Философы, которых высылали в 1922 году за границу, принадлежали к особому направлению русской религиозной философии, тесно связанному со знаменитыми «Вехами» и именуемому ныне как «Русская философия Серебряного века». В последние десятилетия их труды многократно издавались и переиздавались в России, и так уж случилось, что само понятие «русская философия» стало ассоциироваться исключительно с этим направлением.
В № 5 журнала «Вопросы философии» за 2015 год была опубликована интересная статья С.Н. Корсакова «Мифы и истины в истории русской философии», в которой автор попытался разобраться в этой проблеме. «Если система догм отвечает идеологическому мэйнстриму данного социума, — пишет он, — то противостоять ей практически невозможно. Никакими ссылками на факты не опровергнуть то, что принято в качестве идеологической "истины".
Исследователь, который хочет остаться верен самому себе, попадает тогда в положение Галилея, изготовившего телескоп и предложившего коллегам самим убедиться в справедливости полученных им результатов. Коллеги отказались смотреть в телескоп. Им и так было ясно, что купол неба создан Всевышним в неизменном виде и с раз и навсегда определенным количеством небесных тел».
Сергей Корсаков приводит слова философа Ивана Луппола: «"Русская душа" вместе с "развесистой клюквой" входила в ассортимент российской экзотики. Якобы национальной чертой русских является наклонность в сторону этико-религиозных вопросов и мистическое их решение... Все, что не укладывалось сюда, считалось не русским».
Попытка Корсакова определить реальный спектр российской философской мысли в 20-е годы тем и закончилась. В этом же номере журнала «Вопросы философии» один из коллег обвинил его в «русофобстве».
О том, какие страсти будут кипеть вокруг их рейса, пассажиры «Обербургомистра Хакена» и не помышляли. Они ожидали в Штеттине торжественной встречи и тщательно готовили ответные речи...
Но вот пароход причалил, и никто их не встретил. Шел дождь. Мужчины пошли искать какую-нибудь подводу. Потом погрузили на нее вещи и побрели вслед до ближайшей гостиницы.
«Нагнать другие государства»
А в Подмосковье в эти дни с конца сентября стояла отличная погода. Ленин много гулял, голова уже не болела, всех своих собеседников он дотошно расспрашивал о делах, о положении на местах и... считал дни до отъезда. В письме Инночке Арманд Крупская пишет, что Владимир Ильич рвется к работе и добавляет: «Впрочем, публика приезжает уже к нему и в одиночку, и высыпками». 29-го они еще раз объехали на автомобиле окрестности Горок, а 2 октября перебрались в Москву146.
Все лето шли разговоры о ремонте московской квартиры Ленина. Помимо ремонта комнат, надо было построить на крыше застекленную веранду, подвести к ней лифт, обновить старую вытяжную вентиляцию. Владимир Ильич писал Авелю Енукидзе грозные записки: «Убедительно прошу Вас внушить (и очень серьезно) заведующему ремонтом квартиры, что я абсолютно требую полного окончания к 1 октября. Непременно полного... И внушить еще от себя. Я нарушения этой просьбы не потерплю».
Но, естественно, по-настоящему за дело взялись лишь в конце сентября, когда на ремонт вместо десяти нагнали чуть ли не полторы сотни рабочих. И все-таки, когда Ленин вернулся в Москву, выяснилось, что «ремонт был почти закончен, но в комнатах так сильно пахло краской от заново выкрашенных окон и дверей, что пришлось на некоторое время поселиться в другой части здания Судебных установлений, рядом с кабинетом Цюрупы в трех небольших комнатах»147.
А 3 октября, в 17 часов, впервые после долгого перерыва Ленин вновь председательствовал на заседании Совнаркома. «Заседание было многолюдным, — вспоминала Лидия Александровна Фотиева, — присутствовало 54 человека. Пришли не только члены Совнаркома и их заместители, но все, кто имел хотя бы отдаленное право присутствовать на заседании СНК...
Товарищи предполагали сделать это заседание особенно торжественным. Пригласили фотографа, заготовили приветственные речи. Но все вышло иначе. Владимир Ильич как-то незаметно вошел в зал из своего кабинета, сел на председательское место, открыл заседание и приступил к деловому обсуждению повестки, не дав никому произнести речей»148.
Повестку дня намеренно разгрузили, оставив лишь десяток вопросов: о кодификационной работе; о фонде заработной платы на октябрь; о местном бюджете; об обращении драгметаллов, камней и инвалюты; договор о лесных концессиях; о сплаве леса на границе с Финляндией; об организации Управления рыбным хозяйством РСФСР; о переписи московских служащих; о филателии.
«Товарищи всячески старались, — рассказывает Мария Ильинична, — сделать это заседание возможно менее продолжительным... Они постарались разгрузить Владимира Ильича от чтения и ответов на записки, которыми Ильич обменивался обычно с присутствующими на заседании... "Если что нужно — пишите записки, а не болтайте", — говорил он обыкновенно...»
