Стратегический смысл тотальной национализации всех средств производства в том числе и людей, заключался, стало быть, в другом: создать тоталитарное государство с тотальным контролем над народом. Что же касается строительства социализма, то о нем Ленин имел очень дикое представление, как мы увидим ниже. Далекое будущее для Ленина сплошная тьма, он слишком погружен в текущую политику, чтобы вдаваться в дебри социальной маниловщины типа "социализма".
Глава V. ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ, ЛЕНИН И ПАРВУС
Ленин готовился к большим событиям. Поэтому создав себе новый ЦК на партконференции в Праге в январе 1912 г., объявив всех меньшевиков, кроме Плеханова, исключенными из партии. Образно выражаясь, голова Ленина походила на безошибочный барометр, если надо было прогнозировать колебания политической атмосферы на ближайший отрезок времени, хотя он и оказался плохим пророком больших исторических перспектив.
Ровно за одиннадцать месяцев до начала Первой мировой войны в "Извещении" об итогах совещания ЦК в Пронине (Австро-Венгрия) Ленин писал:
"Путь намечен. Партия нашла основные формы работы в нынешнюю переходную эпоху… Самое трудное время позади… Наступают новые времена. Надвигаются величайшей важности события, которые решат судьбу нашей родины." (КПСС в рез., ч.І, стр.380).
Конечно, не один Ленин предсказывал надвигающуюся в Европе войну, но из русских политиков только он один имел ясную стратегию, как развязать новую русскую революцию, пользуясь невзгодами, связанными с войной. Бывший министр внутренних дел П.Н.Дурново с редчайшей проницательностью предвидел, что если Россия будет втянута в войну с Германией, то результатом такой войны будет та революция, к которой Ленин готовил большевиков. Вот, что писал Дурново в "Записке" на имя царя за пять месяцев до войны, в феврале 1914 г.:
"… Главная тяжесть войны выпадет на нашу долю. Роль тарана, пробивающего толщину немецкой обороны, достанется нам… Война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи — будем надеятся частичные — неизбежными окажутся те или другие недочеты в нашем снабжении… При исключительной нервности нашего общества этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение… Начнется с того, что все неудачи будут приписываться правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него… В стране начнутся революционные выступления… Армия, лишившаяся наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные авторитета в глазах населения оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению."
Это пророчество сбылось с поразительной точностью даже в деталях, чем, вероятно, и объясняется то, что данный документ был впервые опубликован в советской печати еще при Ленине (журнал "Красная новь". 1922).
Ленин говорит о предстоящей войне, которая "решит судьбу нашей родины". Дурново тоже глубоко озабочен судьбой той же родины в предстоящей войне. Оба знают также, что их общей родине угрожает только один враг — Германия. "Наша родина" в устах марксиста Ленина звучит странно, ибо по Марксу у "пролетариата отечества нет", но родина в устах монархиста Дурново понятие священное. Оба полны решимости активно участвовать в решении ее судьбы, но как? Вот тут выясняется, что участвовать они будут по-разному и в разных лагерях. Дурново нужно спасти существующую историческую Россию любой ценой. Ленину нужна ее гибель тоже любой ценой, ибо только такой ценой возможно торжество его партии. Более того. Он призовет свою партию открыть “второй фронт" в тылу родины, если на нее извне нападет агрессор.
Война с Германией не была нужна России. Она к ней не готовилась и ее не хотела. Ее спровоцировали. Конечно, у России были свои исконные панславянские симпатии и планы и имперские амбиции на Балканах (овладение проливами и "Царьградом"), но как раз о них надо было забыть сейчас, когда после Ленского расстрела на золотых приисках в Сибири началась новая волна политического стачечного движения, в котором участвовало в 1912–1913 г. до миллиона рабочих. К тому же тут речь не могла идти о развязке “малой войны", чтобы предупредить "большую революцию", как выражался один из царских вельмож накануне русско-японской войны. Разумеется, были среди русских политиков и публицистов горячие головы из породы "квасных патриотов", которые всерьез верили, что "русскому здорово, то немцу смерть". Против них и предупреждал Дурново, когда писал царю в уже цитированной "Записке", что даже победа над Германией не сулит России никаких выгод. Дурново спрашивал:
"Познань? Восточная Пруссия? Но зачем нам эти области, густонаселенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управиться?… Галиция? Это рассадник "малоросского сепаратизма"… Заключение с Германией выгодного торгового договора вовсе не требует предварительного разгрома Германии… Борьба между Россией и Германией глубоко нежелательна для обеих сторон, как сводящаяся к ослаблению монархического начала… Россия будет ввергнута в беспросветную анархию… Германии, в случае поражения, предстоит перенести не меньшие социальные потрясения”.
Словом, в случае ужасных военных столкновений могут слететь с головы короны не только русского царя, но и германо-австрийских кайзеров плюс блистательный тюрбан с головы турецкого султана. И ведь все так и случилось! Но с февраля 1914 г. в русской патриотической печати преобладали победоносные тона, очень уж напоминающие "шапкозакидательство" накануне русско-японской войны или сталинское самохвальство накануне Второй мировой войны. Газета "Новое время" писала, что "мы не против дружбы с Германией… Но считаем, что она должна быть основана исключительно на признании немцами нашей силы". Газета "Биржевые ведомости" поместила статью под названием: "Россия хочет мира, но готова к войне", в которой присутствуют аргументы и лозунги, какие в буквальном смысле будет повторять Сталин накануне Второй мировой войны. В статье говорится:
"… Для России прошло время угроз извне. Для России не страшны никакие окрики… Россия готова! Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая всегда на неприятельской территории, совершенно забудет понятие "оборона"… Наша родина готова ко всем случайностям, но готова исключительно во имя желанного мира" (27.2.1914). Внешним поводом или, как дипломаты выражаются, "казус белли" развязки Первой мировой войны послужило, как известно, убийство в Боснии 15 (28) июня наследника австрийского престола Франца-Фердинанда. Он был убит сербскими националистами, к чему Россия не имела никакого отношения, хотя убитый, сторонник "Дунайской федерации", не пользовался ее симпатией. Но когда Австрия ультимативно потребовала, разрешить ее полиции вести следствие по выявлению участников заговора на территории независимой Сербии, то возмутилось не только русское общественное мнение, но и русское правительство. На австрийский ультиматум Сербии от 10 июля 1914 г. Петербург сначала ответил сдержанно, но предупреждающе: "Россия не может оставаться равнодушной к судьбе Сербии". Когда же сербский королевич-регент Александр в телеграмме на имя царя писал: "Мы не можем защищаться. Посему молим оказать нам помощь… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Его Величества славянском и благородном сердце", то царь в ответной телеграмме заверил Александра: "Ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии". Началась та страшная, полная интриг, провокации и коварства, дипломатическая игра, когда мнимая честь и ложный престиж ставятся выше общечеловеческой судьбы.
Неудовлетворенная компромиссным ответом Сербии, Австрия объявила войну Сербии. В ответ Россия объявила частичную мобилизацию (преимущественно войск, сосредоточенных у австрийских границ). Русский царь все еще надеялся, что Германия окажет давление на Австрию и война между ней и Сербией будет прекращена. На соответствующие предложения царя кайзер не реагировал. Тогда 17 июля, и то под давлением Генерального штаба, царь согласился на всеобщую мобилизацию. В ответ Германия предъявила России 19 июля ультиматум о немедленном приостановлении русской мобилизации и, не дожидаясь или не надеясь на положительный ответ, германский посол Пурталес вручил того же 19 июля русскому министру иностранных дел Сазонову ноту, что отныне Германия находится в состоянии войны с Россией. На стороне Германии выступили Австро-Венгрия, Болгария и Турция, а на стороне России ее союзники по Антанте — Франция и Англия, к которым присоединились позже Италия, Япония, США и другие страны.
В Петербурге, Москве и других городах начались многотысячные патриотические демонстрации под лозунгами защиты родины от непровоцированной агрессии Германии. Прекратились забастовки и революционные выступления. Реагировали на начало войны и социалистические партии России и эмиграции — большевики, меньшевики и эсеры. Дилемма, поставленная перед ними войной, была ясной: за оборону отечества или за его поражение. Меньшевики вновь раскололись на три группы: одна группа во главе с Плехановым выступила за оборону отечества ("оборонцы"); вторая группа во главе с Мартовым выступила за поражение ("пораженцы"); третья группа во главе с Троцким выступила за "ничью" под лозунгом "Ни побед, ни поражений". Эсеры тоже раскололись на две группы: на "оборонцев" и "пораженцев", причем последнюю группу возглавил сам лидер эсеров Виктор Чернов. Только Ленин и его новый ЦК большевиков не раскололись ни на какие группы: они за тотальный разгром России. Вот "Манифест ЦК РСДРП", написанный Лениным в октябре 1914 г. и опубликованный центральным органом партии "Социал-демократом" 1 ноября 1914 г., в котором говорится: