Следующим проводником Ленина в мир будущего оказался инженер Бекаури, который продемонстрировал председателю Совнаркома некий «несгораемый шкаф остроумнейшей конструкции, гарантирующей от взломов», – тоже при помощи «силы тока»; именно ему и были переданы материалы, оставшиеся от недоразоблаченного Ботина, – с тем, чтобы тот продолжил опыты дистанционного подрыва чего-то ненужного при помощи звуковых сигналов. Дело было поставлено с еще большим размахом: Ленин снабдил своего нового протеже не просто аппаратурой, но целым НИИ с лабораторией – ЭксМаНИ: «экспериментальной мастерской по новейшим изобретениям», куда доставлялась новейшая западная военная техника на предмет изучения возможности копирования и усовершенствования. Бекаури сделался кем-то вроде советского прототипа Кью в «Бондиане», и хотя деятельность его была засекречена, похоже, что кроме мин, активирующихся дистанционно, он пытался (пока в 1937-м его не «разоблачили» как немецкого шпиона) создать что-то вроде современных беспилотных летательных аппаратов – дронов.
Из внимательного чтения ленинской Биохроники можно почерпнуть уйму любопытных сведений – вроде того, что в начале января 1919-го на заседании Совета обороны рассматривается заявление об изобретении «беспроволочного телефона». Бонч-Бруевич упоминает о сибирском крестьянине, который принес в Совнарком «сделанный из дерева и шнурочков перпетуум мобиле», и физике-самоучке, «которому казалось, что он опроверг основные законы Кеплера»; Либерман – об изобретателе мотора, который подвешивался «каждому рабочему, занятому рубкой деревьев в лесу. При падении первого срубленного дерева мотор аккумулирует энергию падения, и, таким образом, при дальнейшей рубке, благодаря накопленной механической энергии, от рабочего требуется ничтожная затрата его физической силы. В результате, для пропитания рабочих потребуется, соответственно меньшей затрате сил, и гораздо меньше продовольствия». Продовольствие, конечно же, – на дворе 1919 год, и Ленина не могут не занимать алхимические перетекания несъедобного в съедобное; отсюда идея производства искусственного шоколада, приготовления сливок из подсолнухов и сахара из опилок; последний пример особенно излюблен новейшими комментаторами как иллюстрация ленинского «идиотизма»: «…т. Зиновьев! – пишет Ленин. – Говорят, Жук (убитый) делал сахар из опилок. Правда это? Если правда, надо обязательно найти его помощников, дабы продолжить дело. Важность гигантская! Привет!» Мертвый Жук, сахар из опилок, полный привет; критики не всегда отдают себе отчет, что из древесины, целлюлозы, действительно легко получить глюкозу, то есть виноградный сахар путем гидролиза и реакции с раствором серной кислоты; в условиях, когда еще немного – и люди нарушат табу на каннибализм, нет ничего удивительного в том, что Ленин обратил внимание на работу Иустина Жука, погибшего в Гражданскую в 1919-м. Вычитав о колоссальных преимуществах кукурузы сравнительно с пшеницей, Ленин предлагает начать широкую пропаганду этой культуры среди крестьян – как в плане выращивания, так и употребления; осенью 1921-го он требует, чтобы ближайшей весной все яровые площади во всем Поволжье были засеяны кукурузой.
Целую плеяду изобретателей – перед которыми в Кремле также раскатывали красные ковровые дорожки – породили дефицит топлива и возможности его экономии. В 1920-м Ленин курировал проект «Главшишка»: некий дантист Равикович, качавшийся однажды, во время дачного отдыха, в гамаке и ушибленный, как Ньютон яблоком, по лбу шишкой, сообразил, что это прекрасный горючий материал. Человек обстоятельный, он подсчитал средний урожай шишек с сосны, примерное количество хвойных лесов в России, понял, что проблема топлива в России решена – и явился с проектом к Ленину. План был продуман до мелочей: шишки объявлялись национальным достоянием; государство должно было мобилизовать население – в основном детей и стариков – на их сбор; разумеется, оно же обеспечивало сборщиков спецкорзинами; следовало «построить недалеко от железнодорожных центров склады, куда будут сносить шишки; каждый мобилизованный будет обязан собирать определенное количество шишек – это будет его трудовая повинность». Затем шишки поступали на заводы, где раньше, до войны, выжимали подсолнечное масло; здесь их прессовали – и так появлялось топливо для обогрева жилищ и паровозов. В теории все выглядело как прорывная технология; два миллиона рублей было выделено на опыты на местах; в Кремль пригнали вагон шишек, в кабинете у Ленина пыхтела чугунная печка, отапливаемая прессованным топливом будущего, Равикович сделался на заседаниях Совнаркома своим человеком. Запуск проекта «Главшишка» стал реальностью – Ленин поставил свою подпись под сонаркомовским постановлением «о шишечном сборе» и заставил сочинить инструкцию по алгоритму принуждения и стимулирования сборщиков «шишечного топлива» (удачным образом, реформа образования как раз предполагала приобщать детей к труду в рамках школьного обучения), и только С. Либерман, руководивший лесной промышленностью, вернувшись из загранкомандировки, объяснил, чтó здесь не так: хвойные леса в основном находятся на севере и в Сибири, а маслобойные заводы – в безлесных районах, и чтобы гонять поезда туда-сюда, уйдет в десять раз больше топлива, чем получится от шишек; именно поэтому ни один состав с шишками, ушедший к выбранному для экспериментов маслобойному заводу, так и не дошел до места назначения – он поглощал в пути весь груз; склады, корзины и управление мобилизацией населения тоже обойдутся дороже, чем простая рубка леса. «Это произвело», говорит Либерман, «впечатление на Ленина, который всегда искал здравого смысла в приводимых аргументах. По своему обыкновению, он читал во время заседания какую-то книгу, но все высказываемые соображения доходили до него – он их схватывал, взвешивал и умственно переваривал. Я заметил по движению угла его губ, что Ленин чуть усмехнулся».