На этот раз Фотиева сговорилась с товарищами, чтобы записки для Владимира Ильича посылали не ему, а ей, с тем чтобы она передала их Ильичу после заседания. Таким путем хотели избежать утомительного для Владимира Ильича "раздвоения сознания". Однако, "не получая ответов, Владимир Ильич догадался в чем дело, и написал мне, — вспоминает Фотиева, — записку: "Вы, кажись, интригуете против меня? Где ответы на мои записки?"»149.
Заседание уложили в два часа, а потом пришел П.А. Оцуп и началось фотографирование. В 21.30 Владимир Ильич был уже дома, где его ждали Крамер и Кожевников.
Вот запись Кожевникова: «Мы с Крамером видели В.И. в 9.30 после председательствования в СНК. Вид у В.И. бодрый и веселый. В.И. сообщил, что из деревни он переехал накануне на автомобиле. Переезд его нисколько не утомил. Чувствовал он себя хорошо, только беспокоит зуб. Он болит, правая щека несколько опухла, по-видимому, назревает флюс.
Заседание мало утомило В.И., но он сам указывает, что были небольшие ошибки, т.к. он отвык от председательствования и еще недостаточно вошел в курс дел и не втянулся в работу.
Приступов паралича не было»150.
Зуб заболел совсем не кстати. 5 октября открывался Пленум ЦК, и в его повестке дня было по крайней мере три вопроса, требовавшие присутствия Владимира Ильича: концессионный договор с Уркартом; доклад комиссии Сталина об объединении республик, а также доклад о монополии внешней торговли.
С 12 сентября, когда Ленин высказал свое отрицательное отношение к подписанному Красиным концессионному договору с Уркартом, споры по этому вопросу лишь обострились. В частности, и Красин, и Чичерин высказывали опасения, что отказ от договора может вызвать экономические санкции против Советской России.
4 октября Владимир Ильич встретился с И.К. Михайловым — председателем комиссии, обследовавшей предприятия, намеченные к сдаче в концессию. И беседа с ним лишь укрепила негативное отношение Ленина к данному варианту договора. Он пишет Каменеву: «Сейчас видел Михайлова... Я против концессии Уркарта. Давайте сойдемся сегодня у меня в 9½ час. (я у дантиста в 8 ½)»151.
5 октября, в 11 часов, в зале заседаний СНК Пленум ЦК начал свою работу. Во время обсуждения концессионного договора Ленин записал несколько выступлений, а затем выступил сам против утверждения договора. Вернуться к этому вопросу он считал возможным лишь при условии сокращения размеров и срока концессии, а также уменьшения сумм, которые надо было выплачивать Уркарту для восстановления предприятий.
На следующий день он пишет Пятакову: «Вчера вы высказывались, как и я, против концессии Уркарта. Поэтому я думаю, что вы способны и согласитесь проверить еще раз вопрос об этой концессии (тем более что вчерашнее наше решение, в сущности, еще раз оттягивает вопрос).
Проверка, на мой взгляд, должна главным образом коснуться вопроса о монополии; здесь центр тяжести вопроса... В какой отрасли, на каком продукте получается у Уркарта монополия... Главное из всех вопросов — Экибастуз и его значение для Урала.
Меня очень удивило, что Богданов обмолвился: "Кузбасс ближе" (он много дальше), а т. Кржижановский сказал, что я придерживаюсь устарелых и отвергнутых взглядов Менделеева. Какой тут может быть спор, когда Экибастуз имеет ветку к Иртышу и обеспечивает несравненно более близкий и дешевый водный транспорт к Уралу? В чем тут суть?
Если Кузбасс гораздо дороже и дальше (транспорт не по воде), то мы не вправе отдать Уркарту всего Экибастуза; возьми ½ — пожалуйста.
Прошу Вас показать это письмо только Кржижановскому; не передавать этой проверки ни в чьи чужие руки; произвести ее самому... Беретесь ли и скоро ли рассчитываете закончить?»152.
В тот день, 5 октября, на пленуме успели обсудить еще и вопрос о денежной реформе в Закавказье, а доклад комиссии Сталина, как и вопрос о внешней торговле, перенесли на следующий день. Владимир Ильич намеревался выступить, тем более что пришла, наконец, резолюция ЦК КП Украины о взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками, принятая 3 октября по докладу Г.И. Петровского.
Как и следовало ожидать, идея «автономизации» не встретила сочувствия у украинских руководителей. Они категорически высказались за «необходимость сохранения независимости УССР» в том формате, который был определен комиссией Политбюро ЦК РКП (б) во главе с Фрунзе в мае 1922 года. А «фактическое централизованное руководство независимыми республиками может быть вполне достигнуто соответствующими директивами по партийной линии».
Если же ЦК РКП(б) признает необходимым «вхождение УССР в состав РСФСР», то членам ЦК КГТУ, являющимся членами ЦК РКП (б), следует на пленуме настаивать на «конструировании [федерального] ВЦИКа и его Президиума из представителей РСФСР и независимых республик, избираемых общефедеративным Съездом Советов и ВЦИКов, но при том число представителей республики во ВЦИКе и Президиуме должно быть формально установлено и должно быть введено постоянное представительство в Президиуме в Москве»