Слушали внимательно. Реакции были в целом правильные.
Салют: взят Никополь, ликвидация всего никопольского немецкого плацдарма… Немцы в Крыму отрезаны!
С пленума шел с Борисом Горбатовым. Он рассказывал о своей работе над «Непокоренными»:
— Писал рывками, «на звонках» — торопили… Печатали куски, когда я еще писал следующие. А эстеты будут судить — отшлифована ли повесть или нет? Книга нужна была немедленно. Дорабатывать буду позже…
Все понятно…
10 февраля 1944 года.
Из обстановки.
…В Прибалтике — подъем народного движения, началось бегство немцев в Восточную Пруссию. Немецкая администрация в тревоге.
Под угрозой 16-я немецкая армия — южнее Ильменя. Наши части подошли к Полоцку.
На Юге: в кольце 8-я немецкая армия. Она держалась в районе Канева и юго-восточнее. Гитлер слишком долго раздумывал: отвести ли ее или драться? Тупое цепляние за территорию — капкан внезапно и захлопнулся! В окружении девять немецких дивизий (!) плюс танковая дивизия «Викинг» и мотобригада СС — «Валония» (вероятно, около ста тысяч войск). Кольцо вокруг них сжимается. Опять попались!.. Под угрозой и железнодорожные коммуникации всего немецкого южного фронта. Нависание Красной Армии над Львовским районом; потеря его заставит немцев перейти на румынские и венгерские железные дороги, где железнодорожная сеть недостаточна. Генерал Ватутин в 100 километрах от румынской границы.
Иностранные обозреватели считают, что гитлеровское командование сделало грубые, роковые ошибки, а «окружения стали специальностью русских».
…Из обзора английской прессы: «За победами Красной Армии скрываются еще более значительные события. Россия выступает как одна из самых крупных созидательных сил нового международного общества».
Из американской прессы: «…Вот он, Гитлер, — ничтожество, которое в течение известного времени почти управлял миром». (Вы, храбрые комментаторы, Россия вас спасла!)
11 февраля 1944 года.
Усталость… Днем приступ такой слабости, что должен был прилечь…
…В мировой литературе идет ожесточенная война. Кстати, — сейчас эта духовная, соц[иально]-полит[ическая] война (скрытая гражданская война) все сильнее охватывает мир. Война против фашизма перерастает в нечто большее!
Надо понять, что мы за силу, ясность, народность, — мы «за» службу войне, хотя бы для того, чтобы спасти литературу будущего от смерти, от скепсиса. Пожертвовать во имя этого собой, своей душой, своими мечтами и литературными планами!..
Салют: взята Шепетовка, центр снабжения южного немецкого фронта, узел железных дорог и четырех шоссе.
12 февраля 1944 года.
…Были Тихонов и М. Светлов. Рассказывали об украинских партизанах (Ковпак, Сабуров), — они находятся под Львовом и доходят до Карпат; написали письмо Коху (гаулейтеру Украины) о том, что его повесят… Ковпака немцы считали кадровым генералом, а это бывший председатель Совета маленького городка!
13 февраля 1944 года.
Снежок… Готовлюсь к читке пьесы «У стен Ленинграда» в «Правде».
В 5 дня пришел Н. Тихонов. Побеседовали. Потом вместе с В. Инбер и А. Таировым поехали в «Правду».
В 7 часов — начал читку. Было тихо, — напряженное внимание. Конференц-зал большой, чистый; свет приятный, мягкий. Все как-то располагает к беседе, к чтению. Потом — взволнованное обсуждение… Советы — приемлемые и неприемлемые. Общая оценка: пьеса волнующая, правдивая, динамичная. Выступали Н. Тихонов, В. Инбер, Л. Ф. Ильичев и др.
Салют: взята Луга!
В сводке: взят Гдов. Дело идет к Пскову!..
В «Красной звезде» стихи Бориса Пастернака — сочетание образного ряда Пастернака и военной терминологии производит впечатление пародии…
Спектакль «Раскинулось море широко» в Камерном театре разрешен. Официальная премьера — 16 февраля.
14 февраля 1944 года.
…Обмен письмами между Черчиллем и Сталиным. Выдвинут проект раздела Восточной Пруссии: СССР получит Кенигсберг и прилегающую зону, все остальное — Польше. Силезия также должна быть отдана Польше, на востоке — линия Керзона. О Львове мы даже не собираемся разговаривать: он по праву наш. Англичане, видимо, это понимают. О Балтике в английской печати: «Это море должно быть под контролем СССР»…
15–16 февраля 1944 года.
Втянулся в московский общественный ритм, поток: звонки, выступления, репетиции. В ближайшие дни закончу последние поправки «У стен Ленинграда», — с учетом замечаний правдистов. Предстоит еще читка на труппе… И обратно на Балтику. Пора!
Хорошее состояние: сознание силы, бодро.
Вечер.
В 7 часов в Камерный театр. Скользкий Тверской бульвар, толпа у входа, машины.
Спектакль расцвел… Реакции непрерывные. О, как хочет зритель улыбки, смеха, интриги, динамики! Жаль, что с нами нет Азарова[169]… Я думаю, что этот первый опыт героической комедии будет мне очень полезен для дальнейших театральных поисков.
