58. При этом надо понимать, что единственный возможный путь для Ленина в Россию лежит через Германию.
Министр иностранных дел Циммерман обожал заговоры. 10 / 23 марта он писал представителю Министерства иностранных дел при Главном штабе Курту фон Лерснеру:
Так как мы заинтересованы в том, чтобы преимущество в России перешло к радикальному крылу революционеров, видится желательным выдать революционерам разрешение на проезд через Германию59.
Военные были вполне с этим согласны, но убедить самого Ленина – это совершенно другое дело. В поисках удобных подходов к лидеру большевиков Парвус обратился за помощью к Фюрстенбергу. Тот, как, вероятно, было известно Парвусу, состоял в ежедневной телеграфной переписке с Лениным; Фюрстенберг был правой рукой Ленина в Скандинавии. Чаще в этот период Ленин писал только Инессе Арманд60.
Во всем, что касалось путешествий, знания и опыт Фюрстенберга были неоценимы. Как только известие о революции достигло Швеции, он вместе с еще несколькими русскими, проживавшими в Стокгольме, организовал комитет по репатриации политических эмигрантов61. Когда Ленин уже совершенно отчаялся найти легальный путь в Торнио, именно Фюрстенбергу он послал свою фотографию (спрятанную в переплет книги) с тем, чтобы Фюрстенберг раздобыл ему фальшивый паспорт62. Вполне естественно, что Георг Скларц, первый агент, которого Парвус и его коллеги подослали к Ленину, назвался представителем Фюрстенберга (тем более что он и правда был его партнером по “Компании экспорта и торговли”).
Однако Ленин был кто угодно, но не дурак. При первом же неверном шаге Скларца – тот предложил Ленину оплатить его поездку – Ленин выгнал его вон, справедливо заподозрив здесь какие-то германские махинации. Немецкий посланник в Берне Гизберт фон Ромберг 21 марта / 3 апреля сообщал в Берлин, что, хотя он сигнализировал этим emigrés о своей готовности к сотрудничеству, с ним никто так и не вступил в контакт – очевидно, потому, что emigrés боялись себя скомпрометировать перед соотечественниками в Петрограде. У немецкого правительства, полагал фон Ромберг, нет другого выхода, как ждать63.
Со дня отречения царя прошло две недели. Русские эмигранты обсуждали возможность возвращения, многие их иностранные друзья предлагали посредничество в переговорах с немцами о помощи. Фракция меньшевиков во главе с Мартовым настаивала на официальном приглашении от Временного правительства, однако большевики отказались сотрудничать с Мартовым.
Французская газета Le Petit Parisien напечатала краткую статью, в которой передавалось заявление Милюкова: всякий русский эмигрант, вернувшийся в Россию с помощью немцев, будет немедленно арестован прямо на границе. Но другой возможности проехать не было. Ленин, словно заправский юрист, составил список условий, на которых он согласится на какое-либо сотрудничество с немцами. В конце марта он (взяв с собой в качестве свидетеля французского журналиста Анри Гильбо) встретился с представителем немецкого посольства. Кроме того, Ленин согласился на посредничество руководителя швейцарских социалистов Роберта Гримма64. В период между 16 / 29 марта и 20 марта / 2 апреля тот четырежды встречался с Ромбергом, однако о Ленине Гримм был невысокого мнения, к тому же его раздражали бесконечные раздоры среди русских эмигрантов. Со 2 апреля Гримм перестал участвовать в трехсторонних переговорах, и начиная со следующего дня на его место заступил швейцарский последователь Ленина – ветеран циммервальдского движения Фриц Платтен.
5 апреля вконец измученный всем этим Ромберг передал полный список ленинских условий в Берлин65. Наиболее заметным пунктом было требование экстерриториального статуса для “русского” вагона66. Фриц Платтен должен был стать нейтральным посредником между пассажирами и их немецкой охраной, и никто другой не имеет права без разрешения входить в вагон. Кроме того, поезд должен был делать как можно меньше остановок и никого из пассажиров не могли высадить по дороге. Паспортного контроля не будет, и никакая дискриминация потенциальных пассажиров на основании их политических взглядов не допускается.
Немецкие переговорщики приняли все эти условия ради помощи группе, руководителей которой они в глубине души считали самыми гнусными преступниками. Однако немцы верили в успех авантюры. Привлекательность большевиков заключалась в том, что они, кажется, готовы были навсегда сокрушить Россию. Однако могли потребоваться месяцы, пока их усилия принесут плоды.
Более безопасным ходом было бы начать переговоры со Львовым, Гучковым или Керенским, однако в этом случае и возможные плоды сделки выглядели не такими соблазнительными. 2 апреля Ранцау высказался в том смысле, что, если до конца года война не закончится победой, Германия должна будет предпринять попытку rapprochement[2] с находящимися у власти в России умеренными партиями67. Поддерживая Ленина, Циммерман делал более рискованную ставку, однако был уверен, что дело стоит того. Эта азартная игра могла привести к целому ряду непредсказуемых результатов (в том числе и ничтожных), но зато оставалась надежда, что в конце концов русский колосс будет повержен навеки.
