А тут и соратники в собственной партии Ленина стали колебаться, причём — самым неумным образом.
И вот в чём было дело…
ОБЩЕИЗВЕСТНО, что первыми двумя декретами Советской власти были Декрет о мире и Декрет о земле.
О чём был третий декрет Советской власти, знает мало кто, а это был Декрет о печати, принятый 27 октября (9 ноября) 1917 года.
По этому декрету закрытию подлежали органы прессы: «1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путём явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера».
В декрете было заявлено, что «настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий жизни».
И вот 4 (17) ноября 1917 года в битком набитом огромном зале заседаний ЦИКа большевик (причём — свежеиспечённый) Ларин выступает даже не с провокационным, а с идиотским (определить его иначе язык не поворачивается) предложением об отмене Декрета о печати в связи с тем, что приближается-де срок выборов в Учредительное собрание и «пора покончить с политическим террором». За это предложение ухватились левые эсеры Колегаев, Карелин, Прошьян и часть большевиков, в том числе — Рязанов и Лозовский…
Ещё более серьёзной оказалась оппозиция большевистского меньшинства, настаивавшего на создании «социалистического правительства из всех советских партий». Здесь были активны всё те же Каменев и Зиновьев с компанией — даром, что ни меньшевики, ни правые (да и левые) эсеры разделить реальную ответственность с большевиками за ситуацию не стремились. Эта болтающая шушера уже тогда была «за Советы», но — «без большевиков».
Забегая вперёд, напомню, что Ленину пришлось вскоре пойти на правительственную коалицию с левыми эсерами, но даже левые эсеры остались всё же эсерами, и, как было сказано, кончили в июле 1918 года контрреволюционным мятежом.
Так или иначе, Советской власти не исполнился и месяц, а в руководстве большевиков был налицо новый раскол, хотя большинством и была принята резолюция ВЦИКа о безоговорочной поддержке политики Совнаркома в области печати.
Джон Рид в своей книге приводит следующие результаты голосования: «Точка зрения Ленина собрала тридцать четыре голоса против двадцати четырёх», при этом редакционное примечание 1958 года поправляет Рида и сообщает, что «резолюция Ларина и левых эсеров была отвергнута двадцатью пятью голосами против двадцати». Наиболее же, очевидно, достоверное примечание № 24 к 35-му тому ПСС приводит результат в 34 голоса «за» при 24 «против» и 1 воздержавшемся.
Как видим, Рид был всё же точен. Он, к слову, описывая выступление Ленина на том заседании ВЦИКа, писал, что Ленин выступил «спокойно, бесстрастно»… «Он морщил лоб, — вспоминал Рид, — говорил, медленно подбирая слова; каждая его фраза падала как молот…»
Но лишь Ленин да ещё, пожалуй, Крупская знали, чего стоит ему это внешнее спокойствие, это бесстрастие…
Ещё неполных три месяца назад, нелегально скрываясь у «полицмейстера» Гельсингфорса (Хельсинки) — социал-демократического начальника гельсингфорсской милиции Густава Ровио, Ленин был скор на характерный для него смех. Ещё неполных три месяца назад Ленин, собираясь нелегально возвратиться в Петроград, весело шутил, выбирая себе у старого театрального парикмахера в Гельсингфорсе «старящий» парик, а парикмахер уверял его, что он более чем на сорок лет не выглядит.
Давненько это было!
На войне год службы считают за два, а как надо засчитывать месяц революции, и тем более — месяц руководства революцией?
Да ещё и такой революцией…
Пожалуй, не менее, чем месяц за год.
И Ленин — ещё недавно моложавый и в хорошей спортивной форме, начинает неудержимо стареть, проживая месяц за месяцем, как год за годом…
На заседании ВЦИКа 4 (17) ноября 1917 года левые эсеры заявили, что больше не могут принимать на себя ответственность за происходящее, и вышли из Военно-революционного комитета…
Это бы полбеды, но уже из Совнаркома вышли пять большевиков: Ногин, Рыков, Милютин (Владимир), Теодорович и Шляпников.
Каменев, Рыков, Милютин (Владимир), Зиновьев и Ногин вышли и из ЦК, заявив: «Мы не можем нести ответственность за гибельную политику ЦК, проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии… Мы уходим из ЦК в момент победы, в момент господства нашей партии, уходим потому, что не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы ЦК (то есть — Ленина. — С.К.) ведёт к потере рабочей партией плодов этой победы, к разгрому пролетариата…»
(Рид Джон. Десять дней, которые потрясли мир. М.: Госполитиздат, 1958, с. 221–222.)
Уж не знаю, чего было в этом заявлении больше — политической трусости или политического лицемерия?
Какой там «момент победы?» Шла тяжелейшая борьба с проблематичным исходом!
Какое там «господство партии»? Чуть ниже мы увидим картину дикого и тотальногосаботажа, с которым пришлось столкнуться большевикам!
