5 мая 1942 года.
Холодно… С Каляевой на мотоцикле, через центр города, в Политуправление. Ветер леденит лицо, срывает фуражку. Корабли заметно оттянули в глубь Невы…
В здании штаба и Политуправления небрежно забивают окна синей бумагой. Запустение… Все равно уезжать…
Штаб Балтийского флота уже перебрался на Петроградскую сторону.
Говорят о том, что на Ладоге искусственно задерживают лед. На судостроительных заводах срочно строят баржи и шаланды… Завоз продуктов продолжается…
Уборка города в апреле дала результаты. Стало сравнительно чисто, кроме того, уборка была физической зарядкой, встряхнула сотни тысяч людей.
На Ленинградском фронте – наступление. Потери немцев от одной до двух тысяч человек в день, но на Неве мы оставили пятачок у Дубровки.
В три часа поехал на соединение торпедных катеров – сделал доклад перед началом весенней кампании. Соединение готовится, на днях начнутся ходовые испытания… Немцы патрулируют[43] от Петергофа к Лисьему Носу и высматривают, нет ли чего-нибудь в Финском заливе.
Познакомился с Героями Советского Союза Осиповым, Гуманенко и Афанасьевым. Афанасьев, выступая, напомнил о моем приезде в Либаву в марте 1940 года.
– Вы тогда рассказывали о либавской старине, о горечи и злобе старых матросов, о царской каторге… Я, признаюсь, не понимал этого, но когда двадцать второго – двадцать пятого июня я увидел горящую Либаву, фашистские самолеты, расстреливающие толпы на улицах, я впервые понял, что такое гнев…
К новому поколению приходит новое восприятие жизни.
…Мертвецов возят совсем «классически» – обернутыми в кусок материи, на обыкновенных тачках или на роллерах…
7 мая 1942 года.
Выспался. Девять часов утра. Помещение Политуправления на Песочной еще не готово. Там (в помещении Электротехнического института) переделывают кабинеты, лаборатории, мастерские… Многое портят.
Подготовляю «Кронштадт». Читаю «Историю искусств». Временами вскипают какие-то новые планы.
Днем – стрельба. Дрожат окна… Погода сумрачная, идет снег…
8 мая 1942 года.
…В пять часов еду на мотоцикле в Политуправление. Холодный ветер, малолюдно… Корабли на Неве закрыты сетками, маскировочными полотнищами, деформирующими их очертания. Белая, зимняя окраска уже не годится…
В Политуправлении холодно. Прочел сводку, газеты… Особых новостей нет.
9 мая 1942 года.
Работал в комнате 106. С утра – сильный обстрел, близко рвутся тяжелые снаряды.
Прочел письма из освобожденных местностей. Это письма краснофлотцам от родителей и близких – русская эпическая простота, глубокая, органическая злоба к Гитлеру, возмущение и страшные краткие описания:
«Сами не знаем, как живы остались». «Сестра твоя погибла, мсти, Лешенька…» «Враг разорил нас в пух и прах, сукин сын, грабитель… Кур всех позабирали, идут с дубинкой, сшибают, отрывают им головы, пожрали всех колхозных коров и овец. Так мучили нас почти целый месяц, но Красная Армия повернула их назад пятками…»
Местами есть термины «священная наша земля» и пр. И в устах крестьян это приобретает необыкновенно сильный смысл!
«Я никогда не могла себе представить людей такими жестокими, как эти фашисты. Пишу, а у самой слезы на глазах… Валентин! Мсти фашистскому зверью!» «Учительницу Анну Васильевну эти бандиты расстреляли за то, что она была комсомолкой и не хотела у них быть переводчицей. А как их возьмешь в плен, они кричат: «Я не стрелял, я ваш…» «Бить их и бить! Привет от партизан-бойцов, тружеников Тихвина…» «…Погибли люди, ни в чем не повинные. Дорогой брат Леня, я выходила на улицу, долго стояла, смотрела туда, где находилась наша Красная Армия. Я знала и крепко верила… В последнюю ночь была жуткая, печальная картина, кругом были пожары… Сейчас живем хорошо. Мама ходит в колхоз, там восстанавливают хозяйство, брат – на шахту крепильщиком, Нина – в школу. Город наш сожгли почти весь».
Вот что пишут в Балтфлот отцы, матери, сестры моряков!
Работаю над темой Кронштадта. Взял библиографические справки.
…Прочел свежие московские газеты. Мне прислали специальный номер «Правдиста»[44] ко Дню печати. Моя работа отмечена в передовой Емельяна Ярославского, в статье Заславского, в заметках об избранных очерках и статьях из «Правды» – материалах гвардии военных корреспондентов «Правды»… Тронут до глубины души, хочется еще больше сделать…
Недавно Германия, через стокгольмские круги, сделала новое предложение союзникам о мире. В ответ – отказ или молчание. Немецкая пресса заговорила о желательности взаимного воздушного перемирия между Германией и Англией. Удары по Любеку, Ростоку, Аугсбургу, Штутгарту сказываются. Впереди – более сильные удары.
10 мая 1942 года.
В полдень тревога. Света нет.
