С возвращением Ленина из-за границы началась новая фаза в развитии русской революции, полная драматической борьбы, в которой участвуют неравные силы: с одной стороны — демократические партии, благодушие и беспомощность которых стоят вполне на уровне их политической импотентности в защите демократии, с другой — динамическая и демагогическая партия большевиков, всенародно поклявшаяся уничтожить эту демократию. Поразительно, что ни одна демократическая партия не верит "бреду” Ленина, но тем решительнее и успешнее готовится Ленин к генеральному сражению. Враг, который самообма-нывается, всегда был его вернейшим союзником. Главное в начинающихся битвах по отношению к победе или поражению заключалось в том, что демократия не знала, как она должна себя защищать, но Ленин знал точно, как ее победить. Особой мудрости для выработки победоносной концепции по ее уничтожению и не требовалось, требовалось погуще творческой демагогии, бьющей в "болевые точки". На этом поприще тогдашние большевистские лидеры были никем не превзойденными мастерами. К тому же, чем дольше продолжалась война, тем больше увеличивалось и количество "болевых точек". Их конденсированное выражение нашли в лозунгах, которые предопределили победу большевиков: "война дворцам — мир хижинам", "немедленный мир без аннексий и контрибуций", "Вся власть Советам!", "Вся земля крестьянам", "Фабрики и заводы рабочим”, "Немедленный созыв Учредительного собрания", "Национальное самоопределение вплоть до выхода из состава России нерусским народам". Ни одно из этих торжественных обещаний большевиков не было выполнено после их победы. Сепаратный "похабный" Брестский мир был заключен с аннексией и контрибуцией в пользу Германии (выход из России Украины, Польши, Прибалтики), вся земля была отдана по эсеровской программе крестьянам, чтобы через шесть месяцев объявить ее национализированной, заводы и фабрики были национализированы, Учредительное собрание было разогнано, большевистская империя стала "единой и неделимой". Что же касается Советской власти, то она существовала в России и до победы большевиков, правда, только наполовину ("Двоевластие"), но она на второй же день после Октября превратилась одновременно и в ширму, достаточно импозантную, чтобы ввести народ в заблуждение, и в гениальную бутафорию, прикрывающую подлинную власть в государстве — тоталитарную партократию. Недаром Ленин говорил, что если бы не существовало такой готовой формы власти как Советы, то большевики никогда не пришли бы к власти, ибо выдвинуть в тех условиях лозунг "Вся власть большевикам!" означало бы совершить политическое харакири. Феноменально, что история с Советами, уже буквально по Марксу, повторяется дважды: сначала как трагедия, потом как фарс.
Судите сами. Более семидесяти лет партия проституировала Советскую власть как свою политическую прислугу, а теперь, вспомнив эту дряхлую и беззубую старуху, которой место в богадельне, на заслуженной от Ленина и Сталина персональной пенсии, партия, ничтоже сумняшеся, вновь бросает лозунг: "Вся власть Советам!" Блажен, кто верует в привидение…
Вернемся назад. Подготовка к Октябрьскому перевороту прошла через четыре этапа:
Первый этап: переворот Ленина в ЦК большевиков, только что разобранный нами.
Второй этап: июньская и июльская генеральная репетиция к будущему вооруженному восстанию.
Третий этап: попытка Корнилова предупредить переворот Ленина, которую сорвал Керенский, вооружив "красную гвардию" большевиков.
Четвертый заключительный этап: Октябрьский переворот.
Эти этапы я опишу только вкратце, так как более подробно о них я писал в другой работе ("Происхождение партократии", т.1).
Переворот Ленина в ЦК был необходимым и самым важным условием, для подготовки и успешного проведения задуманного им переворота против Временного правительства. Теперь каждый "партийный генерал" точно знал, что Ленин основательно овладел рядовой партийной массой и неповиновение приказам Ленина будет стоить ему места в самом ЦК и подконтрольных ему организациях. Отныне Ленину можно было противоречить лишь единодушием всего ЦК, как это было в марте и апреле, но не индивидуально или группами — Ленин легко их изолировал, как это и будет потом с Зиновьевым и Каменевым. Презрение к чужому мнению и нетерпимость к любой оппозиции — это входит в психологический синдром самоуверенного фанатика Ленина.
Глава IX. ДВА ЗАГОВОРА
Вопреки установившейся в историографии терминологии в 1917 году в России были не две революции — февральская и октябрьская, а только одна — Февральская демократическая революция. То, что произошло через девять месяцев — 25 октября 1917 года — была не революция, а антидемократический переворот, произведенный путем классического, но фундаментально организованного заговора, который создал условия для последовавшей затем тоталитарной революции в структуре власти и общества. В первые годы Советской власти сами его организаторы называли этот акт не октябрьской революцией, а октябрьским переворотом. Потом пошел в ход термин "Октябрьская революция", переименованная в 1935 г. лично Сталиным в "Великую Октябрьскую социалистическую революцию" (я видел на семинаре академика И.Минца в институте Красной профессуры корректуру первого тома "Истории гражданской войны в СССР", в которой название главы "Октябрьская революция" было переправлено рукой Сталина в "Великую Октябрьскую социалистическую революцию"). Конечно, Октябрьская революция великое и уникальное событие в истории человечества, как по своим утопическим целям, так и по своим чудовищным последствиям не только для России, но и для ряда других стран, втянутых в тоталитарный водоворот.
