4.
В одном случае, как подозревали петроградские либералы, была сделана попытка использовать родственные контакты Александры Федоровны. В феврале 1915 года сын германского императора, кронпринц Вильгельм Прусский, просил о посредничестве брата русской царицы, великого герцога Гессенского. Месяца два спустя немецкий министр иностранных дел Готлиб фон Ягов со своей стороны предложил, чтобы великий герцог напомнил сестре о превосходстве немецкого оружия и о бессмысленности мучений простых русских солдат5.
Ягов не ошибся, апеллируя к чувствам Александры, однако он явно недооценил ее верность России. Несмотря на то что императрица искренне страдала от зрелища продолжающегося кровопролития, она не сделала ничего, чтобы положить войне конец. С начала войны и до конца 1916 года Россия потеряла пять миллионов человек – убитых, раненых, пропавших без вести, – но царь по-прежнему оставался опорой Антанты6. Даже румынский поход 1916 года, в котором одна из малых союзнических держав была почти уничтожена, не заставил Николая переменить мнение. Еще одним ударом стало для Берлина убийство Распутина: захлопнулась одна из важных дверей во дворец, и антигерманская фракция при дворе ободрилась.
Шансы на то, что Германии удастся организовать дворцовый переворот, были невелики, поэтому специалисты из Министерства иностранных дел на берлинской Вильгельмштрассе, пытаясь найти способ подорвать военную мощь России, рассматривали и альтернативу: разжигание социальной напряженности в тылу врага. Тактика была рискованной и требовала тщательных консультаций. Министерство иностранных дел привлекло к решению задачи таких вдумчивых экспертов, как Курт Рицлер и Карл-Людвиг Диего фон Берген. Оба они кое-что понимали в России, однако в выработке общей стратегии участвовали и такие люди, как Теодор Шиман, стареющий и разочарованный остзейский аристократ, особенно интересовавшийся будущим малых наций7. Шиман указывал на то, что на окраинах Российской империи уже несколько десятилетий тлеют националистические движения. Существовало множество тайных сообществ и подпольных организаций – только выбирай; проблема была в том, чтобы опереться на правильную группу и не потратить время и ресурсы, которых вечно не хватало, на каких-нибудь романтических глупцов. Немцы начали наводить мосты с националистическими группами на Кавказе, в Финляндии, в Украине и в Польше – но везде требовалась основательная работа на местах. Позднее один из историков замечал:
Они, казалось, не понимали, что не могут одновременно разжигать священную войну мусульман на Кавказе и поддерживать грузинских сепаратистов-христиан8.
Наибольший успех был достигнут в Великом княжестве Финляндском, которое, войдя в состав Российской империи, сумело в большой мере сохранить автономию и унаследованное от предыдущей эпохи законодательство. Антимонархические и антироссийские группировки существовали там издавна, но теперь надежды на успех были как никогда велики. Зимой 1915–1916 годов две тысячи финнов были тайно вывезены из страны и прошли обучение в 27-м Прусском егерском батальоне, чтобы затем плечом к плечу с немцами сражаться на Восточном фронте9.
На другой национальной окраине Российской империи – на польских землях, оккупированных в 1915 году германскими и австро-венгерскими войсками, – было провозглашено марионеточное Польское королевство (1916–1918), недолговечный сателлит Германии. Однако Украина, большая часть населения которой рассматривала себя как исконных подданных Российской империи, была гораздо менее предсказуема. Германия не могла помешать союзной Австро-Венгрии поддерживать так называемый Союз освобождения Украины (который отчасти координировался также из Константинополя). К немецким покровителям Союза относился, в частности, посол Германии в Берне Гизберт фон Ромберг, и его резиденция в нейтральной Швейцарии не раз служила местом тайных переговоров. Но в самом Берлине преобладало скептическое отношение к возможности революций в такой огромной стране со столь рассредоточенным населением. Диего фон Берген высказался особенно покровительственно:
Украинцы поднимутся только в том случае, если мы введем туда войска10.
Тем не менее сторонники идеи возмущения национальных окраин России не сдавались. В этот период международная репутация Германии была омрачена ее агрессивным милитаризмом. Поддержка, оказанная малым странам (и открывавшая возможность доминировать в них после окончания войны), позволила бы, возможно, сместить акценты и представить Германию как освободительницу – романтическую, вдохновенную и энергичную, противостоящую на востоке российской тирании, а на западе тому, что Рицлер называл “пустопорожней англо-американской говорильней”11. Более того, царская Россия была не единственной империей, которую немцы надеялись развалить. Британская империя, ввиду своих огромных размеров, была еще более уязвимой. В самом деле, именно неустанные усилия Германии по расшатыванию Британской империи привели к тому, что наступившая мировая война добралась до самых отдаленных уголков Земли.
Немецкие провокаторы еще до начала военных действий активно действовали на британских территориях, от Ирландии до Афганистана12. По Каиру расползались слухи о каком-то мятежном братстве мусульман. Некая германская тайная миссия побывала в 1915 году в Кабуле, следствием чего стали несколько попыток заговорщиков развязать священную войну. Еще более экстравагантным казался план подготовки Ирландского республиканского легиона с целью развернуть его против англичан в Египте13. Эта идея не осуществилась, однако страх перед возможным мятежом вынуждал Лондон держать на Суэцком канале десятки тысяч солдат, и это отвлечение британских сил немецкие стратеги вполне могли считать своим успехом. На некоторых этапах Первой мировой войны казалось, что националистические движения представляют настолько серьезную опасность для Британской империи, что кабинет порой почти забывал о России и всех этих дворцовых переворотах14.
В этой глобальной теневой войне было четыре признанных центра. Самым экзотическим был Константинополь, столица Османской империи, ворота Ближнего Востока. На протяжении целого столетия Европа как зачарованная наблюдала постепенный закат великой империи на Босфоре, и едва ли не у каждой европейской державы имелись планы на ту или иную часть османских владений. Британия сосредоточила свое внимание на Суэце и арабских землях. Заветной мечтой России был Константинополь, поскольку предвоенный экономический бум на Украине и на российском Юге стал возможен только благодаря морскому торговому маршруту через Босфор и Дарданеллы. В настоящее время, однако, Османская империя (точнее, то, что от нее осталось) была союзником Германии и Австрии, Константинополь наводнили военные советники, а фешенебельный отель “Пера палас” превратился в своего рода немецкий клуб. По ту сторону залива Золотой Рог, на узких улочках старого Стамбула, шпионы, пробиравшиеся в Алеппо и Медину, собирали крохи информации, потягивая сладкий чай с мятой15.
Три других шпионских центра, отмеченных на карте каждого тайного агента, находились в Европе. Швейцария, нейтральная страна, граничащая с Германией, представлялась британской разведке столь многообещающей, что в 1914 году была сделана попытка открыть там постоянную резидентуру. Идея основать для этой цели фиктивную транспортную компанию оказалась неудачной, тем не менее британские агенты в Женеве, Лозанне и Берне продолжали действовать. В 1915 году был завербован литератор Сомерсет Моэм, которого отправили сперва в Люцерн, а затем в Женеву с легендой английского драматурга, работающего над своей пьесой16.
Несколько месяцев Моэм просидел в гостиничном номере, время от времени переправляясь на французский берег Женевского озера, чтобы передать информацию своим кураторам. Однако озерный воздух вредил его легким, а постоянная напряженная готовность была весьма утомительной. Моэм находил Швейцарию скучной. Он, кажется, не обратил никакого внимания на революционный потенциал колонии русских эмигрантов, не говоря уже о собственных коллегах – британских агентах, шпионивших за этими русскими17. Дипломатический корпус Берна, в мирное время состоявший из семидесяти одного человека, к концу войны раздулся до двух сотен с лишним, и многие из этих дополнительных сотрудников вели в той или иной степени секретную работу18.
Если бы у Моэма был выбор, он, вероятно, предпочел бы Копенгаген. Как и Швейцария, нейтральная Дания была относительно недорогой страной, и это привлекало сюда спекулянтов со всех концов света. К тому же Копенгаген был портовым городом, и здесь обреталось множество бывших ссыльных и беженцев из охваченных войной районов на границе с Россией. Большевик Александр Шляпников, прибывший сюда в 1914 году, вспоминал о Копенгагене как о городе, который
кишел <…> шпионами и корреспондентами всех стран. Во время войны отсюда выходили все мировые сплетни, выдумки и “пробные шары”19.
Шпионские сети держали под наблюдением контрабандные пути через Копенгаген в Норвегию и Швецию, и некоторые персонажи, заказывавшие винтажное шампанское в ресторанах живописного старого города Стокгольма и представлявшиеся торговыми агентами, на самом деле были агентами царского Охранного отделения20.
Наименее страшным следствием всех этих подслушиваний и записываний был расцвет пропаганды в воюющих странах. Первенство в этой области принадлежало Германии, поскольку еще тридцать лет назад “железный канцлер” Отто фон Бисмарк основал для подкупа продажной прессы так называемый Рептильный фонд21. К началу 1917 года германское Министерство иностранных дел потратило 382 миллиона рейхсмарок на антивоенную пропаганду на территории противника. В Румынии и Италии эти усилия оказались бесполезными (обе страны вступили в войну на стороне Антанты), однако тайное германское финансирование четырех французских газет продолжалось