»
(Блок А. Собрание сочинений в 6 томах. Л.: Худож. лит., 1980–1983., т. 5, с. 308–309.)
Ну, допустим, что одно письмо — это всего лишь одно письмо… Но тот же Блок в реальном масштабе времени, в письме матери от 19 июня 1917 года, писал о впечатлениях от присутствия на пленарном заседании открывшегося в Петрограде I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов… Съезд приветствовал представитель Американской Конфедерации Труда (АФТ) — соглашательского профсоюза США и «долго поучал собрание… обещал всякую помощь, только бы мы воевали…»
Американцу «для приличия» поаплодировали. Но когда меньшевик (даже меньшевик!) Чхеидзе в ответ заметил: «Вы вот помогите нам, главное, поскорее войну ликвидировать», то «тут уж, — писал Блок, — аплодисменты были не американские».
Иными словами, господствующим настроением было одно: войну надо кончать! А без околичностей, жёстко, говорил об этом из тогдашних ведущих российских политиков только Ленин!
Ленин ставил вопрос о войне не «бочком» — как Чхеидзе, а прямо, в лоб! И если бы вся Россия — и Россия образованная, и Россия трудящаяся — весной 1917 года прислушалась к Ленину и потребовала от Временного правительства Львова и Керенского, от председателя ВЦИК съезда Советов Чхеидзе немедленно заявить союзникам по Антанте, что Россия не намерена более воевать и что, если союзники будут глухи к позиции России, она предложит сепаратные переговоры Германии, то…
То прекращение войны весной или летом 1917 года путём переговоров было бы вполне возможно. Во всяком случае — для России.
9 (22) мая 1917 года Ленин опубликовал в «Правде» статью «Фактическое перемирие», где приводил слова министра-председателя Львова, заявившего: «страна должна сказать своё властное слово и послать свою армию в бой». Львов возмущался тем, что на фронте установилось «фактическое перемирие»…
«Что же дурного в фактическом перемирии? — спрашивал Ленин. — Что дурного в том, что бойня приостановилась? Миллионы людей перебиты и искалечены на войне. Бедствия, причинённые войной человечеству, и особенно трудящимся массам, неслыханны. Капиталисты наживают на войне скандально высокие прибыли. Солдаты истерзаны и измучены до последней степени…»
Разве Ленин был неправ?
И разве он был в чём-то неискренен и нелогичен, развивая свою мысль дальше:
«Нам возражают, что перемирие установилось только на одном фронте и что поэтому оно грозит сепаратным миром. Но это возражение явно несостоятельное. Ибо если ни русское правительство, ни русские рабочие и крестьяне не хотятсепаратного мира с германскими капиталистами (против такого мира наша партия, как известно, тоже протестовала не раз…) — если никто в России не хочет сепаратного мира с сепаратными капиталистами, то как, откуда, каким чудом может прийти такой мир? Кто может навязать его?
…Далее. Почему фактическое перемирие на одном фронте «грозит» сепаратным миром на этом фронте, а не грозит распространением фактического перемирия на все фронты?»
Что здесь неверного? И что неверного и вредного для народа России было в следующем развитии ленинской мысли:
«Фактическое перемирие есть состояние неустойчивое, переходное. Это бесспорно. Переходное к чему? К сепаратному миру оно не может привести, раз нет на это обоюдного согласия двух правительств или двух народов. Но почему бы такое перемирие не могло быть переходом к фактическому перемирию на всех фронтах?
…Братание на одном фронте может и должно быть переходом к братанию на всех фронтах… Народы отдохнули бы от бойни».
(В. И. Ленин. ПСС, т. 32, с. 52–53.)
Ленин аргументированно опровергал утверждение, что перемирие на фронтах поможет Германии — стоящей накануне «растущего голода, краха, разрухи», и заявлял:
«Две программы стоят перед русским народом. Одна — программа капиталистов, перенятая Черновыми и Церетели. Это — затягивание бойни.
Другая программа — программа революционных рабочих всего мира, защищаемая в России нашей партией. Это программа: развязать братание (не позволяя немцам обманывать русских), брататься обменом воззваний, и… распространить братание и фактическое перемирие на все фронты; ускорить переход власти в России в руки Советов… ускорить этим заключение действительно справедливого… мира в интересах трудящихся».
(В. И. Ленин. ПСС, т. 32, с. 54.)
Да, всё могло пойти иначе…
Если бы Россия вышла из войны, — даже сепаратным образом — весной 1917 года, то уже весной 1917 года русские мужики не рыли бы окопы, а сеяли и пахали! И даже если бы мир был заключён к лету 1917 года, всё равно мужицкие руки очень пригодились бы полуразваленному российскому сельскому хозяйству. А это означало бы, что к осени 1917 года Россия получила бы новый хороший урожай, а это исключало бы угрозу голода.
