И, обращаясь к делегатам съезда, Ленин говорит: «Нам очень много приходится слышать, мне особенно по должности, сладенького коммунистического вранья, "комвранья", кажинный день, и тошнехонько от этого бывает иногда убийственно. И вот, вместо этого "комвранья" приходит номер "Смены Вех" и говорит напрямик: "У вас это вовсе не так, это вы только воображаете, а на самом деле вы скатываетесь в обычное буржуазное болото, и там будут коммунистические флажки болтаться со всякими словечками"... "Я за поддержку Советской власти в России, — говорит Устрялов... — я за поддержку Советской власти, потому что она стала на дорогу, по которой катится к обычной буржуазной власти"».
Прав ли он, существует ли такая опасность внутреннего перерождения? Да, существует, считает Ленин: «Враг говорит классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит. Враг стремится к тому, чтобы это стало неизбежным. Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность»164.
Видят ли коммунисты-теоретики, да и наша пресса, эту опасность? Видят. Только «не там, где следует», и поэтому «стреляют совсем мимо, глядят совершенно в другую сторону». Они вообще боятся того, что мы допустили восстановление капитализма, как такового, и государственного капитализма в особенности165.
Дело дошло до того, что на пленуме Исполкома Коминтерна французские товарищи «по-детски расплакались... От самых хороших коммунистических чувств и коммунистических устремлений некоторые товарищи расплакались», ибо они посчитали, что «хорошие русские коммунисты» ведут дело к реставрации капитализма в России. И это уже не говоря о тех поэтах, которые пишут, что раньше, мол, хотя был «голод и холод в Москве», но зато «было чисто, красиво», а вот «теперь — торговля, спекуляция»166.
Гвоздь вопроса в том, что, в определенном смысле, сейчас капитализм нужен народу. Его «мы можем и должны допустить... можем и должны поставить в рамки, ибо капитализм этот необходим для широкого крестьянства и частного капитала, который должен торговать так, чтобы удовлетворить нужды крестьянства. Необходимо дело поставить так, чтобы обычный ход капиталистического хозяйства и капиталистического оборота был возможен, ибо это нужно народу, без этого жить нельзя»167.
Относительно же государственного капитализма беда наших теоретиков состоит в том, что они смотрят не на реальную жизнь, а заглядывают в старые книги. «А там написано совершенно не то: там написано про тот государственный капитализм, который бывает при капитализме, но нет ни одной книги, в которой было бы написано про государственный капитализм, который бывает при коммунизме. Даже Маркс не догадался написать ни одного слова по этому поводу и умер, не оставив ни одной точной цитаты и неопровержимых указаний. Поэтому нам сейчас приходится выкарабкиваться самим»168.
И тут тоже не надо мудрствовать. «Государственный капитализм - это тот капитализм, который мы должны поставить в известные рамки и которого мы не умеем до сих пор поставить в эти рамки. Вот в чем вся штука». В чем дело? Политической власти хватает. Экономических средств — достаточно. Не хватает умения у тех, кто поставлен у руля для руководства народным хозяйством, чтобы его «подчинить себе, а не быть подчиненным»169.
Да, в наших руках государственная власть, главные политические и экономические рычаги воздействия на общество. И в этом наша сила. Но государственная власть - это не только политическая воля авангарда господствующего класса. Это и обслуживающий его государственный аппарат управления, чиновничество, бюрократия, которые для народа как раз и являются реальной властью.
С первых своих работ Ленин не раз напоминал о том, что, проводя в жизнь волю правящего класса, чиновничий аппарат обладает и определенной «автономией», имеет не только свои корпоративные интересы, но и возможности их реализации. Даже при «старом режиме» этому аппарату нередко удавалось блокировать те исходившие сверху начинания, которые не соответствовали интересам бюрократии170.
Вот и нам, считает Ленин, пора признать, что аппарат у нас — не наш. Поэтому и государственная машина не всегда слушает тех, кто считает себя властью. «Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то... Машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины»171.
Ленин рассказывает: «...Я попытался разобраться: взять конкретный случай, докопаться хоть раз до низов, выяснить, как это там выходит, почему эта машина не идет». И он препарирует перед делегатами уже известный нам эпизод с закупкой консервов.
