Накануне партсъезда
До съезда партии оставались считанные недели, и в Москве уже вовсю разворачивалась организационная подготовка к нему. Особый интерес в этой связи представляют воспоминания Анастаса Ивановича Микояна, приехавшего в Москву по вызову Сталина 13 января 1922 года.
Сталин принял его у себя на кремлевской квартире. «Сказал, что вызвал и беседует со мной по поручению Ленина... Условия, сказал Сталин, в которых идет подготовка к XI съезду, коренным образом отличается от тех, которые были накануне X съезда. На горизонте не видно никаких разногласий, открытых группировок или политических платформ... Но от Троцкого можно всего ожидать... Он может выкинуть какой-нибудь политический трюк, хотя, судя по всему, это теперь маловероятно. Надо полагать, что он пойдет на съезд без разногласий, без платформ, демонстрируя полное единство.
И если в таких условиях в ЦК будет избрано относительно много бывших троцкистов, то это представляет опасность для дальнейшей работы ЦК. "Поэтому, — сказал Сталин, — мы озабочены тем, какие делегаты приедут на предстоящий партийный съезд и много ли среди ни будет троцкистов... Вот почему, — сказал он в заключение, — Ленин поручил мне вызвать вас... и если вы разделяете такой взгляд на положение дел в партии, то попросить вас съездить в Ново-Николаевск (ныне Новосибирск — AM.) к Лашевичу, чтобы передать ему от имени Ленина все, что я вам здесь сказал..."
Я собрался было уходить, как вдруг дверь тихо открылась (это было вечером, уже темнело) и вошел Ленин. Поздоровался и, улыбаясь, смотря на Сталина и на меня с присущим ему одному прищуром глаз, в шутку сказал: "Вы что, всё свои кавказские дела обсуждаете?" Сталин ответил, что передал мне все, о чем было условлено, что я согласен и поеду через день к Лашевичу...
Я находился под хорошим впечатлением от этой встречи со Сталиным. Спокойный, доброжелательный тон беседы, то, что провести ее со мной Ленин поручил Сталину, а... главное то, что Ленин запросто зашел к Сталину, особенно расположило меня к нему»57.
В том, что Анастас Иванович достаточно точно передает содержание своего разговора со Сталиным, сомневаться не приходится. Как и в том, что Ленин самого этого разговора не слышал. И вообще, причастность Владимира Ильича к этой беседе вызывает ряд вопросов.
Именно в этот день, 13 января, во втором часу дня, Ленин приезжает из Горок в Москву. Надо полагать, что после дороги он, в соответствии с установленным режимом, обедал. Известно также, что после этого Владимир Ильич встретился с давним своим товарищем еще по Самаре Исааком Христофоровичем Лалаянцем. Они не виделись более четверти века. Лалаянц подробно рассказывал о своих злоключениях, так что беседа затянулась достаточно долго58. А Микоян пишет, что Ленин пришел к Сталину, когда только начинало «темнеть».
Мало того, сразу после встречи с Лалаянцем Владимир Ильич пишет записку А.С. Енукидзе с просьбой помочь семье Исаака Христофоровича: «поговорите со Сталиным: как бы это сделать?... Сталину, пожалуйста, перешлите это: кстати, я прошу его договориться с Лалаянцем о работе для Лалаянца... Мне этого не решить. Надо решить Сталину в Оргбюро...»59. Так что встречаться со Сталиным в этот вечер Ленин вроде бы и не собирался.
И уж тем более сомнительно, что Владимир Ильич вот так «запросто зашел», как говорится, без стука, к Сталину в гости. Ни Сталин и никто из мемуаристов об этом никогда не упоминали. Тем более что 18 ноября 1921 года сам Ленин написал: о том, что Сталин живет в неудобной квартире, он не знал — «для меня это новость», т.е. он у него не бывал. А 13 февраля 1922 года Владимир Ильич с удивлением узнает, что новой квартиры Сталин так и не получил60.
О том, что именно Сталин занимается оргподготовкой к съезду, Ленин, конечно, знал. Что выборы делегатов на съезд проходят под контролем Оргбюро, он тоже, естественно, был осведомлен. Вопрос лишь в степени его причастности к самой «кухне». И — в расстановке акцентов.
Весь корпус ленинских документов начала 1922 года, связанных с подготовкой съезда, свидетельствует о том, что, нисколько не забывая о фракционной опасности, Владимира Ильича более всего беспокоили: с одной стороны, возможность использования критической ситуации в стране меньшевиками и эсерами, а с другой — степень понимания самой большевистской элитой проблем НЭПа и уровень ее компетентности в решении новых задач.
