225.
И совсем другое дело с Шляпниковым. Шляпников пытался тут шутить, сказал Владимир Ильич, «шутка, конечно, хорошая вещь. Без шуток, конечно, нельзя говорить на большом собрании, потому что люди устали; надо по-человечески понимать. Но есть вещи, которыми шутить непозволительно; есть такие вещи, как единство партии».
В той ситуации, которую создал внутри страны НЭП, в том положении, когда извне мы окружены врагами, «если мы этакими вещами будем шутить, тогда речи не может быть о том, чтобы мы устояли в трудном положении, в котором мы находимся... Так играть нельзя! Мы знаем, что от борьбы в партии мы немало теряем... И за этот год ЦК с полным правом может сказать, что партия пришла на съезд менее фракционной и более единой, чем в прошлом году». И, по убеждению Владимира Ильича, это «едва ли не главное завоевание...»226.
Через всю его речь, в самых различных вариантах, проходила мысль: «Пролетариат не боится признать, что в революции у него то-то вышло великолепно, а то-то не вышло. Все революционные партии, которые до сих пор гибли, — гибли от того, что зазнавались и не умели видеть, в чем их сила, и боялись говорить о своих слабостях. А мы не погибнем, потому что не боимся говорить о своих слабостях и научимся преодолевать слабости. (Аплодисменты.)»227.
Трудно определить, на каких именно последующих заседаниях Ленин присутствовал. Даже в дни, когда он появлялся в президиуме, он через некоторое время уходил. Но одно несомненно: он пристально за ходом прений и стремился направлять его работу.
На вечернем заседании 28 марта Михаил Фрунзе от имени бюро делегаций зачитал проект резолюции по докладу ЦК. В нем всецело одобрялись политическая и организационная линии ЦК, обеспечившие партии «единство и сплоченность в коренных вопросах, связанных с труднейшим поворотом в русской и мировой пролетарской революции...». Меры, принятые за прошедший год, исчерпывают необходимые «уступки частнохозяйственному капитализму», и в этом смысле отступление можно считать законченным.
Практическими руководителями хозяйственной жизни на местах отныне становятся Советы. И, «сохраняя за собой общее руководство и направление всей политики Советского государства, партия должна провести гораздо более отчетливое разграничение между своей текущей работой и работой советских органов, между своим аппаратом и аппаратом Советов».
В этой связи ВЦИК «должен собираться систематически на длительные сессии», чтобы «на деле стать органом, разрабатывающим основные вопросы законодательства» и реально контролирующим работу как «отдельных наркоматов, так и деятельность СНК». В свою очередь, необходимо усилить и функционирование самого Совнаркома по систематическому руководству и согласованию работы «всех органов государственного управления»228.
Резолюция, предложенная Фрунзе, после ряда уточнений, принимается всем съездом при четырех воздержавшихся229.
Интересные прения разгорелись вокруг отчета Центральной Контрольной Комиссии. Накануне выступления Арон Александрович Сольц имел обстоятельную беседу с Лениным. Ее содержание неизвестно, но незадолго до этого Владимир Ильич узнал о злоупотреблениях в жилищном отделе Моссовета и о том, что МК РКП(б) вывел из-под ответственности повинных в этом деле коммунистов. Ленин тут же написал в Политбюро: «Московский комитет (и т. Зеленский в том числе) уже не в первый раз фактически послабляет преступникам-коммунистам, коих надо вешать... Верх позора и безобразия: партия у власти защищает "своих" мерзавцев!!»230
Именно этот пафос и определил содержание доклада Сольца. В своем отчете о работе ЦКК он подметил чрезвычайно симптоматичный факт: с началом новой экономической политики «большевики заговорили об этике». Прежде — до и в ходе революции — принадлежность к большевикам никаких привилегий не сулила. Но «четыре года нахождения у власти... не могли пройти бесследно». И мы не могли не обратить внимания «на те элементы разложения, которые неизбежны в партии... имеющей всю полноту власти в виде диктатуры в своих руках».
НЭП создал условия, при которых «невыдержанные элементы нашей партии легче всего могли поддаться мелкобуржуазной стихии...». На этой почве к нам обращались «за разрешением торговать, наживаться, быть комиссионерами, жить так, как жили в старое время». Но коммунисты «должны сознать, что тех уступок, которые делаются мелкобуржуазной крестьянской массе, мы себе позволить не можем...»