«Москва голодает, летом будет голодать еще больше, мяса не привезли...» И вот: «Явился для этого французский гражданин... Продают мясные консервы... на советские деньги. Чего же проще? Оказывается, что ежели рассуждать по-советски и как следует, то совсем не просто...» Между руководителями ведомств — склока. «В чем дело? Не можем никак закупить продовольствия. Почему? Волокита Наркомвнешторга». Тогда 11 февраля... Политбюро ЦК принимает решение о «желательности закупки...».
Ленин комментирует: «Конечно, без Политбюро ЦК РКП как же это русские граждане могут такой вопрос решить! Представьте себе: как это могли бы 4700 ответственных работников (это только по переписи) без Политбюро ЦК решить вопрос о закупке предметов продовольствия за границей? Это, конечно, представление сверхъестественное».
Ну, хорошо, постановление принято. И что же? Опять проходит неделя, вторая... Вы думаете, чиновники спали? Наоборот. Непрерывно заседали комиссии. Страсти накалялись: «Один ответственный коммунист послал другого ответственного коммуниста к черту». Тот не остался в долгу: «Не буду с вами разговаривать впредь без нотариуса»... «Все устали, измучались, больны...» Великолепная иллюстрация к способности бюрократического аппарата имитировать и симулировать кипучую деятельность.
И тогда рассказывает Владимир Ильич: «я написал письменное предложение в ЦК: по-моему, всех, кроме членов ВЦИК, которые, вы знаете, неприкосновенны, всех, кроме членов ВЦИК, из московских учреждений посадить в худшую московскую тюрьму на 6 часов, а из Внешторга — на 36 часов».
Создали следственную комиссию, даже две... И что? Не успели посадить. Во-первых, «когда приехал Красин, Каменев поговорил с Красиным, дело было улажено и консервы мы купили». А во-вторых, обе следственные комиссии так виновных и не нашли (в зале — общий смех). «В самом деле, из того, что я рассказал, совершенно очевидно, что виновного не найдешь. Просто обычное русское интеллигентское неумение практически дела делать — бестолковщина и безалаберщина».
Итог: «Так работать нельзя. Тут не новая, не экономическая и не политика, а просто издевка». И так не только в столице, но и «не в столичных городах постоянно делаются такие вещи и даже во сто раз хуже»172. В чем дело? — спрашивает Владимир Ильич. «Политической власти совершенно достаточно... Чего же не хватает? Ясное дело... не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет...»
Он вспоминает гимназические уроки истории: «Нас учили: бывает, что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоевал, бывает завоевателем, а тот, который завоеван, бывает побежденным. Это очень просто и всем понятно. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю».
Ленин поясняет: «Правда, тут может как будто получиться впечатление, что у побежденных есть высокая культура. Ничего подобного. Культура у них мизерная, ничтожная, но все же она больше, чем у нас. Как она ни жалка, как ни мизерна, но она больше, чем у наших ответственных работников—коммунистов, потому что у них нет достаточного уменья управлять. ...Это признание очень неприятное. Или, по крайней мере, не очень приятное, но мне кажется, что его надо сделать, ибо в этом сейчас гвоздь вопроса»173.
Одна из главных проблем для Ленина в том и состояла, что НЭП поставил перед партией новые задачи, но «мы отстали от той потребности, которая имеется сейчас на очереди... Мы живем в традициях 1918 и 1919 годов. То были великие годы, величайшее всемирное историческое дело. А если смотреть назад на эти годы и не видеть, какая теперь задача на очереди, то это была бы гибель, несомненная, абсолютная гибель, и весь гвоздь в том, что сознать этого мы не хотим»174.
Тут неизбежно опять возникает вопрос, без ответа на который трудно будет понять многие последующие события: а что, собственно говоря, плохого и вредного в том, что Ленин называет «администрированием»? Нажали, надавили, в конце концов — применили силу, зато добились результата.
Вот, к примеру, работа Георгия Пятакова на Донбассе... Стране нужен уголь. Без него о восстановлении промышленности, о строительстве социализма нечего и говорить. Георгия Леонидовича ставят во главе Центрального правления каменноугольной промышленности Донбасса (ЦПКП). И на IX съезде Советов Ленин хвалит Пятакова за достигнутые успехи175