если не он, то — кто же? И он не боялся взять власть по одной-единственной причине — он был гениальным прирождённым управленцем, он знал, что лучше его никто не «разрулит» российскую ситуацию, а точнее — её может «разрулить» лишь партия большевиков.
А Ленин — это и была во многом партия.
Накануне съезда Советов Северной области Ленин написал нечто вроде письма соратникам, назвав свои заметки не без иронии «Советы постороннего». Владимир Ильич в очередной раз напоминал о совете Маркса, писавшего, что «восстание, как и война, есть искусство» и продолжал:
«Из главных правил этого искусства Маркс выставил:
Никогда не играть с восстанием, а, начиная его, знать твёрдо, что надо идти до конца.
Необходимо собрать большой перевес сил в решающем месте и в решающий момент…
Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. «Оборона есть смерть вооружённого восстания».
Надо стараться захватить врасплох неприятеля…
Надо добиваться ежедневно хоть маленьких успехов (можно сказать: ежечасно, если дело идёт об одном городе), поддерживая, во что бы то ни стало, «моральный перевес»…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 383.)
Закончил Ленин свои «Советы постороннего» словами: «Успех и русской, и всемирной революции зависит от двух-трёх дней борьбы». И, вообще-то, он был прав в том смысле, что всё, о чём он писал и что предлагал, можно было обеспечить в течение считаных дней. И что касается непосредственно восстания, то оно так и вышло — успех Октября определился сразу же, в первые день-два после начала вооружённого выступления масс.
ЗАБЕГАЯ вперёд, следует признать, что после захвата власти не всё пошло так уж и хорошо. Но — не по вине Ленина… Если бы весь народ или хотя бы подавляющее большинство народной массы было готово действовать решительно и «идти до конца» во всём, то сразу же после свержения «временных» при наличии всеобщего народного согласия можно было бы начать оттаскивать Россию от грозящей ей катастрофы. Но как раз тут дела́ наладились, увы, далеко не сразу…
При всём при том, если Ленин в чём и ошибся, так это — в своём очень уж хорошем мнении о русском народе. Ленин переоценил готовность всего народа без колебанийпринять простые, вообще-то, ленинские истины. Вспоминая знаменитые слова Бисмарка, можно сказать, что русские ездят-то быстро, да вот запрягают долго. Впрочем, и сам русский народ признавал, что «русский мужик задним умом крепок»… Эта черта национального характера, не раз подводившая русский народ, и в ближайшие годы после Октября сослужит ему не лучшую службу.
Однако — не разбив яиц, не изжаришь яичницы, и действовать — так или иначе надо было… Причём действовать надо было без промедления, ибо промедление было смерти подобно, и смерти не только революции, но и России — как дееспособного общества.
К тому же Керенский затевал какую-то авантюру, признаком чего стало удаление из правительства колеблющегося А. И. Верховского — 19 октября (1 ноября) 1917 года последний военный министр в последнем составе Временного правительства вынужден был подать в отставку…
Уже известный читателю Джон Рид ещё ранее, 2 (15) октября, беседовал с крупнейшим русским капиталистом-кадетом Степаном Григорьевичем Лианозовым — «русским Рокфеллером», и Лианозов тогда сказал:
Революция — это болезнь. Раньше или позже иностранным державам придётся вмешаться в наши дела, точно так же, как вмешиваются врачи, чтобы излечить больного ребёнка и поставить его на ноги. Конечно, это было бы более-менее неуместно, однако все нации должны понять, насколько для их собственных стран опасны большевизм и такие заразительные идеи, как «пролетарская диктатура» и «мировая социальная революция»… Впрочем, возможно, такое вмешательство не будет необходимым. Транспорт развалился, фабрики закрываются, и немцы наступают. Может быть, голод и поражение пробудят в русском народе здравый смысл».
Лианозов «энергично» заявлял, что «что бы ни случилось, торговцы и промышленники не могут… примириться с каким бы то ни было участием рабочих в управлении производством», а далее высказался без обиняков (Рида он считал своим):
«Что до большевиков, то с ними придётся разделываться одним из двух методов. Правительство может эвакуировать Петроград, объявив тогда осадное положение, и командующий войсками округа расправится с этими господами без юридических формальностей… Или, если, например, Учредительное собрание проявит какие-либо утопические тенденции, его можно будет разогнать силой оружия…»
(Джон Рид. 10 дней, которые потрясли мир. М.: Госполитиздат, 1958, с. 30–31.)
Слова Лианозова звучали особенно зловеще, если знать, что летом 1917 года генерал Корнилов публично заявил: «Не должны ли мы пожертвовать Ригой, чтобы возвратить страну к сознанию её долга?», а вскоре после этого Рига была сдана немцам.
То есть Ленин смотрел на ситуацию трезво и верно: всё действительно могло решиться в ту или иную сторону в два-три дня. А массы хотя уже и доверяли большевикам, но — ещё непрочно, колеблясь… Массы ещё не решались идти до конца, производя немедленнуюзамену «временной» «власти» властью Советской.
Съезд Советов Северной области «советам постороннего» — призыву Ленина взять власть — не внял и решительности не проявил. И не было никакой гарантии, что близящийся II Всероссийский съезд Советов будет намного решительнее съезда Советов Северной области — если его не подтолкнуть…
ПО ВСЕМУ выходило, что второй Всероссийский съезд Советов надо открыть 25 октября 1917 года при уже низвергнутом Временном правительстве.
Нельзя было ставить делегатов перед дилеммой: брать власть единолично в руки Советам или не брать и погодить до Учредительного собрания… Делегатов надо было поставить перед фактом: Временного правительства нет, провозглашайте власть Советов, товарищи!
Необходимость только такой постановки вопроса Ленин понимал лучше, чем кто-бы то ни было. Во всяком случае, точку зрения Ленина мог довести до уровня действий только сам Ленин — лично!
Весь день 24 октября (6 ноября) 1917 года он посылает записки в ЦК, а затем пишет на своей последней конспиративной квартире знаменитое письмо к членам ЦК в Смольный:
«Товарищи!
Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно.
Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь всё висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооружённых масс…
Буржуазный натиск корниловцев, удаление Верховского показывает, что ждать нельзя. Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться!) юнкеров и т. д.
Нельзя ждать!! Можно потерять всё!!
Цена взятия власти тотчас: защита народа (не съезда, а народа, армии и крестьян в первую голову) от корниловского правительства, которое прогнало Верховского и составило второй корниловский заговор.
Кто должен взять власть?
Это сейчас неважно: пусть её возьмёт Военно-революционный комитет «или другое учреждение», которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям интересов народа, интересов армии (предложение мира тотчас), интересов крестьян (землю взять должно тотчас, отменить частную собственность), интересов голодных…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 435.)
Это — лишь начало письма, в котором Ленин, кроме прочего, мотивирует необходимость немедленного свержения Временного правительства удалением из состава правительства военного министра Верховского — фигуры неоднозначной, но антикорниловской. Ленин настаивал на аресте министров «сегодня вечером, сегодня ночью», иными словами — до открытия II съезда Советов, и заявлял, что «было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября…».
Был ли Ленин прав?
Безусловно!
Начать с того, что вокруг Питера тогда закручивался тройной тугой узел.
Наступали немцы, и были все основания предполагать, что Петрограду правящей элитой уготована судьба Риги.
В Балтийском море появилась английская эскадра, и её поведение тоже было подозрительным.
Наконец, активизировался сам Керенский, и его могли подпереть корниловцы…
Это всё — с одной стороны.
С другой стороны, не было особых сомнений в том, что большинство Съезда примет линию большевиков. Однако то, насколько решительно повернутся события после открытия Съезда, можно было лишь предполагать — очень уж охоч русский народ стал на митинговщину.
Особенностью национальной политики России в 1917 году были митинги. Митинговать как начали с февраля, так оно дошло и до октября… Площади даже уездных городов устилал серый «ковёр» шелухи от семечек — народ слушал ораторов от разных партий и одновременно лузгал…
В стране, где веками лишний раз и пикнуть не давали, это было понятно и объяснимо. Но время речей проходило. Позднее Владимир Маяковский определит суть ситуации точной формулой:
Тише,
ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер!
Керенский же, загнанный в угол самим собой, мог пойти на крайние меры — как это уже было проделано им в Июле 1917 года.
Крыса в углу — это всегда опасно!
Ленин требовал:
«Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью…»