Если бы весной 1917 года была проведена честная земельная реформа и помещичьи земли были честно разделены, то не было бы на селе ожесточения лета и осени 1917 года…
Не было бы и разрастания националистического сепаратизма — во всяком случае, в том виде, в котором он развился к концу 1917 года…
Всё это было возможно! Но возможно лишь в том случае, если бы Россия прислушалась к Ленину и уже весной 1917 года пошла бы за Лениным.
Это, конечно, означало бы, что Временное правительство «выходит в тираж», как и руководящие меньшевики и эсеры, и в России устанавливается правительство Ленина, провозглашающее или через немедленное Учредительное собрание, или посредством Съезда Советов демократическую республику — не парламентскую республику, а республику Советов!
Если бы Россия вышла из войны весной или летом 1917 года — как требовали большевики, то не развалилась бы, а сохранилась бы русская армия… И если бы Россия приняла к лету 1917 года власть Ленина, не было бы ни германской, ни иной интервенции — Ленин ведь был пораженцем лишь в части царской и капиталистической России, а по отношению к народной России он всегда был оборонцем! Неразваленная армия обеспечила бы оборону России под рукой Ленина как главы Советской демократической республики. Народы России ведь и в действительности смогли под руководством Ленина отразить нашествие «двунадесяти языков» — после всех кризисов и развалов.
Но — какой ценой?
Если бы Россия поставила во главе себя Ленина уже к началу лета 1917 года, цена была бы намного меньшей — и в материальном измерении, и в человеческом, и в нравственном.
В условиях, когда поляризация общества ещё не была выражена так чётко, как это произошло к Октябрю 1917 года, реформы правительства Ленина — стань оно фактом к началу лета 1917 года — были бы менее радикальными, чем после Октября 1917 года. Тем не менее на базе демократической республики Ленин мог бы бороться за республику уже полноценно социалистическую в рамках нарастающей народной поддержки…
ПОЧЕМУ ЖЕ вышло не так, как предлагал Ленин?
Что ж, ответ очевиден, и я его повторю… Ясная и вполне мирная ленинская перспектива для России была отвергнута, прежде всего, в силу антинародной и антинациональной политики тех слоёв, которые называют образованными и интеллигентными, но которые точнее назвать интеллигентствующей «образованщиной»…
Что смогли бы Львов и Керенский без поддержки «профессуры» в 1917 году? А она ведь почти поголовно поддержала Керенского и «временных», а не Ленина и большевиков.
(В скобках замечу: что смог бы без поддержки той же «профессуры» Ельцин в 1991 году? Она ведь почти поголовно поддержала Ельцина и «демократов», а не Советский Союз и тех коммунистов, которые хотели его спасти!)
Что смогли бы Керенский (и Ельцин) без поддержки вообще российской интеллигенции? В 1991 году она распространяла о Ленине грязные, лживые слухи… Но и в 1917 году она взахлёб, почти поголовно поддержала Керенского и «временных»… О Ленине же распространяла грязные, лживые слухи.
А потом началось «хождение по мукам» — интеллигенция больше всего от Гражданской войны и пострадала.
Приведу выдержку из дневника академика-историка, директора Румянцевского музея Юрия Владимировича Готье за июль 1917 года:
«Участь России, околевшего игуанодона или мамонта — обращение в слабое и бедное государство, стоящее в экономической зависимости от других стран… Будущего России нет; мы без настоящего и будущего…
Окончательное падение России как великой и единой державы вследствие причин не внешних, а внутренних, не прямо от врагов, а от собственных недостатков и пороков и от полной атрофии чувства отечества, родины, общей солидарности, чувства «священного союза» — эпизод, имеющий мало аналогий во всемирной истории.
Мы годны действительно только, чтобы стать навозом для народов высшей культуры… Как будто великороссы, создавшие в своё время погибающую теперь Россию, совершенно выдохлись…»
(Готье Ю. В. Мои заметки. М.: ТЕРРА, 1997 г., с. 13–14.)
Это ведь сказано о до-ленинской России. Это — подведение итогов «развития» царской России, все пороки которой восприняла Россия «временная». Такая оценка вполне показательна, и не гучковы с керенскими и черновыми — не говоря уже о разного рода колчаках и деникиных — были способны сделать её ошибочной. Для того чтобы стенающие прогнозы академика Готье, академика Вернадского, академика Павлова, профессора Тимошенко и прочих российских интеллектуалов не стали реальностью, нужны были люди иного закала и иного социального масштаба.
Нужны были люди, которые смогли бы вызвать к жизни, к социальному, интеллектуальному и материальному созиданию самые широкие народные массы, смогли бы пробудить потенциально могучие, но дремлющие творческие силы народа. Короче — России нужен был Ленин во главе партии большевиков, вставшей во главе народа, пробуждённого к творению новой России.
После ленинского Октября 1917 года академики Готье и Вернадский, писатели Горький и Короленко считали, что Россия быстро погибнет в результате безжалостного эксперимента, который-де затеял над ней Ленин. Но если смотреть на то время панорамно, охватывая ситуацию во всей её полноте, можно понять, что события текли в России по железной логике классового противостояния, и главенствующими были две тенденции