И вот в этот «момент истины» повести себя так безответственно и подло… Ногин умрёт в 1924 году, а остальные четыре дезертира из ЦК образца ноября 1917 года будут репрессированы в эпоху Сталина, и позднее о них начнут писать как о «безвинных жертвах сталинского террора, уничтожавшего старую ленинскую гвардию»…
Что ж, они действительно до какого-то момента входили в «гвардию» большевизма. И гвардию «ленинскую» — другой, собственно, и не было… Однако, не исключаю, что Ленин — была бы его воля — собственноручно пристрелил бы тогда же, в ноябре 1917 года, этих своих «гвардейцев».
И было бы за что!
Два дня — 5 (18) и 6 (19) ноября Ленин работал над Обращением ЦК «Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России». В этом Обращении он прямо назвал ушедших дезертирами и писал:
«Задачи, стоящие сейчас перед нашей партией, поистине неизмеримы, трудности огромны, — и несколько членов нашей партии, занимавшие раньше ответственные посты, дрогнули перед натиском буржуазии и бежали из нашей среды. Вся буржуазия и все её пособники ликуют по поводу этого, злорадствуют, кричат о развале, пророчат гибель большевистского правительства.
Товарищи! Не верьте этой лжи. Ушедшие товарищи поступили как дезертиры… но мы заявляем, что ни на минуту и ни на волос дезертирский поступок нескольких человек из верхушки нашей партии не поколеблет единства масс, идущих за нашей партией, и, следовательно, не поколеблет нашей партии…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 35, с. 73–74.)
Ленин прямо говорил народу:
«Всем известно, что Второму Всероссийскому съезду Советов Центральный Комитет нашей партии предложил чисто большевистский список народных комиссаров и что съезд этот список чисто большевистского правительства одобрил…
Нас обвиняют хоры буржуазных писак и людей, давших запугать себя буржуазии, — в том, что мы неуступчивы, что мы непримиримы, что мы не хотим разделить власти с другой партией. Это неправда, товарищи! Мы предложили и предлагаем левым эсерам разделить с нами власть. Не наша вина, если они отказались…»
(В. И. Ленин. ПСС, т. 35, с. 73, 75.)
Это говорилось не в кулуарах, а перед лицом всей страны. И страна уже училась разбирать именно в голосе Ленина только правду. Партийный же кризис кончился на этот раз тем, что Шляпников и Теодорович в порядке партийной дисциплины вернулись на свои посты, Каменев был смещён с поста председателя ВЦИКа и вместо него избран Свердлов.
Зиновьев был отставлен от председательствования в Петроградском Совете — увы, лишь на время.
А ПРОБЛЕМЫ наваливались и наваливались. Ведь все те, кто стоял ранее у власти — как до Февраля 1917 года, так и до Октября 1917 года, после Октября 1917 года никуда из России не исчезли…
В Тобольске жил с семьёй царь Николай, и его охранял назначенный ещё Временным правительством экс-народник Панкратов, вместе с Алексинским клеветавший на Ленина в июле 1917 года…
Тот же Алексинский, а также и Керенский, Либер и Дан, братья Рябушинские, Милюков и князь Львов, Гучков и Савинков, генерал Спиридович и генералы Краснов, Корнилов, Деникин, адмирал Колчак и эсер Чернов — все они, как и десятки и сотни других крупных фигур только что свергнутой России, ещё не стали «белоэмигрантами» — самого такого понятия тогда ещё не было.
И все они пока что жили и действовали в России, нередко — на расстоянии чуть ли не вытянутой руки от Ленина, в пределах городской черты Петрограда. Они оправлялись от первого послеоктябрьского шока, вновь организовывались, составляли первые антисоветские заговоры и продвигали ситуацию к Гражданской войне. Причём они заранее понимали, что эта война примет — с их же «подачи» — характер иностранной интервенции.
Ленину Гражданская война была не нужна — он брал власть в России для того, чтобы строить новую Россию. Тем же, кто хотел сохранить Россию в её старом формате, не оставалось ничего иного, кроме как попытаться свалить Ленина силой заговоров, саботажа и Гражданской войны…
В апреле 1917 года Ленин, сразу по возвращении на Родину, написал большую статью «Задачи пролетариата в нашей революции (Проект платформы пролетарской партии». Опубликована она была в сентябре 1917 года отдельной брошюрой, но не устарела, увы, и после Октября.
В апреле Ленин предупреждал народ — «на вырост»:
«Старая царская власть, представлявшая только кучку крепостников-помещиков, командующую всей государственной машиной (армией, полицией, чиновничеством), разбита и устранена, но не добита…
Оказавшаяся у власти буржуазия заключила блок (союз) с явно монархическими элементами…
Революционному почину массовых действий и захвату власти народом снизу — этой единственной гарантии действительных успехов революции — новое правительство уже начало всячески препятствовать…»