Беспощадная критика, от кого бы она ни исходила, считал он, является лучшим лекарством от всех болячек и безобразий, творящихся в стране. А посему необходимо дать не только полную свободу слова, но и свободу печати всем — от монархистов до анархистов.
То, что всякий кризис в голодной и разоренной войной стране дает богатейшую пищу не только для критики, но и для самых сенсационных разоблачений, — это несомненно. Но столь же несомненно и то, что критика эта может иметь разнонаправленные результаты. Она может способствовать устранению всяких мерзостей и ошибок, накопившихся в данной системе. Но она же способна раскачать и разрушить эту систему как таковую. И дело не в дозировке критики, а именно в ее направленности.
Ленин, как, может быть, никто другой, знал силу печатного слова. И он же доказал, что пресса может стать могучим оружием не только агитации, но и политической организации. Не случайно такие успешные периоды истории большевистской партии, как «Эпоха "Искры"» или «Эпоха "Звезды" и "Правды"», были связаны с деятельностью именно этих органов печати.
5 августа 1921 года Владимир Ильич пишет Мясникову: то, что «болезней у нас много»,— это факт. То, что «нужда и бедствия велики», — тоже факт. То, что были допущены громадные ошибки — «наши общие ошибки, все ошибались, и СТО, и СНК, и ЦК», — и это факт неоспоримый.
Но столь же очевидно и то, что мы эти ошибки видим и «не прикрашиваем своего положения. Знаем все трудности. Видим все болезни. Лечим их систематически, упорно, не впадая в панику».
А вы, как говаривал Грибоедов в «Горе от ума», «шли в комнату, попали в другую». Применительно к России «может ли кто отрицать, что буржуазия разбита, но не уничтожена? что она притаилась? Нельзя этого отрицать». Нельзя отрицать и того, что ей всегда готова прийти на помощь буржуазия других стран.
А она «сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (= свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать дело врагу... Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».
Эти, казалось бы, «прописи», имели с началом НЭПа и более конкретное содержание. На состоявшемся в январе 1922 года Всероссийском съезде работников печати, а затем и на XI съезде РКП(б) выяснилось, что из-за недостатка средств число партийных газет в стране сократилось с 863 до 382, а их общий тираж составил лишь 1,5 млн. на всю Россию. Даже тираж центральных газет упал с 300-400 тысяч до 100 тысяч.
Большинство редакций возглавлялось сотрудниками, вступившими в партию после Октября. Мало того, многие из них не только не имели достаточной профессиональной подготовки, но и вели газеты «по совместительству» с другими видами партийной работы. Переход от агитационной стилистики времен Гражданской войны к темам, связанным с экономикой, хозяйственным проблемам, жизнью и бытом рабочих, крестьян, оказался им явно не по зубам. Потому-то и жаловались на партсъезде на «бесцветность», «тоску» и «зеленую скуку» многих органов партийной печати.
Совершенно очевидно, что если бы была дана возможность возродить буржуазную прессу, то она (при «естественной» поддержке зарубежья) вполне могла бы превзойти официальную прессу и в профессиональном, и особенно в материальном отношении. Так что, если в число достоинств полководцев входит умение выбора места и времени сражения, то ни один из них не стал бы принимать боя на данном поле и в столь невыгодный момент.
Заканчивая письмо Мясникову, Ленин пишет: «То, что вы говорите о поднятии хозяйства... о борьбе за "влияние" на крестьянство и т.д., содержит в себе много верного, много полезного.
Отчего бы вам не выделить этого? Мы сойдемся и будем работать дружно в одной партии. Польза будет громадная, но не сразу, а очень медленно.
Оживлять Советы, привлекать беспартийных, проверять беспартийными работу партийных — вот это абсолютно верно, вот где работы тьма... И на этой работе болезнь можно (и должно) лечить, медленно, но действительно лечить, а не туманить себе голову "свободой печати", этим "блестящим" болотным огоньком»293. К сожалению, Мясников к совету Ленина не прислушался и кончил весьма печально.
Между тем сами лидеры новой общественности своих намерений нисколько не скрывали. Как выразился на заседании Вольно-экономического общества один из учредителей бывшей кадетской партии князь Дмитрий Иванович Шаховской, «мы так долго молчали, что надо поговорить. Пора линию обороны перестроить на линию наступательную»294. И проходившие весной 1922 года некоторые профессиональные съезды наглядно продемонстрировали, какова эта «перестройка».
На собравшемся в марте Всероссийском агрономическом съезде тон задали не собственно агрономы, а как раз представители «общественности». И в центре их внимания оказались отнюдь не проблемы предстоящего сева.
