319.
17 марта Троцкий рассылает членам Политбюро проект новых директив. Основная мысль: использовать для изъятия ценностей тот неформальный раскол, который происходит между духовенством, лояльным по отношению к Советской власти, и так называемыми «князьями церкви».
«Разумеется, — пишет он, — наша агитация и агитация лояльных священников ни в коем случае не должны сливаться, но в нашей агитации мы ссылаемся на то, что значительная часть духовенства открыла борьбу против преступного скаредного отношения к ценностям со стороны бесчеловечных и жадных "князей церкви"».
Для этого необходимо «обеспечить полное осведомление обо всем, что происходит в разных группировках духовенства, верующих и пр.», а также взять «под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступают в пользу изъятия... К учету изъятых церковных ценностей при помголах допустить в губерниях и в центре представителей лояльного духовенства, широко оповестив о том, что население будет иметь полную возможность следить за тем, чтобы ни одна крупица церковного достояния не получила другого назначения, кроме помощи голодающим».
Главная задача состоит в том, чтобы «агитации придать характер, чуждый всякой борьбы с религией и церковью, а целиком направленный на помощь голодающим». Повсеместно должны функционировать «официальные комиссии или столы при комитетах помощи голодающим для формальной приемки ценностей, переговоров с группами верующих и пр. Строго соблюдать, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации».
Одновременно необходимо создать на местах секретные комиссии из числа руководителей губкомов, военных и других должностных лиц, которые вместе с Центральной комиссией должны будут, предварительно «тщательно подготовив все в деталях», руководить всем процессом изъятия ценностей, «ни в коем случае не форсируя слишком кампанию и не прибегая к применению силы, пока политически и организационно вся операция не обеспечена целиком».
«Видных попов по возможности не трогать до конца кампании, но негласно, но официально (под расписку через губполитотделы) предупредить их, что в случае каких-либо эксцессов они отвечают первыми»320.
Ознакомившись с этим документом, Ленин 19 марта направляет членам Политбюро письмо — то самое «знаменитое» письмо, без которого и поныне не обходится ни одно из творений «лениноедов», обвиняющих Владимира Ильича в стремлении разгромить Русскую православную церковь как таковую и физически ликвидировать духовенство в целом как сословие.
Но это заведомая неправда. Не затрагивая, в отличие от Троцкого, внутрицерковные разборки, Ленин пишет не об отношении к религии или церкви вообще, а лишь о «реакционном духовенстве», т.е. той малой части священнослужителей, которая, в отличие от прочих пастырей, изначально активно противостояла Советской власти.
И он рассматривает их не как служителей культа, а исключительно как политических деятелей, которые уже после окончания Гражданской войны попытались дестабилизировать обстановку в стране и вновь «испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету». Для Ленина был важен прежде всего именно этот контекст событий, произошедших в Шуе и других местах321.
В голодной стране, где большинство населения считало себя верующими, при том количестве неустройств и безобразий, которые действительно имели место, призыв Патриарха к религиозному протесту вполне мог стать объединяющим моментом для всех недовольных и полностью дестабилизировать обстановку в стране.
А тогда прощай не только спасительный сев, но и та попытка устроения гражданского мира, который после стольких мучений выстрадала Россия. Один из знакомых Екатерины Кусковой именно в это время заметил: «Религиозный пафос верующих так же насыщен враждой и ненавистью, как пафос марксистский... Война еще в душах... Все ею отравлено»322.
Короче, это был конфликт не между религией и «богоборческой властью», а между двумя политическими силами — государством и церковными иерархами, способными поднять против него массу. Причем в то самое историческое время, которое справедливо называют «моментом истины».
Поэтому, пишет Ленин, «именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления...
Ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтралитет этих масс...»323
Речь шла не об экспроприации имущества сельских приходов или тех городских церквей, которые сами едва сводили концы с концами и оставались в стороне от политических игр. Ленин дважды указал в письме, что изъятию подлежат прежде всего ценности «в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах»324.
