Ленин: Пантократор солнечных пылинок — страница 70 из 191

Целью было довести ежедневный тираж до 100 тысяч экземпляров и цену – до копейки (планка была задана Парвусом и Троцким в «Русской газете»). Тон заметок Ленина в НЖ наводит на мысль, не надышался ли автор гелия: «Подполье рушится. Смелей же вперед, берите новое оружие, раздавайте его новым людям, расширяйте свои опорные базы, зовите к себе всех рабочих социал-демократов, включайте их в ряды партийных организаций сотнями и тысячами». Все эти подстрекательства кончились бедой – особенно для Минского, который угодил в суд, под нехорошую статью: «Обвинения в призыве к свержению строя»; освободившись под денежный залог, он – кляня Ленина на чем свет стоит – укатил во Францию. Впрочем, не поздоровилось и самим Ленину и Крупской, и так, по конспиративным соображениям, обитавшим по разным адресам; уже 4 декабря 1905 года, обнаружив за собой слежку, они, вопреки собственным заявлениям, переходят на нелегальное положение: каждую ночь новая квартира, грим, вечно подвязанная борода, лицо полускрыто за воротником серого клетчатого пальто; впрочем, даже в ноябрьских, «легальных» статьях Ленин настаивал: фокусируясь на развитии нового аппарата, следует сохранить – пока – конспиративный.

Это «пока» ему еще очень пригодилось – на десять лет, вплоть до квартиры Фофановой, откуда он выполз 24 октября 1917-го.


Тем временем приближалась кульминация «сумасшедшего года» – декабрьские дни в Москве. Крышка от ящика Пандоры отлетела 8 декабря: и судя по тому, что сам Ленин планировал через несколько дней уехать в Финляндию на конференцию боевых организаций РСДРП, посвященную заблаговременному, на весну 1906-го, планированию вооруженного восстания, трансформация московской всеобщей стачки в полноценную гражданскую войну застала его врасплох; никто из москвичей с ним не советовался.

Если вам захочется составить представление о масштабах происходившего – и понять, какую именно силу пытался контролировать и направлять Ленин, лучше всего зайти в музей Пресни, что функционирует в пяти минутах от Баррикадной в условиях многолетнего отсутствия ажиотажного спроса на билеты. Внушительных размеров здание (на самом деле это флигель рядом со скромным оригинальным, музеефицированным в 1920-е деревянным домиком, где в 1917-м заседал Пресненский комитет РСДРП) может похвастать единственным, в сущности, экспонатом – зато каким.

Свето-динамическая диорама «Героическая Пресня» воздействует на посетителя – бизнес-модель музея не предполагает, по-видимому, выхода на массового потребителя, поэтому работники охотно включают шарманку и для единственной жертвы – комплексно: торжественный, но с крестьянской хитринкой голос Михаила Ульянова, патетическая музыка Шостаковича, облака бегут, браунинги стреляют, зарницы вспыхивают, тени наливаются чернотой, чучела баррикадников зловеще поскрипывают; спектакль этот, что греха таить, выглядит крайне архаично по сравнению с нынешними стереофильмами – зато на каком «Аватаре», в каком «аймаксе» служительница подарит вам по окончании сеанса пачку открыток 1985 года выпуска – «Героическая Пресня»; каким количеством «D» измеришь объемность и теплоту такого обращения?

Если разглядывать широкую, в 200 квадратных метров, диораму, среди прочего становится ясно, что трех– и четырехэтажные корпуса Шмитовской фабрики – «Чертово гнездо», городская тренировочная база боевиков-социалистов, а между 8 и 17 декабря подпольный лазарет и морг – находились в сотне метрах от Горбатого моста, практически на месте Белого дома, может быть, чуть-чуть дальше, на территории нынешнего небольшого парка имени Павлика Морозова, где теперь устраивают «пикники Афиши» и детские дни рождения с квестами; рядом стоял и шмитовский особняк, также вдребезги разнесенный снарядами; и осознание того, что практически одно и то же место расстреливают на протяжении ста лет трижды – из артиллерии, в черте города, без войны – наводит на размышления о географическом детерминизме районного масштаба.


10 декабря Ленин и деятели боевых организаций – Красин, Ногин, Антонов-Овсеенко и другие, все уже сидящие на чемоданах, с билетами до Таммерфорса в карманах, – устраивают мозговой штурм, пытаясь придумать, как бы подлить масла в огонь Московского восстания. Возможно, вместо того чтобы ехать в Финляндию знакомиться со Сталиным, Ленину следовало бы отправиться на юг и попробовать себя в роли если не полевого командира, то по крайней мере визиря-советчика при каком-нибудь райсовете; кто знает, как сложилась бы отечественная история. У финнов, впрочем, на этот счет определенно другое мнение – на протяжении нескольких десятилетий не избалованные потоками туристов жители Тампере пользовались привилегией принимать советских паломников в специально организованном «музее Ленина».