21 января 1922 года Ленин пишет Троцкому: «Я не сомневаюсь, что меньшевики усиливают теперь и будут усиливать свою самую злостную агитацию. Думаю поэтому, что необходимо усиление и надзора и репрессий против них.
...Было бы, может быть, чрезвычайно полезно, если бы Вы пошли немедленно в открытый бой в печати... и обратились с внушительным призывом к партии подтянуться. Термин "государственный капитализм", по моему мнению (о чем я неоднократно спорил с Бухариным), есть единственно правильный теоретически и необходимый, чтобы заставить косных коммунистов понять, что новая политика идет всерьез»61.
20 февраля Ленин направляет большое письмо Курскому. «Деятельность Наркомюста, — пишет он, — видимо, совсем еще не приспособлена к новой экономической политике.
Прежде боевыми органами Соввласти были главным образом Наркомвоен и ВЧК. Теперь особенно боевая роль выпадает на долю Наркомюста...» В этой связи необходимо усиление репрессий «против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров)», а также научиться карать тех чиновников-бюрократов, «ту, преобладающую у нас "коммунистическую" сволочь, которая умеет калякать и важничать, а работать не умеет...».
До сих пор в Наркомюсте нет «понимания того, что мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм», т.е. при всем многообразии форм собственности защищать интересы человека труда.
Нэпманы должны знать: «Торгуй, наживайся, мы это тебе позволим, но втрое подтянем твою обязанность быть честным, давать правдивые и аккуратные отчеты, считаться не только с буквой, но и с духом нашего коммунистического законодательства, не допускать ни тени отступления от наших законов, — вот какова должна быть основная заповедь НКЮста в отношении нэпа».
Между тем, при выработке нового гражданского законодательства «НКЮст "плывет по течению"; я это вижу. А он обязан бороться против течения». Не ограничиваться рамками прежнего «римского права», не перенимать «буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать... новое отношение к "частным" договорам и т.п. Мы ничего "частного" не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное».
Но все это, заключает Ленин, «надо делать с умом». И «если НКЮст не сумеет добиться того, чтобы у нас капитализм был "вышколенный", был "приличный"... — тогда НКЮст ни к чему не годен...»62.
21 февраля проект гражданского кодекса обсуждался в Совнаркоме. И уже на следующий день его печальные результаты стали известны Владимиру Ильичу. 22-го он пишет членам Политбюро: «Обращаю внимание на то, что вчера в Совнаркоме совершенно изгадили, как мне сообщает тов. Горбунов, гражданский кодекс. Именно те предостережения, которые я делал в письме Курскому, оказываются не принятыми во внимание».
Ленин предлагает отложить утверждение проекта, создать специальную комиссию, внести необходимые поправки и дополнения, суть которых — «полностью обеспечить интересы пролетарского государства... Не рабское подражание буржуазному праву, а ряд ограничений его в духе наших законов, без стеснения хозяйственной или торговой работы».
При этом главное — обеспечить возможность «контролировать (последующий контроль) все без изъятия частные предприятия и отменять все договоры и частные сделки, противоречащие как букве закона, так и интересам трудящейся рабочей и крестьянской массы»63.
Важно заметить, что все подобные указания Ленина диктовались не логическим развитием некой доктрины, засевшей у него в голове, а реальными потребностями жизни и конкретными фактами недопонимания сущности НЭПа, с которыми ему приходилось сталкиваться при анализе практики хозяйственной деятельности.
Так, несмотря на рекомендацию Ленина, еще 21 ноября 1921 года поддержавшего предложение ВСНХ о предоставлении эмигранту П.Б. Штейнбергу концессии на сбор и продажу кожсырья, Совнарком после многократных обсуждений 10 января 1922 года в концессии отказал.
Вместо нее, дабы не упускать такие барыши, решили создать акционерное общество, в правление которого командировали бы «свои» (три члена из пяти). И при этом постараться вовлечь в него и Штейнберга. 17 января в письме членам Политбюро Владимир Ильич прокомментировал это решение: «три коммуниста (невежды в торговле?...) будут учить торговле двух купцов».
И далее: «Дело важное, и я крайне опасаюсь, что большинство СНКома (против Цюрупы) делает ошибку опять-таки в духе "коммунистического чванства": бояться дать доход купцу, умеющему торговать, и заботиться усердно об одном, о большинстве для коммунистов, кои большей частью немножечко дерут, зато уж в рот хмельного не берут».
Помимо процитированной басни Крылова «Музыканты», вспоминает Владимир Ильич и «Господ ташкентцев» Салтыкова-Щедрина: «Боюсь, — пишет Ленин, — что это "большинство" будет похоже на щедринских акушеров»64, кои, как писал Щедрин, будучи «не обремененными знаниями и не имея за душой ничего, кроме чистого сердца и не вполне поврежденного ума», в любой момент,