Что же касается «шуйских мятежников» и других «самых влиятельных и опасных черносотенцев... не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров», пишет Ленин, то, не трогая самого Патриарха Тихона, их следует арестовать, судить и расстрелять, дабы «проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать»325.
На следующий день, 20 марта, на заседании Политбюро, проходившем без участия Ленина, обсуждалась докладная записка ГПУ. Если в ленинском письме ставился вопрос о наказании «мятежников», выступивших против решения государственной власти, то записка ГПУ продолжала «углублять» мысль Троцкого, излагавшуюся в проекте директив 17 марта.
«ГПУ располагает сведениями, — говорилось в докладной записке, — что некоторые местные архиереи стоят в оппозиции реакционной группе синода, и что они в силу канонических правил и других причин не могут резко выступить против своих верхов.
Поэтому они полагают, что с арестом членов синода им представляется возможность устроить церковный собор, на котором они могут избрать на патриарший престол и в синод лиц, настроенных более лояльно к Советской власти. Оснований для ареста Тихона и самых реакционных членов синода у ГПУ и его местных органов имеется достаточно»326. И хотя ГПУ ссылалось на то, что эта идея исходит из недр самой РПЦ, Политбюро санкции на столь радикальные меры не дало. 20 марта ограничились тем, что с некоторыми поправками приняли проект директив, изложенных Троцким 17 марта327.
Буквально через несколько дней, 24 марта, «Петроградская группа прогрессивного духовенства» выступила с декларацией, авторы которой «решительно отмежевались от части священнослужителей, укоряли их в контрреволюционности, игре в политику на народном голоде. Но в этом воззвании отмечалось, что "в принципе на это благословили нас и патриарх Тихон, и митрополит Вениамин, и другие архиереи"». После этого представители «обновленцев» встретились с руководителями губкома партии, а А. Введенский и А. Боярский вошли в состав Петропомгола328.
Пасху в апреле отметили в городах и тех местах, куда не добрался голод, с небывалым размахом. Во всех церквах звонили колокола, святили куличи, красили яйца и, где была возможность, повсюду ходили крестным ходом. А «богоборческая» власть приняла решение: накануне Пасхи, 14 апреля, на всех предприятиях и в учреждениях рабочий день заканчивался в 12 часов, а возобновлялся лишь 18 апреля.
Забегая вперед, отметим, что все предшествовавшие события еще более укрепили Троцкого в мысли о правильности намеченной им линии. И еще 30 марта он вновь обращается в Политбюро с письмом, в котором полностью поддерживает меры, предложенные ГПУ.
Нисколько не скрывая своего неприятия по отношению к «обновленцам» как к представителям «буржуазно-соглашательского, сменовеховского крыла» служителей культа и их попыткам проведения церковной реформации, Троцкий пишет: «Сегодня же надо повалить контрреволюционную часть церковников, в руках коих фактическое управление церковью...
Мы должны, во-первых, заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей; во-вторых, заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии... Просто перескочить через буржуазную реформацию церкви не удастся. Надо, стало быть, превратить ее в выкидыш...»329
А дальше... дальше машина покатилась по проложенным рельсам. 26 апреля в Москве открылся первый судебный процесс над священнослужителями. 7 мая трибунал приговорил 11 человек к расстрелу, 4-х к пяти годам, 13 к трем годам, 10 — к одному году и 14 человек было освобождено330.
На следующий день Каменев внес в Политбюро предложение об отмене приговора. Однако Троцкий заявил, что оснований для этого нет. И все-таки Президиум ВЦИК заменил шести осужденным расстрел на пятилетний срок заключения. Мотивировка: «пойти максимально навстречу ходатайству прогрессивного духовенства»331.
В ходе процесса был допрошен и Патриарх Тихон, с которого 9 мая взяли подписку о невыезде. А 12-го к нему на аудиенцию, получив санкцию ГПУ, явились представители «Петроградской группы прогрессивного духовенства»: А.И. Введенский, Е.Х. Белков, С.Я. Стадник и В.Д. Красницкий.