»
Иными словами, Черчилль пытался использовать формулу Ленина, оправдывая своё желание добиться послаблений Финляндии — союзнице Гитлера со стороны страны Ленина. То ли фарисейски, то ли и впрямь Черчилль не понимал, что в первом случае речь шла о взаимно империалистической войне, где у России не было моральных преимуществ, а во втором случае финны выступали на стороне агрессора, и Россия имела моральное право на компенсацию. Сталин тогда удачно отшутился — мол, он здесь становится консерватором.
(Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., Сб. документов, М, Политиздат, 1978. Т. 2. Тегеранская конференция руководителей трёх союзных держав, с. 159.)
Но существенно то, что Черчилль помнил о формуле Ленина.
Да, всё они помнили и помнят! Это мы то и дело оказываемся Иванами, не помнящими родства с великой Россией Ленина и Сталина, а иностранные недруги Ленина, Сталина и России помнили и помнят…
Всё!
Вернёмся всё же в 1917 год.
ВЕСНОЙ 1917 года — 23, 26 и 27 апреля (6, 9 и 10 мая) в газете «Волна» была опубликована работа Ленина «Политические партии в России и задачи пролетариата». Затем она была издана отдельной брошюрой.
Эта ленинская работа — великолепный пример того, как должен работать с массой политик, действующий в её интересах, как он должен её убеждать. Владимир Ильич задавал сам себе 27 вопросов: «Каковы главные группы политических партий в России?»; «Какой класс представляют эти партии?..» и т. д. и сам же давал на них ответы, имея в виду четыре группы партий.
Девятым вопросом шёл следующий: «Надо ли созывать Учредительное собрание?»
И Ленин отвечал на него в апреле 1917 года — за все четыре партии — так:
«А (правее кадетов). Не надо, ибо оно может повредить помещикам. Неровен час, крестьяне в Учредительном собрании решат, что все земли следует отобрать у помещиков.
Б (кадеты). Надо, но срока не назначать. Подольше обсудить с профессорами-юристами, ибо, во-1-х, ещё Бебель сказал, что юристы самые реакционные люди на свете, а во-2-х, опыт всех революций учит, что дело народной свободы гибнет, когда его вверяют профессорам (жирный курсив мой. — С.К.)».
В (меньшевики и эсеры). Надо и поскорее. Надо назначить сроки, мы уже 200 раз говорили об этом в контактной комиссии и завтра же поговорим в 201 раз окончательно.
Г(большевики). Надо и поскорее. Но гарантия его успеха и созыва одна: увеличение числа и укрепление силы Советов рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депутатов: организация и вооружение рабочих масс — единственная гарантия».
Не могу не привести и ленинский ответ на ленинский же вопрос № 27 «Какого цвета знамя соответствовало бы природе и характеру различных политических партий?»:
«А (правее кадетов). Чёрное, ибо это настоящие черносотенцы.
Б (кадеты). Жёлтое, ибо это международное знамя рабочих, служащих капиталу не за страх, а за совесть.
В (меньшевики и эсеры). Розовое, ибо вся их политика есть политика розовой водицы.
Г (большевики). Красное, ибо это есть знамя всемирной пролетарской революции».
(В. И. Ленин. ПСС, т. 31, с. 191–206.)
Вот что предлагал России и вот что говорил Ленин России сразу же после возвращения в Россию.
В политической реальности нынешней России чёрное знамя подошло бы Жириновскому, жёлтое — «Единой России», бледно-розовое — «Справедливой России». Красное же знамя — знамя коммунистов является естественным знаменем КПРФ.
Ленин, смлада встав под Красное знамя, ему не изменил никогда и ни в чём! Но почему же программа Ленина весны 1917 года, спасительная для дела мира, для стабилизации общественной и экономической жизни в России, не стала программой общества?
Исключительно потому, что имущее меньшинство, чьи интересы обслуживали правящие тогда бал в России политиканы, а также образованная часть общества, крупные и мелкие буржуазные газеты, духовенство и т. д. и т. п. плюс — меньшевики и эсеры дружно встали стеной против Ленина и его идей и сделали всё для того, чтобы народ не поверил Ленину.
Меньшевики Чхеидзе, Церетели, Дан, эсеры Чернов и Керенский, экс-марксисты Плеханов и Струве, кадеты Милюков и Шингарев, октябристы Гучков и Родзянко, российские фабриканты Путилов, Рябушинские, сахарозаводчик Терещенко, и прочая, и прочая, и прочая белая и грязная сволочь — все они объединились против правды Ленина… Все они мешали России понять — что необходимо ей весной 1917 года. Все они любили себя в России, а не Россию в себе… Все они оказались шкурниками и подлецами, что бы они ни болтали иного тогда — в реальном масштабе времени — или позднее — в эмигрантских мемуарах.
Народ постепенно — само́й силой вещей — начинал приходить к пониманию правоты Ленина, и к осени 1917 года трудящееся большинство в большинстве своём правоту Ленина осознало — иначе ленинский Октябрь не имел бы успеха. Но время для возможной быстрой и мирной стабилизации России было упущено.