На спектакле была «вся Москва».
Эренбург:
— Будем вас вызывать…
Грузный Кончаловский[170] тут же что-то басит…
Занавес, рампа, вызовы, выходы… А я уже думаю о другом.
17 февраля 1944 года.
С утра — гости из Пубалта. Обрадовались встрече.
О Ленинграде. Подготовка к удару была основательная. Флот ударил крепко. Били и линкоры и крейсеры — по району от Пулкова до Урицка. На допросах пленные не в состоянии были отвечать по трое суток — нервный шок. Вот какова была сила огня! В первые день-два у немцев были большие потери, но часть 18-й армии ускользнула. Это досадно, ибо был план полного окружения…
О Балтийском флоте. Уже созданы штаты Таллинской, Пал-дисской и Рижской баз. Лужская база уже развернулась. Флот ремонтируется, ждут ранней кампании… Настроение очень бодрое. Неву расчищают специальными бомбами, чтобы подорвать немецкие мины (в среднем течении). Из лесов с партизанами возвращаются многие летчики, считавшиеся погибшими. Идет концентрация сил на Карельском перешейке. Н-ская гвардейская железнодорожная бригада КБФ — там…
…Я живу, и дни смешались, как чернила, которыми я пишу. Пытаюсь поймать время, его облик, его бег, его тайны…
18 февраля 1944 года.
Ясный день… Толпа на улицах мне нравится, — это коренные, упорные, спешащие люди… Манеры, жесты, суть народа меняются: это не былая медлительная масса. Мне нравится напор толпы, ее своеобразие, огромные потоки на метро… Эта толпа не похожа ни на какую другую — европейскую, американскую или азиатскую. Я радуюсь избытку сил, движения, какой-то непроницаемости, несокрушимости всех этих теток, военных, девчонок, рабочих и даже инвалидов. Все сдавлены в вагонах, плотно-густо; реплики, хохот… Взгляды — глаза в глаза. Просто хочется поцеловать вот эту первую встречную расейскую московскую девчонку! За ее румяные щеки, за ее курносый нос, за взгляд с хитрецой… Иногда такое ощущение здоровья, сил, успеха, что хочется сказать: «Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…» Москва дает это ощущение: тут все смешивается, скрещивается, здесь непрестанное движение.
Встреч очень много… Но и в Москве меня мутит (как в свое время в осажденном Ленинграде) от «бытика». Подбегают какие-то люди: «Что вам нужно?..» А мне ничего не нужно. «Выдают американские брюки!» — разговор о них вполголоса или шепотом… Комбинации, отчисления… «Окололитературный» мирок!..
Звонки, приглашения: «Что вы делаете сегодня вечером?» Сплетни, обсуждения — кто с кем, почему, как? Этот треп, этот «мирок» я не люблю — здесь острят над всеми и всем, здесь играют друг с другом и с самим собой. Здесь пускают в ход самые интимные признания и подробности: «Только вам, но вы — никому!» Тошно…
В 5 часов дня — у А. А. Игнатьева. Conversation[171] с Натальей Владимировной[172]. Предобеденное время…
— Мой дорогой, я так рада. Алеша сейчас будет. Мы, знаете, бываем на обедах… (Все для этих союзников.) Иногда там надо и поговорить. А. Толстой — он душка — кряхтит, рычит и на английского посла не обращает внимания… «Они» будут устраивать вторжение во Францию, но Алеша считает, что нужно в Голландию и на Гамбург, это удобнее… Моему Игнатьеву дают мало работы, мало заданий. Надо уметь снять все, все сливки с каждого, — у нас этого еще не умеют, уверяю вас. Сейчас, когда чувствуешь себя в расцвете ума, сил, — можно много сделать. Я недовольна, так вам и скажу….
Затем с опозданием явился А. А. Игнатьев. Идем к столу, — обед русско-французский… И все та же рязанская домработница Маруся — в наколке и в фартучке «по-французски»…
В 7 часов поехали на спектакль. Усадил их[173] в партер… В антрактах за столом Таирова — обмен впечатлениями…
Обряд был выполнен. Я еще раз (после третьего акта) показал публике свои помятые брюки и сделал улыбку — keep smiling[174]…
19 февраля 1944 года.
С утра немного читал…
Я жалею, что упускаю многое для дневника. Не успеваешь все записать, запомнить…
Мысли унеслись в будущее… Безусловно, научные открытия последних лет крупны, и мы увидим смелейшие опыты и эксперименты.
В кинохронике на складе лежат 580 тысяч метров отснятой пленки об Отечественной войне. Я дал совет все паспортизировать, — дать образно-стилевую и тематическую опись, — во имя создания будущих больших фильмов. Например: фильм «XX век». Я бы с огромной охотой взялся за такой сценарий. От первых хроникальных съемок Патэ, Гомона и Ханжонкова — до современности… Попытаться раскрыть генезис эпохи; стремительный общий прогресс; войны, революции. В центре: рождение новой цивилизации — СССР. Это мог бы быть фильм исключительный.