Осинский жаловался на дисциплину. Эти жалобы отчасти понятны: «мы устали от борьбы, мы измучены, и совершенно законным является наше желание демобилизоваться, отдохнуть от... милитаризации». Молодые товарищи, которые не прошли прежней большевистской выучки, тоже проявляют «желание освободиться от партийного ига». Среди них есть «элементы, которые почему-либо недовольны чем-нибудь в партии — где-нибудь их не так поставили (потому что в правящей партии появляются большие возможности делать карьеру, не в дурном смысле карьеру, а в смысле проявления себя, как личности), — эти элементы начинают использовать тот сырой материал, тот еще не прошедший партийной школы и дисциплины материал, который имеется».
И задача партии, задача ЦКК — воспитать новых товарищей «в смысле понимания того, что мы стоим перед величайшими трудностями, где требуется величайшая дисциплина, где она требуется в гораздо большей мере, чем она требовалась до сих пор». Основная мысль Сольца сводилась к тому, что разговоры о необходимости ликвидации Контрольной комиссии, якобы исчерпавшей свои задачи, совершенно неосновательны. Необходимо лишь уточнить ее функции, права и место в партийных структурах231.
Первым оппонентом Сольца стал Рязанов. Он настаивал на том, что ЦКК необходимо упразднить, ибо партии не надо «никаких гувернанток ни в юбках, ни в штанах». Говорил Рязанов, как всегда, ярко, напористо. Над его шутками зал дружно смеялся. ЦКК «привлекает за выступления на партийном собрании — это нелепость в третьей степени». ЦКК привлекает за выступления в Московском дискуссионном клубе. Но эти клубы явились «признанием того, что идейная жизнь партии совсем замирает». Вместо того чтобы на партсобраниях товарищи приучались дискутировать, создают клубы, где позволялось бы «говорить без того, чтобы какие-нибудь гувернантки им в этом отношении мешали». Но и там ЦКК констатирует, что якобы «за последнее время дискуссии в клубе приняли демагогический, непартийный характер» и «некоторые товарищи чересчур пугались всякого свободного слова и приходили от него в ужас»232.
Рязанову ответил Литвин-Седой. Он заявил, что Давид Борисович не всегда соотносит свои выступления с уровнем той аудитории, которая собиралась в клубе. «И вот перед нами, — рассказывал Седой, — стоит т. Рязанов с большой английской газетой и повторяет все сплетни, распускаемые международной буржуазией. Чувства ответственности не было и у т. Рязанова...»
ЦКК, как и контрольные комиссии на местах, продолжал Седой, надо сохранить, и дел для них хватит. Возьмите, к примеру, тресты, где сидят наши товарищи. «Они научились одному: класть себе великолепные оклады наравне со спецами и великолепно ими пользоваться и подчас раскладывать у себя на служебный персонал всю ту сумму, которую нужно было бы обратить на работу и на производство»233.
Долго говорил Шляпников. Он вновь утверждал, что «несмотря на то, что у нас в прошлом году в этом зале происходила большая идейная потасовка, все же тогда, пожалуй, мы были больше едины, чем теперь». Главная опасность в том, что «сейчас сомнения, которые терзают и нас, они терзают сотни тысяч рабочих членов партии... Жутко, в конце концов, иметь перед собой молчаливую, по-видимому, со всем согласную коммунистическую аудиторию...»234.
Выступила Коллонтай. Она рассказала, что когда в ЦКК ее спросили, подчиняется ли она партийному решению, ответ был таков: «Разумеется». Но «каждый раз, когда я увижу явления такого свойства, которые не соответствуют тому, что наша партия сама постановила, я буду обращаться в соответствующую партийную инстанцию с протестом и критикой... Мы должны и хотим быть не только голосующими, а и активными членами нашей партии»235.
Секретарь Ставропольского губкома Мышкин возразил Седому. Проблема в том, заявил он, что создание губернских контрольных комиссий неизбежно создает параллелизм с работой губкомов236.
Делегат Крымской организации В.Е. Цифринович поддержал Мышкина в том, что контрольные комиссии на местах действительно создают параллелизм в работе с губкомами. Прежние партийные суды на открытых общих собраниях успешно справлялись с аналогичными задачами.
НЭП создал принципиально иные условия работы. К примеру: «Если коммунист-хозяйственник должен ехать в командировку из Крыма за картошкой и... видит, что если он взятки не даст, то он не сможет вывезти эту картошку? ...Самые ответственные товарищи говорили, что [взятки] нужно давать, лишь бы только доставить, а мы знаем случаи, когда таких коммунистов исключали из партии за взятки». Между тем, если оставить подобные дела за партийными судами, то в смысле воспитания коммунистов «они сделают больше, ибо в этом будет участвовать вся организация в целом»237.
С заключительным словом выступил