268.
13 декабря, спустя почти месяц после появления бухаринского документа, Ленин диктует письмо Сталину «для пленума ЦК»: «Я считаю самым важным разобрать письмо т. Бухарина». С момента возникновения разногласий по этому вопросу Владимир Ильич предупреждал, что вопрос о монополии внешней торговли - это не только вопрос о коммерции и организации товарооборота с заграницей. В конечном счете он способен стравить деревню с Советской властью, то есть связан с проблемой союза с крестьянством. «Это такой коренной вопрос, — указывает Ленин, — из-за которого безусловно можно и должно побороться на партийном съезде»269.
Что же касается «Главзапора», то Владимир Ильич напоминает об английский фритредерах XIX века, демагогически утверждавших, что только полная свобода торговли и невмешательство в нее государства улучшит материальное положение трудящихся. Прилепить противнику обидный ярлычок — было их излюбленным приемом. Вот и в бухаринском выражении «система Главзапора», — замечает Ленин, — «ничего, кроме совершенно вульгарной фритредерской фразы, здесь нет»270.
Конечно, НКВТ работает плохо — это факт. Но «неработоспособность эта не больше и не меньше, чем неработоспособность всех наших наркоматов...». Что из этого следует? Только то, что надо долго и упорно добиваться того, чтобы они работали хорошо. Но ведь сейчас решается совсем другой вопрос: «Будет ли наш НКВТ работать на пользу нэпманов или он будет работать на пользу пролетарского государства»271.
Сам крестьянин не станет напрямую торговать с иностранными фирмами, и в деревню хлынут отовсюду злостные спекулянты-скупщики, агенты иностранных компаний, орудующие долларом, «мы не удержим свободной торговли в рамках, которые намечает решение пленума 6.Х... У нас вырвут из рук торговлю силой напора не только контрабандистов, но всего крестьянства», ибо такой экспортер «мобилизует вокруг себя все крестьянство самым быстрым, верным и несомненным образом»272.
Бухарин считает, что решить подобные проблемы можно с помощью хорошо поставленной таможенной охраны. И это — «самая поразительная его ошибка, причем чисто теоретическая...». Не надо засорять себе глаза. «Никакая таможенная политика, — напоминает Ленин, — не может быть действительной в эпоху империализма и чудовищной разницы между странами нищими и странами невероятно богатыми... В указанных условиях полностью сломать эту [таможенную — ВЛ.] охрану может любая из богатых промышленных стран... Денег для этого у любой промышленной страны более чем достаточно...». А это неминуемо сломит всю нашу российскую промышленность наверняка273.
Вот и получается на практике, что Бухарин защищает интересы спекулянта и верхушки крестьянства против пролетариата, который не сможет поднять свою беззащитную промышленность без охраны ее, во-первых, государственной монополией внешней торговли, а во-вторых, созданием системы смешанных обществ.
Эта система «есть единственная система, которая в состоянии действительно улучшить плохой аппарат НКВТ, ибо при этой системе работают рядом и заграничный и русский купец. Если мы не сумеем даже при таких условиях подучиться и научиться и вполне выучиться, тогда наш народ совершенно безнадежно народ дураков»274.
Посылая это письмо Сталину, «для пленума ЦК», Ленин одновременно направляет его копии Троцкому и Аванесову. И поскольку на пленуме предстояло иметь дело в такой «тяжелой артиллерией», как Каменев, Зиновьев, Сталин, Бухарин, Владимир Ильич пишет Аванесову в сопроводительной записке, что необходимо заранее обдумать получше, «как поставить борьбу»275.
Его беспокойство объяснялось и тем, что состояние собственного здоровья оптимизма не внушало. Еще во время визита врачей 4 декабря Крамер и Кожевников отметили некоторые признаки ухудшения: «Чувствует он себя не очень хорошо... Сам В.И. находит тоже, что последнее время он стал легче утомляться. Вид не особенно хороший, цвет лица землистый. Было предложено уехать на несколько дней в Горки и совершенно не заниматься. Сначала В.И. не хотел на это согласиться, но в конце концов его удалось уговорить поехать в четверг после заседания и вернуться в понедельник или во вторник»276.
Однако запрет на «занятия» лишь усилил деловую активность Владимира Ильича. Все последующие дни до отъезда он проводил в своем кабинете до десятого часа ночи. Беседы с коллегами, поток документов, касающихся самых различных вопросов — от финансирования электротехнической и металлургической промышленности, Донбасса и Азнефти, государственных театров и цирков до помощи питомнику И.В. Мичурина и обязательного полного обеспечения хлебом учителей и учащихся всех школ.