О переговорах Ленина в течение нескольких часов стало известно во всех цюрихских кафе. Джеймс Джойс, услышавший об этой истории сидя в баре, счел, что предложение немцев о безопасном проезде через их территорию есть признание “довольно дурного положения их дел”68. Ромен Роллан осудил Ленина и его спутников, назвав их “просто инструментами в руках врага Европы”69. 8 апреля в Швейцарии наступала Пасха, и чиновники надеялись погрузить русских в их поезд до прихода праздника. Однако именно праздничные дни оказались особенно нервными. Дело усугублялось тем, что каждый шаг отъезжающих сопровождался перепалками и руганью: те эмигранты, которые все еще ожидали официального приглашения от Милюкова, недолго думая объединились со швейцарскими левыми, объявив Ленина изменником.
Хуже всего приходилось Ромбергу и Платтену. Обоим приходилось заботиться о бесчисленных мелочах, обоим была отвратительна сама мысль о необходимости поговорить друг с другом, оба знали, что их излишне требовательные хозяева могут в любой момент загубить всю их работу. Для немцев было важно, чтобы маршрут, начиная от самой границы Швейцарии, был точно определен и одобрен военными. “Из соображений безопасности” требовалось, чтобы немецкая охрана вагона владела русским языком (но чтобы пассажиры об этом не знали). На определенном этапе возникла идея, чтобы услужливый Вильгельм Янсон в качестве представителя немецких профсоюзов сопровождал русских на всем пути через Германию. Ромберг отверг этот план и даже вынужден был покинуть пасхальное богослужение, чтобы еще раз объяснить Берлину, что проезд по территории враждебного государства грозит русским эмигрантам серьезной опасностью – возможно, даже уголовным преследованием со стороны русских властей. Поэтому для них, эмигрантов, крайне важно, чтобы они могли доказать, что за все время путешествия ни разу не говорили ни с одним немцем. Теперь Платтен должен был объяснить это Янсону70.
Пока Берн и Берлин непрерывно обменивались телефонограммами, Ленин почти ежедневно мотался из Цюриха в швейцарскую столицу и обратно. Многие из собравшихся в путь были слишком бедны, чтобы оплатить поездку через всю Европу, но брать деньги у немцев напрямую Ленин не хотел. Терпеливый Роберт Гримм одобрил создание специального комитета с целью собрать денег среди швейцарских социалистов. В последнюю минуту Платтену было поручено позаботиться о том, чтобы русским разрешили взять с собой в дорогу собственную провизию. Вдобавок ко всему возникли запросы от некоторых желающих присоединиться к группе и некоторые сложности с окончательным согласованием условий71.
В свободные минуты Ленин жадно глотал обрывки новостей из России и непрерывно думал и писал. Утром перед отъездом он предпринял последнюю отчаянную попытку получить благословение союзников и позвонил в американское посольство в Берне. Взявший трубку сотрудник знал имя Ленина, однако было пасхальное воскресенье, и молодой человек спешил на теннисный матч. “Попробуйте позвонить в понедельник”, – ответил он и, положив трубку, мгновенно забыл о звонке. Молодого дипломата звали Аллен Даллес; став впоследствии одной из самых влиятельных фигур в ЦРУ, он всегда рассказывал эту историю новичкам.
В понедельник пасхальной недели, 9 апреля, путешественники наконец собрались в кафе “Церингерхоф” на привокзальной площади Цюриха. Всего в группе было 32 взрослых, в том числе Надежда Крупская и Инесса Арманд. Должно быть, немало ревнивых взглядов было незаметно брошено на корзинки с провизией, взятыми в дорогу теми или иными товарищами, на все эти булочки и плитки шоколада. Зиновьев явился со своей женой и девятилетним сыном, но в последний момент, и несомненно к его немалому раздражению, к группе присоединилась его эффектная первая жена Ольга Равич.
В составе группы были двое грузин: молодой литератор Давид Сулиашвили и заслуженный революционер Миха Цхакая – усы и экзотическая овчинная папаха, которую он сохранял в течение долгих лет парижской эмиграции, делали его похожим на опереточного бандита. Оказалось, что у Цхакаи вообще не было с собой ни багажа, ни провизии на долгую дорогу72, но никто не стал упрекать его в этом. Среди пассажиров был и Григорий Усиевич, ехавший с женой Еленой; Ленин считал Усиевича “безоглядным сумасбродом”, а отца Елены Феликса Кона вообще не выносил и называл старым дураком73. В группе было также несколько юристов, двое детей и по крайней мере один зубной врач.
Оставалось последнее: обед в “Церингерхофе” – шумный банкет с прощальными речами. Для Ленина это был последний шанс как-то привлечь на свою сторону тех критиков, которые по-прежнему пытались предотвратить поездку. Однако Ленин предпочел лобовую атаку. Одним махом он обругал и Гримма, и правых социал-патриотов, пообещав, что “эту грязную пену на всемирном рабочем движении сметут быстро волны революции”: