подвергли в конторе лагеря обыску, какого мне не приходилось переживать даже при заключении в Петропавловскую крепость.
Раздев догола в присутствии других, каждого задержанного обыскали, допросили, а затем заперли в камерах на неопределенное время26. Так местные власти отреагировали на сообщение британского агента в Нью-Йорке, передавшего в Лондон (ошибочную) информацию о том, что Троцкий, “выдающий себя за русского социалиста”, на самом деле немец27.
Путешествие Ленина вызвало у британцев сходное замешательство. В Петрограде Бьюкенен обсудил “пломбированный вагон” с Павлом Милюковым, и министр иностранных дел выразил мнение, что, согласившись на немецкую помощь, Ленин безнадежно скомпрометировал себя в глазах всех русских. Эти слова не вполне удовлетворили Бьюкенена, но он ничего больше не мог сделать, не нарушив свои собственные правила дипломатического этикета. Английский посланник в Стокгольме, сэр Эсме Ховард, был настроен более реалистически, в частности, потому, что в его посольство обращалось много русских эмигрантов и он наслышался самых разных историй. Ховард был бы рад каким-нибудь образом остановить Ленина, в идеале – еще до того момента, как этот тип ступит на шведскую землю.
Наиболее остроумное предложение сделал Александр Кескюла, который надеялся, что англичане окажут помощь его любимой свободной Эстонии. В одном частном разговоре Кескюла высказал мысль о том, что Ленина можно было бы задержать под предлогом карантина. Ведь группа большевиков въезжала из Германии, а там, согласно шведской прессе, недавно было отмечено 32 тысячи случаев оспы28. Идея казалась заманчивой, но никто не был уверен в том, что столь грубое вмешательство не испортит дела еще больше.
Пока союзники тайно взвешивали все pro и contra, кайзеровская Германия с тем же напряжением сил помогала Ленину. Как выяснилось, никто из членов его группы не озаботился тем, чтобы запросить у шведов транзитные визы. И вновь всё устроили немцы. Еще 10 апреля, когда поезд Ленина шел на северо-восток через германскую землю Гессен, между Министерством иностранных дел и Стокгольмом происходил напряженный обмен телеграммами. Лишь поздним вечером, когда лампы на канцелярских столах были потушены, а усталые чиновники отерли пот со лба, в Берлине было получено разрешение от шведов на транзит русских эмигрантов. Это был трудный день, и в течение нескольких часов казалось, что в план транспортировки Ленина в Россию в последнюю минуту потребуется внести серьезные коррективы. Одна из служебных записок от 12 апреля допускала, что если Швеция откажется пропустить русских,
то главное командование германской армии должно быть готово к тому, чтобы переправить эту группу в Россию непосредственно через немецкие фронтовые линии29.
Морская болезнь стала для всех неожиданностью. По словам Радека и Платтена, лишь немногие члены группы смогли избежать недомогания, в том числе Ленин, Зиновьев и сам Радек. Когда паром отошел от Засница, эти трое оставались на палубе. Чтобы отвлечься от холода, они пели песни, включая ленинскую любимую “Нас венчали не в церкви…”. Радек развлекал товарищей непрерывной болтовней – этот талант ему никогда не отказывал. Но истории о том, что Ленин и его товарищи якобы всю дорогу через Балтику провели на палубе, – чистая фантазия30. Море было неспокойно (хотя самые тяжелые штормы окончились неделей раньше), от холода не было спасения. Каким бы тесным и неуютным ни казался пассажирский салон (к тому же окутанный, вне всякого сомнения, сизыми клубами русского папиросного дыма), он оставался единственным местом на пароме, где можно было укрыться от ветра.
Ленин смирился с еще несколькими часами сидения на одном месте; в конце концов, это почти последний этап пути. Он, однако, вздрогнул, когда судовой репродуктор вдруг ожил и хрипло произнес его настоящую фамилию. Еще в Заснице, садясь на паром, русские заполнили обычные бумаги для пассажиров. Большинство эмигрантов, по указанию Ленина, указали вымышленные имена, чтобы сохранить конспирацию, которую они установили еще в Цюрихе. Теперь же кто-то хотел знать, есть ли на борту некий Ульянов, и каждый нерв в теле Ленина напрягся, словно у зверя, загнанного в угол. Может быть, это шведы хотят его здесь арестовать? А может быть, на пароме есть британский агент?
Мгновение он соображал, как бы уйти от судьбы, которая явно его настигала, но потом с тяжелым сердцем поплелся на капитанский мостик. Ленин ожидал ареста или даже смерти – но это было всего лишь сообщение от Якуба Фюрстенберга! Друг и верный помощник Ленина желал их встретить, но вчера напрасно прождал группу в Треллеборге. Деловитый как всегда, Фюрстенберг хотел спланировать свое время наверняка и, не желая зря потратить еще одну ночь, отправил радиограмму на паром31.