4 декабря, после встречи с врачами, он садится писать заметки для советской делегации на Международном конгрессе мира в Гааге, открывавшемся 10 декабря по решению Амстердамского интернационала профсоюзов. Никаких иллюзий относительно того, что соглашательские профсоюзы выйдут за рамки общих пацифистских фраз, у Ленина не было. А посему, считал он, важно разоблачать те предрассудки, которые по вопросу о войне укоренились в сознании широких масс.
«Ответим на войну стачкой или революцией» — таков жутко радикальный лозунг, выдвигаемый вождями европейского реформизма. Но такое уже было, когда в 1912 году делегаты конгресса Интернационала под колокольный звон всех базельских церквей клялись в том, что никогда рабочие разных стран не станут стрелять друг в друга... Разве это помешало началу мировой кровавой бойни?
За признанием «преступности войны» и кажущейся радикальностью угрозы — ответить на войну стачкой или революцией — лишь легкомысленные и пустые слова, которыми успокаивают трудящихся.
«..."Ответить" на войну стачкой невозможно, — пишет Ленин, — точно так же, как невозможно "ответить" на войну революцией... Велика тайна, в которой война рождается, и как беспомощна обычная организация рабочих, хотя и называющая себя революционной, перед лицом действительно надвигающейся войны».
Война обычно вспыхивает «в самый неожиданный момент». Она сразу же обрушивает на людей массу «теоретических и житейских вопросов... отнимая всякую возможность у громадного большинства призываемых относиться к этим вопросам со сколько-нибудь ясной головой и сколько-нибудь добросовестной непредубежденностью». И вся мощь и влияние господствующей буржуазной прессы, разжигая шовинистические страсти, обеспечит тот несомненный факт, что вопрос о войне «громадное большинство трудящихся будет неизбежно решать в пользу своей буржуазии».
Поэтому не ждать начала войны, а стремиться — пока не поздно — предотвратить ее, памятуя о том, что миропорядок, установленный Версальским миром, чреват новой войной. Надо взять конкретные конфликтные ситуации, существующие в мире, и «разъяснить на их примере, как война может возникнуть ежедневно из-за спора Англии и Франции относительно какой-нибудь детали их договора с Турцией, или между Америкой и Японией из-за пустяковинного разногласия по любому тихоокеанскому вопросу, или между любыми крупными державами из-за колониальных споров или из-за споров об их таможенной или вообще торговой политике и т.д. и т.д.»
Ну а если война начнется, то опять-таки — «бойкот войны — глупая фраза, — пишет Ленин. — Коммунисты должны идти на любую реакционную войну», добиваясь создания «нелегальной организации для длительной работы против войны всех участвующих в войне революционеров...»277 Вот об этом, ссылаясь на опыт Первой мировой войны, подобрав ораторов, свободно владеющих европейскими языками, и надо говорить на Гаагском конгрессе и в его кулуарах.
Заметим, что именно так и поступила российская делегация, выдвинув программу массовых действий, направленную против Версальского мира, против агрессивной политики держав, за вывод союзных войск из «оккупированных по мандату Лиги наций, т.е. по праву сильного», областей Германии, Ближнего Востока, Африки и т.д.278
Вот такое письмо — в промежутках между «вермишелью» текущих дел — написал Ленин 4 декабря 1922 года. А 5 декабря среди прочих дел он направляет письмо в Рабоче-крестьянскую инспекцию Алексею Ивановичу Свидерскому.
Дело в том, что еще 2 декабря у Владимира Ильича побывал профессор-зоолог Николай Михайлович Книпович. В молодости он увлекался политикой, был социал-демократом «плехановцем», но с годами наука взяла верх, и он стал одним из основателей русской школы ихтиологов.
И Ленин, и Крупская хорошо знали его сестру Лидию Михайловну, бывшую народоволку, примкнувшую к большевикам, а через нее и брата, о котором Ленин писал: «крупнейшее научное имя и безусловно добросовестный, на редкость добросовестный человек»279. Николай Михайлович не раз бывал у Владимира Ильича и с увлечением, а чаще — с горечью, рассказывал о том, что творится в рыбнопромысловом хозяйстве страны.
«У меня имеются сведения, — пишет Ленин Свидерскому, — что Управление островным хозяйством Северного Ледовитого океана торгует с колонистами Новой Земли спиртом и спаивает инородцев... Управление якобы назначает такие грабительские цены, что колонисты стараются сбывать продукты промысла приезжающим туда норвежцам-зверопромышленникам, которые предлагают им товары по менее грабительским ценам».
Во-вторых, в низовьях Дона и Азовском море ведется хищнический лов рыбы, в том числе молоди осетровых рыб и почти переведшейся белуги. Причем происходит это и в запретных зонах за особую плату охране.