Но эти настроения разделялись отнюдь не всеми. И в резолюции ПК 10 сентября говорилось лишь о невозможности компромиссов с буржуазными партиями и «цензовыми элементами». Центральный Комитет занял также вполне определенную позицию: решая 3 и 6 сентября вопрос о составе президиумов Петроградской думы и Петросовета, он предложил коалицию — распределение мест «пропорционально между социалистическими фракциями»[917]. Так что говорить о том, что питерские цекисты взяли «чуточку левее», нет оснований. Как, впрочем, нет оснований и для того, чтобы говорить о их разногласиях в эти дни с ленинской позицией.
Хотя 3 сентября Владимир Ильич и высказал предположение о том, что время компромисса прошло, он на протяжении еще недели продолжал обдумывать этот вариант развития событий. Возможность избежать гражданской войны была столь желательна, что даже при одном шансе из ста, им необходимо было бы воспользоваться. «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, — пишет он, — то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной»[918].
В статье «Задачи революции» Владимир Ильич еще раз отмечает, что «взяв всю власть, Советы могли бы еще теперь — и, вероятно, это последний шанс их — обеспечить мирное развитие революции, мирные выборы народом своих депутатов, мирную борьбу партий внутри Советов, испытание практикой программы разных партий, мирный переход власти из рук одной партии в руки другой». Проблема в том, считает Владимир Ильич, — научились чему-нибудь эсеры и меньшевики за полгода революции, или нет.
Если да, то можно создать устойчивую государственную власть, опирающуюся «заведомо и безусловно на большинство населения». Если же не сделать этого немедленно, «революция погибла, и только победоносное восстание пролетариата сможет спасти ее»[919].
Удивительное дело: избежать гражданской войны хотели и соглашатели, и большевики. Но эсеро-меньшевистские лидеры полагали, что добиться этого можно лишь не форсируя реализацию радикальных требований народа. Не отпугивая буржуазию и не разрывая коалиции с ней. В противовес им, большевики были убеждены, что любое затягивание решения вопросов о мире и земле, — а при коалиции это неизбежно — лишь усилит возмущение и озлобление масс. И неизбежно — по всем законам развития революций — приведет к социальному взрыву и гражданской войне.
Статьи, в которых Ленин развивал эти мысли — «Один из коренных вопросов революции», «Русская революция и гражданская война», «Задачи революции» — обычно относят к «первой половине сентября». Но Виталий Старцев прав: эти хронологические рамки можно сузить до 6–9 сентября[920].
Меньшевики и эсеры сами позаботились о том, чтобы сделать компромисс между советскими партиями невозможным. 8 и 9 сентября в меньшевистской «Рабочей газете» и эсеровском «Деле народа» они не только отвергли предложение большевиков, но и попытались «поставить их на место». В ЦИК, Советах, прессе была начата кампания по дезавуированию итогов голосования в Петросовете 1 сентября, когда большевики получили большинство. И поскольку кворума тогда действительно не было, решили вновь проверить соотношение сил 9 сентября.
В связи с необходимостью ремонта Таврического дворца для Учредительного собрания, Петросовету передали Смольный, где прежде находился Институт благородных девиц. Здесь, при полном составе Совета, старый президиум поставил вопрос о доверии. Причем Церетели особо оговорил, что «проводить тактику большевиков мы не можем» и голосование 1 сентября противоречит всей прежней политической линии Петросовета.
Президиум — Чхеидзе, Церетели, Дан, Анисимов, Скобелев, Гоц и Чернов были уверены, что большинство, как и прежде, поддержит их. И предложили: пусть те, кто высказывается за отставку прежнего руководства, выйдут из зала. Но, к их изумлению, в дверях образовались заторы. И когда результаты этого голосования подсчитали, оказалось, что за эсеро-меньшевистский президиум — 414 депутатов, против — 519, воздержалось — 67.
В состав нового президиума вошли четыре большевика — Троцкий, Каменев, Рыков и Федоров, два эсера и один меньшевик. Низложенные вожди под гром аплодисментов нового большинства молча сходили с эстрады. И лишь Церетели бросил в зал реплику: «Мы полгода держали высоко и достойно знамя революции… Мы можем только выразить пожелание, чтобы вы так же продержали его хотя бы половину этого срока!»
«Соглашательские вожди, — пишет Троцкий, избранный новым председателем Петросовета, — совсем исчезли с горизонта, окопавшись в Исполнительном комитете (ЦИК)… Вместе с ними… перестали показываться друзья и почитатели демократических министров, радикальные офицеры и дамы, полусоциалистические писатели, образованные и именитые люди. Совет стал однороднее, серее, сумрачнее, серьезнее»[921].