Похоже, масштаб Московского восстания стал для компании, собравшейся в Народном доме и номерах самой дорогой гостиницы города – «Бауер», неожиданностью. Всего примерно за десять дней в Москве возвели около тысячи (!) баррикад: материалом служили телеграфные и телефонные столбы, доски из заборов, ворота, бревна, двери, реквизированные сани, телеги; все переплеталось проволокой – и те, у кого хватало мужества просидеть за этой конструкцией с браунингом в руках, могли отразить несколько атак казаков, регулярных войск и полиции. Весьма вероятно, что боевики принудительно мобилизовывали «мирных» граждан на строительные работы – так же, как навязывали обычным, «мирным» рабочим стачку: участвуй или хуже будет[11]; именно поэтому уже в октябре тысячи рабочих просто покинули Москву, часто не дожидаясь расчета и отказываясь от выплачиваемых комитетами «забастовочных» – 30 копеек в день: понимали, к чему идет дело. Чтобы сегодняшний читатель не заблуждался относительно масштаба гражданской войны – и не думал, что речь шла о каких-то сугубо локальных событиях, следует сказать, что восставшими были захвачены все железнодорожные вокзалы Москвы – кроме Николаевского (стачка на Николаевской железной дороге не была всеобщей и именно поэтому, несмотря на колоссальные усилия питерских большевиков во главе с Лениным, зачинщики не преуспели в остановке движения; участок путей, который сумели демонтировать, быстро починили, и движение наладилось – что и повлияло роковым образом на ход дел в Москве). Очаг восстания обычно возникал на рабочей окраине – в районе сегодняшнего Третьего кольца: на Пресне, на Симоновом Валу, в Хамовниках; там группы боевиков – в одной из таких, в районе Грузин, принимал живейшее участие фабрикант Николай Шмит, ранее просто вооружавший своих рабочих, а теперь попробовавший себя в «деле», – врывались в отделения полиции, громили их, реквизировали документацию, «легализовывали» подпольные комитеты РСДРП и образовывали подобия самостоятельных республик – участвовавших, однако, и в реализации общего плана: продвигаться от окраин, зажать Садовое кольцо, взять под контроль здание Думы, Госбанка и объявить временное революционное правительство. При том, что благонадежность большей части расквартированных в Москве войск оставалась под вопросом, план этот был близок к тому, чтобы осуществиться; именно поэтому правительство принялось перебрасывать в Москву войска из Петербурга – и как знать, чем бы закончились декабрьские дни, если бы большевикам удалось-таки подорвать пути Николаевской железной дороги. В ночь на 15 декабря в Москву прибыл Семеновский полк – который и стал той ударной силой, что зачистила Москву; атака семеновцев как раз и изображена на диораме в музее Пресни.


К 17–18 декабря Пресня напоминала Грозный середины 90-х: горящие там и тут полуразрушенные здания, воронки от артиллерийских взрывов, много вооруженных людей – плюс мечущиеся между баррикадами дикие звери из разграбленного, расстрелянного, разрушенного и подожженного зоосада, превратившегося в поле боя; большая часть животных погибла – от травм, шока, голода и холода; вода из аквариумов, вместе с их обитателями, превратилась в лед; температура опускалась до минус 17 градусов. Попробуйте посидеть на таком морозе наверху шестиметровой баррикады хотя бы час-другой – и поймете, что чувствовали все эти люди; именно с такой высоты, пусть из-за границы, глядел Плеханов, с горечью прошамкавший свое знаменитое: «Не нужно было и браться за оружие».

Ленин, узнававший о погоде в Москве по финским газетам, был настроен более воинственно: надо было «ответить на вызов реакции». Отметив «деградацию» стачки как метода борьбы, превращение ее в «подсобную форму», он приветствует перевод движения в форму «более высокую». Вопрос не в том, браться или не браться, – а: была ли «партизанская война» важнейшим средством «борьбы за социализм» – или единственным? Правда ли, что только винтовка рождает политическую власть – или можно рассчитывать на передачу ее реакционным классом более передовому мирным путем? Чем чревато проигранное вооруженное восстание – и стоит ли оно таких рисков? Какое лучше – стихийное или подготовленное? Можно ли начинать вооруженное восстание при том, что сознательной является пока лишь малая часть пролетариата, тогда как большинство воспринимает революционную ситуацию как сигнал «все дозволено» и идет громить еврейские кварталы? Брать ли на себя ответственность за призыв к восстанию, осознавая, что оно не будет компактным, а приведет к масштабной и продолжительной гражданской войне? На что должно опираться восстание – на революционный подъем народа? на действия группы заговорщиков? на партию? Правильный ответ – по Ленину – на «передовой класс». Хорошо; но можно ли раздавать оружие только проверенным членам партии – или разрешено вооружать в целом по классовому признаку: раз рабочий – получай винтовку? Наконец – к чему, собственно, должно привести это восстание (силами пролетариата, прежде всего, осуществляющееся): к установлению демократической республики – или… Ленинизм можно объяснять и на пальцах тоже; но рано или поздно на практике все упирается в нюансы; и именно из-за них Ленин расходился, раскалывал, гнал и проклинал – особенно истово тех, кто пытался сотрудничать с либеральными (мелко-) буржуазными движениями. Понимая, что все эти вопросы – лишь верхняя часть айсберга, Ленин вносит предложение завершить таммерфорсскую конференцию раньше намеченного срока – практика некстати опережала теорию, и депутатам следовало примкнуть к своим избирателям – непосредственно на майдане.