Упомянутый выше член бывшего Временного правительства князь Шаховской, бывший член Временного правительства и кадетского ЦК А.А. Мануйлов, бывший министр земледелия Временного правительства, эсер С.Л. Маслов, бывший министр иностранных дел в царском правительстве H.H. Покровский, как, впрочем, и такие профессора-аграрники, как эсер Б.Д. Бруцкус и уже упоминавшийся А.Г. Доренко, Л.Н. Литошенко и другие сосредоточили в своих докладах внимание на необходимости создания «правового, демократического государства», замене местных Советов учреждениями земского типа, восстановлении частной собственности на землю и т.п.
Вообще, сам агрономический съезд был нужен им, по выражению Бориса Бруцкуса, лишь как «символ возрождения общественности, утверждающей свою свободу»295. И это говорилось в тот момент, когда обескровленная голодом деревня как никогда нуждалась в помощи именно агрономов и ученых-аграрников.
Примерно то же самое произошло и на 2-м Всероссийском съезде врачей, собравшемся в мае 1922 года. Подобного рода съезды, проводившиеся Пироговским обществом русских врачей-общественников, имели свои традиции. Они и прежде не ограничивались сугубо медицинскими проблемами, а регулярно клеймили «бюрократический строй самодержавия». Эту традицию они продолжили и на съезде 1922 года.
Тон и здесь задавали бывшие кадеты Горвиц-Власова, Лозинский, Дембо, меньшевики Вигдорчик, Грановский, Станкевич, эсер Фрумкин и другие, выступавшие на сей раз «единым фронтом». Профессор Химикофармацевтического института Любовь Михайловна Горвиц-Власова, заявив, что «социальная функция» интеллигенции — «быть мозгом нации», продолжила: «Будучи слугами народа, врачи не могут быть и не будут его прислужниками тогда, когда на смену угнетения пролетариата колесо истории выдвинуло его официальную диктатуру».
Соответственно, практические предложения, помимо главного — «демократизации государственного строя», сводились к необходимости создания самостоятельной организации врачей, противостоящей государственным учреждениям здравоохранения.
Безусловно, в деловой критике врачей было немало справедливого и в иной обстановке надо было внимательнейшим образом отнестись к их замечаниям. Но съезд происходил критической весной 1922 года, и государственная власть вправе была ожидать от медиков не только политических деклараций и осуждений, но и экстренной практической помощи в борьбе с последствиями голода и эпидемиями, бушевавшими на юге страны и в Средней Азии. Да и такие характеристики Советской России, прозвучавшие на съезде, как «страны смерти» и т.п., тоже мало способствовали налаживанию сотрудничества296.
В общем, грань между экономическими и политическими выступлениями, между словом и делом, «разговорным жанром» и реальным политическим действием становилась весьма зыбкой и условной. И все эти веяния, происходившие в стране, не остались незамеченными там — «за бугром».
Попытку создать платформу, которая могла бы объединить усилия многочисленных и разнородных оппозиционных групп в России, была предпринята в эмиграции группой «Народный союз». В нее входили народные социалисты, правые эсеры, левые кадеты, кооператоры, беспартийные, кучковавшиеся вокруг газеты «Дни», издававшейся Керенским с 1922 года в Берлине. В группу вошли: эсер Николай Чайковский, позднее народные социалисты Алексей Пешехонов, Афанасий Петрищев, Сергей Мельгунов и другие.
Достаточно полное представление об этой платформе дает доклад члена «Народного союза» Николаева, попавший в руки зарубежных агентов ГПУ. «Здоровые ростки живой жизни, — говорилось в докладе, — пробиваются помимо официальной Советской России. Антитеза Ленина: Россия Советская и Эмигрантская — устарела. Есть новая Россия в пределах РСФСР.
Она растет в кооперации, в высшей школе, в литературе, в частной промышленности и торговле, советских учреждениях и органах армии, шаг за шагом отвоевывая у власти одну позицию за другой...
Работа в частной промышленности, торговле, кооперации укрепляет тот базис чисто экономических отношений, который, по существу дела, является противосоветским плацдармом.
Увеличивая хозяйственную мощь и сопротивляемость социальных групп, вовлеченных в экономический оборот, мы расширяем этот плацдарм. Уходит почва из-под ног коммунистической власти. Последняя изолируется, оказывается у себя в доме в капиталистическом окружении...
Советская буржуазия, которая рождается на наших глазах, бывшие комиссары, спекулянты, дельцы, подрядчики, нагревшие руки около казенных учреждений, поддерживают советскую власть до поры до времени. Когда они закрепят свое положение, советская буржуазия превратится в силу консервативную...
Необходимо отложить инсуррекционные иллюзии. Это не значит, что инсурреюдия [вооруженная борьба, восстание —