Упущено не Лениным, а Россией, и упущено по вине не Ленина, а по вине образованных слоёв, которые вскоре первыми от этого и потерпели!
Руководство первым Советом рабочих депутатов — Петроградским — рабочие отдали меньшевику Чхеидзе, большевики были там в абсолютном меньшинстве. После возвращения Ленина в Россию он был сразу же избран членом Петросовета, но — не более того!
А если бы рабочая и крестьянская масса не была сбита с толку всеми этими чхеидзе, церетели, скобелевыми, керенскими, черновыми и т. д.? Если бы по приезде Ленина и обнародовании его Апрельских тезисов народная масса настояла на перевыборах председателя Петросовета?
И если бы им уже весной 1917 года был избран Ленин?..
Представим себе, что открывшийся 3 июня 1917 года 1-й Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, образовавший Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет (ВЦИК), избрал бы его председателем не меньшевика Чхеидзе, а большевика Ленина… Причём ведь и сам Чхеидзе, и другие руководящие меньшевики и эсеры не только могли, но и обязаны были признать высшую правоту Ленина, его огромный — по сравнению со всеми ними — организационный и исторический масштаб. А признав это, предложить делегатам съезда Советов поставить Ленина во главе ВЦИКа.
Что было бы тогда?
Что ж, если бы все эти — вполне возможные, в принципе — «если бы» реализовались, то история новой России была бы совершенно иной! Без тех крови и разрухи, которые как начались при царе, так и ещё больше усугубились саботажем имущих летом и осенью 1917 года.
Это была бы история новой России и без той Гражданской войны, которая стала результатом не столько сопротивления «бывших», сколько результатом приглашения ими на русские земли целого спектра иностранных интервентов.
В СВОИХ публичных выступлениях Ленин был вынужден подчёркивать, что большевики против сепаратного мира с Германией.
Если бы он говорил иначе, то вся интеллигентская — чиновно-адвокатско-журналистско-профессорская — сволочь, которая и так на все лады распевала песню о «пломбированном вагоне», потребовала бы для Ленина и его партии самосуда! Тогда только и криков было, что о «революционном оборончестве», о «войне во имя свободы до победного конца», а военный заём Временного правительства был назван «займом свободы»…
Хотя для России был бы, вообще-то, благом и сепаратный мир с Германией. К тому же если бы Временное правительство официально предложило союзникам установить немедленно перемирие на всех фронтах, публично пригрозив в случае отказа начать отдельные переговоры с Германией о мире, то это, скорее всего, к быстрому всеобщему миру и привело бы. Но нет же — сама мысль Ленина о том, что войну надо кончать не чьей-либо победой, а общим для всех миром — простая и верная мысль, не только не была воспринята образованными слоями России с энтузиазмом, она была освистана и ошикана.
В вонючих, заплывающих кровью окопах сидели мужик и рабочий, не понимая — за что воюют? Или — уже поняв, что воюют ни за что… А рафинированные интеллигенты типа академика Готье ныли в дневниках о «народе-пораженце», якобы неспособном «защитить свободу»…
Я ещё вернусь к такой типичной для старой России фигуре академика Готье, а пока скажу, что читал дневники этого крупнейшего русского индолога, относящиеся ко временам революции и Гражданской войны, со смешанным чувством недоумения, горечи и отвращения — настолько был неправ и мелок Готье в своих текущих и перспективных оценках судеб России.
Рассмотрим лишь один ленинский виртуальный, но вполне реализуемый — при всеобщем желании — поворот в жизни России в 1917 году. Речь — об отношении к войне…
До весны 1917 года большевики не имели такого влияния в широких народных массах, которое играло бы решающее значение для массовых умонастроений и хода политического процесса в России. Напомню, что первый состав даже столичного Петроградского Совета рабочих депутатов был не большевистским, а подавляюще эсеро-меньшевистским, как и состав делегатов Первого Всероссийского Съезда Советов. При этом интересы масс — и отнюдь не только «низов» — объективно выражали только большевики!
Чтобы убедиться в этом, познакомлю читателя с письмом некоего раненого офицера. Это письмо приводит поэт Александр Блок в своих выписках из документов учреждённой Временным правительством Чрезвычайной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров царского правительства.
Блок писал:
«Очень интересный документ представляет письмо какого-то раненого офицера, посланное из Москвы 25 января Протопопову (копия Милюкову). Автор письма говорит, с одной стороны, что надо… послать Милюковых и Маклаковых в окопы, чтобы они перестали работать на оборону и увидели, что такое война: легко им из кабинета предлагать воевать «до победного конца». С другой стороны, офицер считает, что нельзя продолжать войну и надо заключить мир, пока нет ни победителей, ни побеждённых. «Если мир не будет заключён в самом ближайшем будущем, то можно с уверенностью сказать, что будут беспорядки… Люди, призванные в войска, впадают в отчаяние… не из малодушия и трусости, а потому, что никакой пользы от этой борьбы они не видят»…