Так уж случилось, что именно в этот день, 9 сентября, в Гельсингфорсе собрался 3-й Областной съезд Советов армии, флота и рабочих Финляндии. Из 123 делегатов 63 принадлежали к большевикам, 48 — к левым эсерам. И 12 сентября председателем нового Исполнительного комитета, провозгласившего себя высшим органом политической власти на главной базе Балтфлота, избрали Ивара Тенисовича Смилгу — члена большевистского ЦК[922].
Еще до этого, 5 сентября, в Красноярске большевики одержали победу на Среднесибирском съезде Советов. 8 сентября 130 голосами против 66 большевистскую резолюцию принял Киевский Совет. В десятках городов Центрального промышленного района, Прибалтики, Донбасса, Урала — городов и губернских, и уездных, в рабочих поселках — большевики возглавили Советы, которые сосредотачивали в своих руках власть на местах.
Влияние большевиков резко возросло в массе городского населения. 20 августа они получили на выборах в Петроградскую городскую думу 33 процента голосов и 67 мест, вместо прежних 20 процентов, заняв второе место после эсеров и их союзников (75 мест). Блок кадетов, трудовиков и плехановцев получил лишь около 50 мест[923].
Но самой большой сенсацией оказались итоги сентябрьских городских выборов в Москве. «Это голосование на выборах в районные думы в Москве, — пишет Ленин, — является вообще одним из наиболее поразительных симптомов глубочайшего поворота в общенациональном настроении. Что Москва более Питера мелкобуржуазна, это общеизвестно…
И вот в Москве голоса эсеров и меньшевиков с 70 процентов в июне падают до 18… Кадеты усилились с 17 процентов до 30 процентов, но они остались меньшинством, безнадежным меньшинством, несмотря на очевидное присоединение к ним „правых“ эсеров и „правых“ меньшевиков. А „Русские ведомости“ говорят, что абсолютное число голосов за кадетов понизилось… Только у большевиков число голосов возросло… Они получили 47 процентов всего числа голосов. Что вместе с левыми эсерами мы имеем теперь большинство и в Советах, и в армии, и в стране, в этом ни тени сомнения быть не может». При окончательном подсчете голосов выясняется, что победа большевиков в Москве еще более сенсационна — свыше 51 процента[924].
Делая столь серьезный вывод, Ленин учитывал и тот поворот, который происходил в сознании крестьянской массы. «Волна угара и травли против нашей партии среди наших товарищей крестьян прошла, — писал большевик Лобов, побывав в Смоленской губернии. — …Из моих личных наблюдений в деревне видно, что крестьяне нас теперь хотят понять подробно, и уже слово „большевик“ для них не пугало, как было раньше…»[925].
Эсеровский официоз «Дело народа» отмечал: «Большевизм, в тесном смысле этого слова, усилился. Это вне сомнений… Петроградский пролетариат теперь почти сплошь идет за большевиками… Последние дни принесли известие о победах большевиков на выборах в Ревеле, Царицыне, Орехово-Зуеве, Иваново-Вознесенске, Твери и др. городах. Победы эти нельзя назвать иначе, как блестящими, ибо большевики в несколько раз возобладали тут над с.-р. и меньшевиками, вместе взятыми. Это — рабочие. Но вот выборы в уездное земство в Московском уезде, земские выборы в некоторых волостях Пермской губернии. И везде неожиданный успех большевиков»[926].
В сентябре, в связи с крестьянским восстанием, Керенский издал приказ № 911, по которому «лица учинившие насильственные действия скопом», приговаривались к «отдаче в исправительные арестантские отделения до трех лет». И вот из взбудораженной рязанщины, из своего Данковского уезда, крестьянин И.С. Титов пишет в большевистское Московское областное бюро: «Крестьяне все пришли к моему убеждению и все стали большевиками. Социалистов-революционеров, которые ездили к нам на собрания, крестьяне прогнали их к чёрту с криками, чтобы больше не ездили: только сулите нам землю, а давать не даете. Мы уже у помещиков землю отобрали, хлеб реквизировали. Одним словом — по- большевистски».
Элемент преувеличения в этой оценке, конечно, был. Но вот сообщение рязанской эсеровской газеты «Голос труда» из Раненбургского уезда: «Во многих волостях заметно стремление к большевизму. Партия социалистов-революционеров стала уже немодной»[927]. У Ленина на сей счет были и свои наблюдения. Когда он перебирался в Финляндию и вместе с Зиновьевым зашел к Кальске, Рахья сказал, что на Эмиля можно положиться, он старый подпольщик —