу: не было причин им быть. Ленин, еще когда договаривался про «вагон», знал, что обвинения в шпионаже возникнут; он знал, что буржуазия должна была перейти к репрессиям – сначала моральным (кампания демонизации и дискредитации), а потом и физическим; он и так чудовищно рисковал, когда принимал решение поехать через Германию. Он не надеялся выйти сухим из воды, понимал, чем это грозит его репутации, – особенно при том, что он становится врагом не только буржуазии, но и контрразведок Антанты (и именно поэтому он настойчиво добивался поддерживающих писем от любых общественных организаций, до которых только мог дотянуться). Договариваться – осознавая все это – с немцами о предоставлении финансирования своей партии, то есть подставляться под угрозу разоблачения, противоречило всякому здравому смыслу; не надо было обладать аналитическими способностями Ленина, чтобы понять – немецкое «золото» убьет его шанс на участие в революции; собственно, ровно это и произошло с самим Парвусом, который тоже очень хотел принять участие в революциях 1917-го, – но с его репутацией вход для него в Россию был закрыт.
Да, антивоенная и антиправительственная деятельность Ленина была объективно выгодна немцам, потому что – в данный конкретный момент, а не вообще – его агитация снижала дееспособность армии и государственных механизмов; но это не значит, что у Ленина были договор, обязательства перед немцами. Если уж на то пошло, в июне 1917-го на большевистских листовках было написано: «Ни войны за Англию и Францию, ни сепаратного мира с Вильгельмом!» За несколько дней до приезда Ленина произошло крайне важное событие – вступление США в войну, и Ленин осознавал, что это означало: что Германия обречена на поражение – а в проигрывающей войну стране революция гораздо вероятнее; именно этими – среди прочего – соображениями обусловлена решительность Ленина в 1917-м: он очень рассчитывал, что если тут «запалить», то Европа сдетонирует. То есть Ленин мог отговаривать русских солдат воевать с Германией – но ему не было смысла содействовать победе Германии.
Даже если бы Ленин в самом деле зашил в подкладку своего пальто некий мандат на «развал России» – в обмен на возможность проезда по Германии и кайзеровские миллионы – как именно мог он сдержать свои «обещания»? Начать взрывать мосты? Потратить полученные от немцев деньги на оружие? Но оружия в Петрограде и так было хоть отбавляй. На агитацию через СМИ? Действительно, деятельность большевистской прессы весной – в начале лета 1917-го может показаться подозрительной: чересчур быстрое становление «Солдатской правды», первый номер которой вышел уже 16 апреля, приобретение крупной типографии «Труд», где печатались большевистские листовки и брошюры. Стремление во всем видеть подвох не должно, однако ж, перевешивать здравый смысл и факты – свидетельствующие о том, что «краудфандинг» был вполне эффективным источником финансирования: так, после майской речи Ленина даже те солдаты, которые пришли на его выступление, чтобы посмотреть на немецкого шпиона, снимали с себя Георгиевские кресты, передавали на трибуну – и просили принять их на издание «Правды»; и это без единого намека самого Ленина на сбор средств. Известно, что в период гласности, особенно в первое время, оппозиционная пресса чувствует себя неплохо. В 52-м номере «Правды» напечатан отчет о тысячах крестов и медалей, золотых кольцах и деньгах, которые пришли в редакцию от обычных людей, просто хотевших, чтобы большевики закончили войну. «Вот все бы отдал, да нечего больше – все богатство мое в этом кресте, – как сказал после выступления Ленина один солдат. – Продолжайте ваше дело, а мы будем помогать». Всего в ходе политических к