В целую эпопею вылилось покровительство Ленина инженеру А. Барышникову, который изобрел искусственную подметку. Ленин засыпал профильные ведомства – Комподиз и Главное управление кожевенной промышленности ВСНХ – запросами: правда ли, что это полезная вещь? Когда будут проведены испытания? Звучит нелепо – но не для руководителя государства, размещающего у кустарей заказы на миллионы лаптей для армии; за отсутствием кожевенного сырья. Испытания шли медленно, и, несмотря на ленинские понукания, на протяжении всего 1920 года Главкожа не давала разрешения на внедрение изделий из суррогатной кожи; кончилось тем, что подметка показала «неудовлетворительные результаты», и Барышникова выпроводили из Кремля – усовершенствовать изобретение.
Широко известен ленинский интерес лишь к электрификации (формула «советская власть плюс электрификация всей страны»), но на самом деле он протежировал всех левшей и кулибиных без разбора; в круг его интересов вошли кипятившие воду без огня «термосы профессора Артемьева», электрический рупор-громкоговоритель, синтетический каучук, производство спирта из торфа, тормоза паровозов и электрические музыкальные инструменты (терменвокс). Горький, также обративший внимание на причуду Ленина по этой части, вспоминает о некой энигматической «гомоэмульсии», которую обещал создать какой-то генерал из бывших; Ленин, всего лишь услышав, что тот «варит» «карболку какую-то», ринулся выручать генерала из лап ЧК: «Ну вот, пусть варит карболку. Вы скажите мне, чего ему надо».
Надежда Константиновна замечает, что Ленин бредил созданием Wunderwaffe, которое будет настолько мощным и разрушительным, что война «вообще станет невозможной». Обретя в юности абсолютное философское оружие – марксизм, Ленин всю жизнь гонялся за неким естественно-научным его аналогом, который форсировал бы прогресс, обеспечил окончательную защиту революции и решил бы проблему военных расходов. В сущности, Ленин искал себе кого-то вроде С. П. Королева – и стремился организовать дело таким образом, чтобы тот, если появится, нашел путь реализовать свое открытие (любопытно, что в Музее-квартире С. П. Королева в Останкине можно увидеть над рабочим столом картину с Лениным, причем не официальный портрет-икону, а нечто оригинальное и свидетельствующее о личном интересе: рисунок, на котором Ленин бредет по опасному льду из Финляндии в Швецию в декабре 1907-го). Предполагалось, что превращение Советской России в инкубатор новых технологий позволит сделать резкий индустриальный скачок – и очень кстати: разумеется, Ленин осознавал, что одно из слабых мест в его теоретической базе – отсутствие в России объективных, связанных с технологической стороной капитализма, условий для социалистической революции, и поэтому задним числом, уже совершив ее, пытался эти условия создать. Ускоренное внедрение технологий должно было, среди прочего, увеличить «поголовье» сознательных рабочих: управление сложными машинами стимулирует развитие классового сознания, политической активности и приобщения к культуре. Кроме того, обостренное внимание Ленина к любого рода «прорывным» изобретениям объяснялось желанием срезать углы: быстро поднять руинированную войной и экономическим хаосом, не поддающуюся оживлению промышленность и преодолеть дефицит сырья, смазочных материалов, технологий, квалифицированной рабочей силы, продовольствия – за счет резкого повышения производительности труда и КПД.
Деятельность Ленина в качестве коллекционера новых технологий и патрона изобретателей стала известна даже за рубежом.
Дельцы из Америки и Европы специально приезжали в Москву, чтобы продать ту или иную технологию; иногда рецепты присылали бесплатно, как знак любезности: так, в 1921 году некий американец подарил Ленину патент на «колпачную защиту растений». Дичь и бессмыслица, как выяснилось из отзыва Наркомзема; разве что для «утонченного цветоводства и деликатесного огородничества».
Разумеется, накапливающийся негативный опыт по этой части научил Ленина – далеко не сразу, году к 1921-му, – держать по отношению к инноваторам, чья «склонность к креативной деятельности» часто сочеталась с неуважением к технологическим стандартам и вообще соблюдению «правил», «немецким выдумкам», известную дистанцию. «Изобретатели, – сухо уведомляет Ленин Ивана Радченко, – чужие люди, но мы должны использовать их. Лучше дать им перехватить, нажить, цапнуть – но двинуть и для нас дело, имеющее исключительную важность для РСФСР». Сколько можно понять, изобретатели требовали за национализацию открытых ими «секретов» от 5 до 12 процентов стоимости производства; например, в декабре 1921-го Ленин рассматривал проект «Торфит», который позиционировался как «наш новый союзник против разрухи». (Быстро отчеканен был и слоган: «“Торфизация” – родная сестра электрификации и ее помощник».) «Специалист-любитель» открыл способ обрабатывать торф таким образом, что он становился «легче воды, тверже камня»: «можно делать дома, избы, бараки, черепицу, лодки, ульи, посуду, колеса, лопаты, игрушки». Перед тем как перейти к разговору о деньгах, изобретатели обычно напирали на то, что продукцию, произведенную по их рецептам, можно экспортировать за валюту или что «иностранцы уже пронюхали и пытались купить секрет».