Идем с пятого этажа вниз по грязной, с осколками стекла лестнице. Ветер в коридорах. Внизу совсем темно, заколоченные уборные. «Летучая мышь» освещает убежище. Приглушенные разговоры. Комментируют сообщения о применении ОВ на Юге. «Это серьезное сообщение…» Кто же спорит?
…Приказ по армии о противохимическом наблюдении и обороне: надо уметь вести огонь в противогазах, отражать танковые и пехотные удары.
В Ленфронте дают добавочное питание начсоставу (а нам не дали). Первая категория: три стакана какао, шесть бутербродов, вторая категория – два стакана какао и четыре бутерброда и т. д. Талоны розовые, черные, зеленые… Шутят: «Вы какой?» – «Розовый».
Прибывает новая техника отечественного производства.
Были в отделении ЦО. Написали письмо – привет «Правде».
Поехали с С.К. «домой» к двум часам ночи. Ночной Ленинград пустынен. Дворцовый мост разведен. Ехали через Троицкий и Тучков. Иллюзия прогулки… Продолжить бы маршрут в Петергоф и Пушкин!
Ночью громоподобные редкие выстрелы – видимо, с Невы бьют корабли.
11 мая 1942 года.
Общая проверка противогазов.
Пробую работать в отделе печати. Холодно. Иду в наш «дот», где С. К. подтопила, утащив где-то доску. Штудирую старый «Морской сборник» и «Красный флот» – о Кронштадте. Прислали гранки моего рассказа «В море». Надо внести некоторые поправки. Были Азаров, Браун и Крон.
Читаю старые «Морские сборники». Статья 1922 года:
«Сосредоточенный в Кронштадте и Петрограде Балтийский флот опять под угрозой, так как ясно определилась тенденция белофиннов и германцев занять Петроград…»
Проклятая балтийская география!..
12 мая 1942 года.
«Кронштадт» закончу завтра-послезавтра. Сценарий документального фильма «Краснознаменный Балтийский флот в боях 1942 года» в основном закончил. Сегодня им займется Военный совет. Пубалт согласен пригласить Дзигана[45] сюда, для съемок.
Днем шквальный обстрел района завода… Смотрел из окна… Стелется черно-рыже-розовый дым, стоит грохот… Сеанс продолжался минут пятнадцать, была тревога, а потом веселенький отбой на горне…
Утром слушал по радио о речи Черчилля: Англия обещает в случае химического нападения Гитлера на СССР начать химическую бомбардировку германских городов. All right![46]
Прочел «Правду» за 8, 9 и 10 мая. В нашей промышленности новый подъем, летнее соревнование на военных заводах. «Правда» отмечает, что численно наш танковый парк «подтянулся к немецкому». Еще больше танков!
Вечером пошел в госпиталь – постричься, побриться, встряхнуться. Что-то близко громыхало… Теплый вечер, дождик, парно… Я впервые ощутил лето. Прошел год (?!). За проволокой копают огороды. Госпиталь стоит огромный, гранитный. Радушнейшая встреча, поболтали.
Между 12 и 20 мая ждут наше наступление. Госпиталь готов для приема раненых. Общее настроение бодрое. Временами громыхало, дрожали стекла, но это не прерывало беседы. Я рассказывал о Балтийском флоте, о писателях. Потом в молчании слушали радио (вечернее – 10 часов 30 минут). За окном – пулеметные очереди: до переднего края пять-шесть километров.
…Мы на своем осажденном участке многого не знаем. Мы не слушаем по радио ни Лондона, ни Парижа (Radio Paris[47] разбито диверсантами), ни Берлина – как слушали обычно до войны. Ощущение оторванности, блокады минутами очень остро. Нас «гвоздят» все время, «удобства» минимальные… Но все мы, русские, ленинградцы, деремся, бодры, привычно зубасты, живы, напористы – и не изменяем себе. И пусть живет жизнь! Есть какое-то инстинктивное ощущение: мы раздавим фашистов – мы здоровее, упорнее… Нас много – с нами народы. В эту войну мы сделали огромный шаг в смысле пропаганды социалистических идей – не литературно-агитационным путем, а органически… СССР врезан в сознание человечества навсегда. Никто и никогда этого не вытравит из сознания, памяти, души народов (даже с поправкой на будущие возможные осложнения).
А артиллерия меж тем работает. Кронштадт за десять месяцев войны провел 951 стрельбу.
…1 мая противник бил по форту «П» – 244 снаряда. Есть убитые и раненые, но батареи форта живучи, бьют, настроение бодрое. Краснофлотцы просят добавить снарядов «для того, чтобы отомстить фашистам за убитых товарищей».
13 мая 1942 года.
Работаю. Беседовал с Рыбаковым. Все внимание сейчас на Ладожскую флотилию. На этот участок выделим специальную группу работников. Надо усилить и тамошнюю печать (послать Тарасенкова, Пронина). Задачи у Ладожской флотилии большие – давать четыре тысячи тонн грузов в сутки для Ленинграда и ежесуточно вывозить обратными рейсами три тысячи человек эвакуируемых. Строятся пристани, делаются расчеты противовоздушной обороны…
Началось наступление Ленинградского фронта.
Был Крон. Признается в усталости… Говорит об апатии. Его намерение ехать в МХАТ