От облегчения Ленин чуть не расхохотался, и до самого Треллеборга настроение у него было отличное. Фюрстенберг организовал на причале небольшой торжественный прием (увы, более скромный, чем тот, что он подготовил накануне). С парома заметили даже несколько красных флагов. Согласно первоначальному плану, в церемонии должен был участвовать левый депутат риксдага Фредрик Стрём, но дела задержали его в столице. Зато присутствовали, помимо самого Фюрстенберга, бургомистр Треллеборга и молодой социалист Отто Гримлунд. Ждать паром на ледяном ветру было непросто, и Гримлунд вспоминал, как поднялось настроение у шведов, когда они наконец различили на палубе “Королевы Виктории” “статную фигуру Платтена”32, окруженного русскими товарищами с бледными помятыми лицами. Некоторые из них еще не вполне оправились от морской болезни. Пока русские хлопотали со своим багажом, бургомистр произнес краткую речь. На всю церемонию ушло не более пятнадцати минут. Потом пассажиров проводили к очередному поезду, и под хлопанье флагов в мерцающем свете вокзальных фонарей они тронулись дальше.
Следующим пунктом назначения был Мальмё и его восхитительный отель “Савой”. Ближайшая к вокзалу гостиница оказалась при этом лучшей в городе. Там Фюрстенберг, всегда склонный к театральным эффектам, организовал гастрономическую интермедию в декорациях ярко освещенного обеденного зала в стиле модерн. Официанты “Савоя”, знаменитые своей вышколенностью, выстроились у шведского стола, ломившегося от закусок. После трех дней и ночей в третьем классе усталые и укачавшиеся русские путешественники вдруг оказались на настоящем пиру: лососина, ветчина, копченая лосятина под клюквенным соусом, маринованные огурцы, судак, сыр, сметана, горы красной и черной икры, чудесный ржаной хлеб)… Меньше чем за четверть часа всё было сметено. Один только Ленин не обратил никакого внимания на еду: с самого момента прибытия в Треллеборг он непрерывно пытал Фюрстенберга о новостях и никак не мог утолить свое любопытство, а уж тем более поесть.
Этот допрос часами продолжался и в ночном поезде из Мальмё в Стокгольм. Гримлунд, деливший купе с Лениным и Фюрстенбергом, сохранил воспоминания об этих разговорах. Вождь большевиков, вспоминал он, интересовался буквально всем. В Швеции только что был отправлен в отставку премьер Яльмар Хаммаршёльд – отчасти в наказание за то, что он строго соблюдал правила торговой блокады. Его преемник был еще более консервативным; но за стенами верхней палаты парламента и невзирая на лишения военного времени, триумф русской революции породил в Швеции какую-то новую атмосферу надежды. Скоро и Фюрстенберг, и Ленин сошлись на том, что больше всего выиграет от этого Яльмар Брантинг – социалист, патриот и один из самых проницательных политиков Швеции33. Проблема была в том, что Брантинг вряд ли поддержит большевиков, когда дело дойдет до настоящей драки. Будучи депутатом риксдага, он всегда будет под подозрением (предположил бы тут какой-нибудь немецкий агент), что он не социалист, а просто замаскированный буржуа. К тому же Брантинг богат, любит хорошее шампанское и вообще живет на широкую ногу34.
Ленин жадно слушал. Он восхищался Брантингом, который когда-то помог ему уйти от царской полиции. В то же время для него было жизненно важно составить мнение о шведских левых в целом. Он знал, что интернационалистов считают не патриотами, они постоянно подвергаются нападкам, а друг Ленина Цет Хёглунд сейчас сидит в тюрьме. Фредрика Стрёма, как и других циммервальдских левых, теперь не подпускали к социал-демократической фракции в шведском парламенте, которую возглавлял Брантинг.
Ленин хотел знать, что теперь намереваются делать его соратники, и он засыпал Фюрстенберга вопросами о профсоюзах и их ресурсах. Есть ли в них молодежные движения и кто ими руководит? Что изменилось за последние два месяца? Почему эти люди, его добрые друзья, не в состоянии понять, что революция должна взять в руки оружие?
Примерно через час после начала разговора Гримлунд, журналист по профессии, больше не мог удержаться: он взял блокнот и начал записывать. Ленин как раз обрисовывал план действий для будущего Заграничного бюро большевиков, которое обоснуется в Стокгольме, однако, заметив карандаш в руках Гримлунда, разглядел в молодом человеке потенциального нового ученика. И пока поезд шел на север сквозь шведскую ночь, Ленин дал Гримлунду мастер-класс по предмету “политика”. Гримлунд вспоминал:
Ленину необязательно нужна большая аудитория, о своих идеях он готов говорить с каждым.
Не выказывая ни малейших признаков усталости, Ленин развивал тезисы, о которых он непрерывно размышлял от самого Цюриха. Между соображениями Церетели, которые тот обдумывал неделю назад на пути из Сибири в Петербург, и нынешней программой Ленина лежала пропасть. Ленин видел в Совете не орган просвещения рабочих в рамках Временного правительства, а будущего хозяина революции. Любое сотрудничество с буржуазией (а тем более с гнидой Керенским) было совершенно исключено. Власть должна перейти к советам рабочих депутатов.
На тактику, которую Церетели называл тогда “революционным оборончеством”, у Ленина просто не было времени. Народ, вместо того чтобы идти на немцев с примкнутыми штыками, должен был обратить эти штыки на класс угнетателей. В войне виноваты империалисты, и они должны заплатить за это. В качестве первого шага самое разумное – требовать немедленного мира. Мир, хлеб и земля крестьянам