Ленин понимал свое политическое призвание как глобальное, но его действия увенчались успехом только в регионально-российском масштабе. В русской революционной стратегии и тактике он был неотразим, но его прогнозы будущего в мировой политике и мировой экономике оказались абсурдными. Стоит вспомнить только его две фундаментальных, связанных между собой догмы, выдвинутые им в начале войны и официально проповедуемые его партией до сегодняшнего дня:
догма номер один: с конца XIX и в начале XX века мировой капитализм вступил в свою последнюю загнивающую, умирающую стадию развития;
догма номер два: в начавшейся мировой войне как гибель мирового капитализма, так и триумф мировой социалистической революции одинаково и фатально неизбежны.
Из этих догм он исходит, строя планы на переход к социализму в аграрной стране в ошибочном расчете, что отсталую крестьянскую Россию поддержит индустриально развитая социалистическая Европа. Дело русских начать социалистическую революцию, дело европейского и мирового пролетариата — завершить ее. Социалистическая Россия — лишь рычаг, при помощи которого он собирается перевернуть весь мир. Поэтому приступая к этой революции в России, в первый же день своего возвращения из заграницы, он выдвинул лозунг "Да здравствует мировая социалистическая революция!"
Все это надо иметь в виду, когда мы хотим понять, как беспросветный фанатизм Ленина рождает в нем нечеловеческую энергию, которую не может контролировать и обуздать даже его собственная партия. Власть любой ценой и при всех условиях, власть не через годы, а в ближайшие месяцы, не обычная, а тотально-диктаторская, однопартийная и социалистическая власть — такова его программа. Над всем стратегическим планом Ленина, заставляющим его спешить, висит дамоклов меч со многими остриями, одинаково колющими: опасность выхода России из войны, опасность принятия закона об аграрной реформе, опасность созыва Учредительного собрания, — если все это случится еще в этом году, то никакая большевистская революция невозможна. После провала большевистского заговора для захвата власти в июльские дни сюда прибавился и личный мотив Ленина: если объявленный Временным правительством приказ о его аресте приведут в исполнение или, как он выражался в письме к Каменеву, его просто "укокошат", то в обоих вариантах тоже отпадает большевистская революция во главе с теми лидерами партии, которые еще вчера якшались с меньшевиками и которых Ленин только что поставил на путь "истинный". К тому же только Ленин и пара его доверенных лиц хорошо понимают, что если Временное правительство отважится на суд над Лениным и его сообщниками, то погибли не только они, но политически погиб и большевизм, ибо факты сотрудничества с немцами неоспоримы, в чем признавались и многие из сочувствующих большевикам. Ленин знал, что у него другого выбора нет, как победить в ближайшее время, ибо "горе побежденным!", а победителей, как известно, не судят!
Любая известная нам революция новой эпохи развертывалась и набиралась собственной динамики под лозунгами свободы против тирании, начиная от английской революции XVII в., французской революции XVIII в. и кончая революциями XIX века в ряде европейских стран. Главным содержанием русской Февральской революции 1917 г. тоже была борьба против царского самодержавия за свободную Россию. Россия достигла этой цели. Даже по Ленину Россия стала после Февраля "самой свободной страной в мире", но тогда спрашивается, зачем нужна России революция, если она "самая свободная страна в мире"?
Ведь чтобы поднять народ на новую революцию, нужна новая идея, более зажигательная, более популярная, чем идея свободы, чтобы она овладела массой и покорила ее. Такой идеи у Ленина нет. Иной идеологический попугай из марксизма-ленинизма скажет: была у Ленина такая идея — это идея социализма. В том-то и дело, что когда Ленин готовился захватить власть, он не считал нужным выпячивать и пропагандировать свою идею социализма как цель революции в крестьянской стране, что было, конечно, разумно. Вот почему в "Апрельских тезисах" в восьмом пункте он записал: "Не "введение" социализма наша непосредственная задача, а переход тотчас же лишь к контролю со стороны Совета Рабочих Депутатов за общественным производством и распределением".
Мастерство Ленина в русской политике в том и заключается, что у него воля к власти была развита сильнее, чем склонность к социализму. Его постоянная стратегическая философия — побеждает не идеология, а организация, — помогает ему и тут. Он точно знает, что не утопическая идея, а хорошо организованный заговор приведет его к власти. Методологией и технологией заговора Ленин владеет виртуозно до гениальности. Публикуя решения Апрельской конференции, он недвусмысленно сообщает, чем заменить или компенсировать отсутствие новой идеи для новой революции: "Для взятия власти… для удержания ее… необходима