29 июня в Киев прибыла делегация: Керенский, Терещенко, Некрасов и Церетели. Сошлись на достаточно неопределенной формуле: «Украина в союзе с другими народами Европы в федеративной республике Российской». Так или иначе, но автономия Украины со своим законодательным (УЦР) и исполнительным (Генсекретариат) органами фактически была признана, что и зафиксировал 3 июля Второй Универсал. Это, впрочем, нисколько не помешало тому, что 27 июля между русскими кирасирами, несшими караульную службу на станции Киев, и полком Хмельницкого произошла стычка. Началась перестрелка и украинцы были обезоружены. «Мы вам покажем автономию!» — говорили им кирасиры[900].
Аналогичные процессы происходили в других регионах. Еще 15 марта, по инициативе депутатов-мусульман IV Думы в Питере было создано Временное центральное бюро российских мусульман, руководителями которого стали адвокаты — меньшевик Ахмед Цаликов и кадет Садретдин Максудов. А 1 мая в Москве состоялся Первый всероссийский мусульманский съезд, 800 делегатов которого представляли мусульманские организации Петрограда, Москвы, Казани, Уфы, Астрахани, Крыма, Баку, Кавказа и Туркестана.
По докладу Цаликова съезд выдвинул требования — гарантировать для мусульман культурно-национальную автономию и превратить Россию в «демократическую республику на национально-федеративных территориальных началах». Для руководства и координации действий мусульман страны избрали Всероссийский центральный мусульманский совет (Милли Шуро), председателем Исполкома которого стал писатель, эсер Гаяз Исхаки.
После июльских событий Милли Шуро поставил вопрос о формировании отдельных мусульманских воинских частей и о введении двух представителей мусульман в состав нового коалиционного Временного правительства. Однако и в том и в другом им было отказано. Тем не менее, несмотря на запрет, 17 июля в Казани открылся Первый Всероссийский мусульманский военный съезд представителей фронтовых и тыловых частей армии и флота. А 22 июля, в той же Казани, на объединенном заседании Второго Всероссийского мусульманского съезда, Военного съезда и съезда Всероссийского мусульманского духовенства торжественно провозгласили «культурно-национальную автономию мусульман Внутренней России и Сибири» и заявили о ее немедленном введении, не дожидаясь Учредительного собрания.
Первый Общекиргизский (Общеказахский) съезд в Оренбурге, проведенный в конце июля, также высказался за автономию и создание самостоятельной партии «Алаш». Один из ее лидеров, член Туркестанского комитета Временного правительства «по устроению киргизского быта в крае», Алихан Нурмухамедович Букейханов, состоявший ранее в кадетах, записал в программу «Алаш» и про национально-территориальную автономию Туркестана и про то, что Россия должна стать федеративной республикой с президентской формой правления.
Однако и эти пожелания были проигнорированы Временным правительством. 20 сентября Ахмед Цаликов заявил: «Приходится с грустью констатировать, что революционная демократия в проблеме устроения народов России далеко не стала на путь, гарантирующий за народами право полного национально-культурного и политического самоопределения»[901].
Временное правительство действительно довольно вяло реагировало и на «федералистов» и на «автономистов» потому, что дело ограничивалось у них, как правило, лишь разговорами и резолюциями. Но совсем по-другому повел себя Керенский, когда в Ташкенте, после корниловского мятежа, на митингах рабочих и солдат 12 сентября приняли резолюцию Ташкентского Совета о переходе власти к Советам и избрали Временный Военно-революционный комитет из 5 левых эсеров, 4 большевиков, 3 меньшевиков-интернационалистов и 2 анархистов.
По приказу председателя Туркестанского комитета Владимира Петровича Наливкина, близкого ранее к социал-демократам, членов Ревкома арестовали. Но солдаты и рабочие освободили их, и власть в городе действительно перешла к Совету. 17 сентября Наливкин предъявил ультиматум, требуя признания власти Временного правительства. Но ташкентские рабочие и солдаты поддержали Совет. И лишь прибытие 24 сентября карательной экспедиции генерала Коровиченко позволило подавить выступление[902].
Совершенно по иным мотивам против Временного правительства выступила Область Войска Донского. Созванный в Новочеркасске после 196-летнего перерыва Донской Войсковой Круг (26 мая — 18 июня) избрал своим председателем директора гимназии Митрофана Петровича Богаевского, а войсковым атаманом генерала Алексея Максимовича Каледина.
Проект Богаевского об автономии ОВД и создании своего выборного правительства был направлен Временному правительству, но оно внесло «поправку», сводившую автономию на нет: управление ОВД должно было по-прежнему осуществляться комиссаром правительства. Однако Войсковой Круг и атаман отвергли поправку. А когда после корниловского выступления, 1 сентября, правительство потребовало ареста и явки Каледина в суд, Круг продемонстрировал свою автономию, заявив, что по старому казачьему обычаю — «с Дона выдачи нет!»
Подчиняться Керенскому казаки не собирались. Выступая 6 сентября на Войсковом Круге, атаман Каледин прямо заявил, что «Временное правительство плоть от плоти и кровь от крови Совета рабочих и солдатских депутатов». И позднее — уже в октябре, по инициативе Богаевского, Войсковой Круг провозгласил полную независимость ОВД «до образования в России правительства, приемлемого для казаков». Главой объединенного правительства «Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей» стал кадет Василий Акимович Харламов[903].
8 сентября 1917 года, по инициативе Украинской Центральной Рады, в Киеве открылся «Съезд народов и областей России». Его 86 делегатов представляли различные национальные и конфессиональные организации украинцев, казаков, поляков, евреев, литовцев, латышей, эстонцев, молдаван, крымских татар, грузин, азербайджанцев, бурятов и др. С посланием от Керенского сюда прибыл и председатель Особого совещания по проведению областной реформы при Временном правительстве М.А. Славинский.
Максим Антипович заявил, что «мы заинтересованы в цельности и неделимости России» и подобный съезд следовало бы проводить в Петрограде. И хотя вопрос о федеративном устройстве страны может решить лишь Учредительное собрание, Временное правительство не препятствует автономистской работе на местах. Тем более что уже сейчас все народы России «державны», Украина уже автономна, а в Прибалтике, на Кавказе и в Сибири идут аналогичные процессы.
Председательствующий Грушевский был сдержан и лишь заметил, что Киев и в древние времена Кирилло-Мефодиевского братства являлся центром федералистского движения славян, да и теперь федерация является единственным спасением для России. Были достаточно сдержанны и другие делегаты. Съезд признал необходимым созыв местных Учредительных собраний до общероссийского, преобразование армии по национальному признаку, призвал к выработке оптимального соотношения между «общефедеральным и краевыми языками». Признавалось право Литвы на самостоятельность, а Белоруссии и Латвии на автономию. Согласились и с представителем Совета Союза казачьих войск Р.К. Ивановым в том, что «казачество — это особая ветвь русского народа» и даже «особая нация», для которой также необходима государственная автономия.
Не сдержался и сказал лишнее лишь делегат от Грузии И.А. Бараташвили: «Мы за федерацию и не говорим пока о независимой Грузии, но и это слово будет сказано». Грушевский осадил его: украинцы придерживаются иного мнения и от федеративной России будут стремиться к федеративной Европе. Славинский с пафосом поддержал его: «За Российской федерацией последует европейская федерация, а затем — всемирная»[904]. Ничего кроме этого фальшивого пафоса ни он, ни Временное правительство противопоставить угрозе распада России не могли.
Для тех, кто хотел предотвратить развал огромной страны, были возможны два варианта противодействия. Первый: попробовать удержать распадающиеся части империи с помощью силы. То есть попытаться спасти «единую, неделимую державу» на прежних — пусть и несколько «олибераленных» основах. Но сил для этого уже не было.
Другой вариант: не отрицая права народов на самоопределение, сохранить Россию на совершенно иной базе. Прежде всего решить главные социально-экономические проблемы «метрополии» так, чтобы сделать ее более притягательной для национальных окраин, чем прежде. И создать тем самым возможность для добровольного объединения.
В свое время, размышляя о судьбах России, Ленин писал: «Отделения мы вовсе не проповедуем. В общем, мы против отделения. Но мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испоганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получится после свободного отделения!!»[905]
Это отнюдь не означает, что национализм малой нации — «лучше». Даже на чисто эмоциональном уровне он может оказаться гораздо противнее хотя бы в силу своей провинциальности. Но главное, конечно, не в этом. Гипертрофированный национализм малой нации, взращенный на злобе и ненависти по отношению ко всему «не нашему», легко перерастает в самый агрессивный шовинизм.
Когда польские националисты пытались оправдать необходимость войны Германии против России под предлогом того, что она якобы может принести независимость Польше, Ленин написал: «Быть за войну общеевропейскую ради одного только восстановления Польши — это значит быть националистом худшей марки, ставить интересы небольшого числа поляков выше интересов сотен миллионов людей, страдающих от войны»[906]