Встал. Умылся снегом… Прочел «Боевые листки» двух транспортеров — очень «водянистые». Надо побеседовать с редакторами и сделать новые «Листки».
…Приехал командир батареи товарищ Барбакадзе. Долго беседовали. Он из района Зестафони. Был чернорабочим в Тбилиси… В 1932 году по комсомольскому спецнабору пошел в Севастопольское училище береговой обороны.
…Финская и Отечественная войны его многому научили. Капитан Барбакадзе кадровый морской артиллерист, выдержанный строевой командир; говорит серьезно, неторопливо. Один из первых командиров наших транспортеров и тяжелых военно-морских батарей Н-ского укрепленного района. В 1940 году был в Эстонии, в Палдиски… Война застала Барбакадзе там же… Позже он был послан на Ленинградский фронт.
…В бою 12 января батарея Барбакадзе била по Шлиссельбургу. Наблюдательный пункт на Неве в четырехэтажном здании. Били по узлам 170-й немецкой пехотной дивизии. «Нашу работу увидите…» — говорит товарищ Барбакадзе.
…Ночью, «В последний час». В Сталинграде взят в плен генерал-фельдмаршал Паулюс[28] со своим штабом.
Под Сталинградом в составе 6-й армии и 4-й танковой было 330 000 солдат и офицеров. Таким образом, наши подсчеты были преуменьшенными. Подобного классически чистого военного разгрома Германия не видела со дня Иены[29]. Действия Антанты в 1918 году были лишены черт блистательности.
Несомненно, капитуляция, вернее, сдача Паулюса, найдет широчайший отклик. Пример Паулюса повлияет на многих немецких генералов, офицеров и солдат, а мы уж побеспокоимся о том, чтобы им стали известны подробности.
1 февраля 1943 года.
По пути в Кронштадт вице-адмирал Дрозд, командующий эскадрой КБФ, пересекая на машине в сильный туман залив, попал в полынью (видимо, здесь лед был пробит снарядом). Погиб… Горько… Отличный был командир.
Утром на легковой машине выехали на передний край…
В пути, недалеко от Невы, заметил двух пленных немцев, шедших под конвоем автоматчиков. Остановил машину. Коротко допросил их. Пленные — молодые солдаты 28-й легкой дивизии. Участвовали в Крымском походе: «В Зимферополь, Альлюшта…» (Одеты относительно хорошо. Куртки и брюки из толстой материи, теплые шапки, обшитые кожей бурки.) Наши конвоиры добродушны, показывают немцам свои полушубки, а потом щупают их куртки: «Эрзац!»
Один из пленных — молодой рабочий с завода «Сименс» из Берлина. Отрицает, что был в Hitleijugend. Сообщил, что солдаты хотят кончать войну; легко сдаются в плен. О положении под Сталинградом кое-что знает. Когда я сказал ему, что фельдмаршал Паулюс и весь его штаб взяты нами в плен, он удивленно переспросил: «Паулюс?» Видимо, это его поразило…
Немцы держались дисциплинированно, руки по швам, ответы четкие. Может быть, меня чем-то «взяла» молодость пленного и то, что он — рабочий. Я не чувствовал злобы, только некоторое презрение, жалость и интерес: вот еще один из гитлеровского мира. Разбив немцев, мы в основном испытаем похожие чувства: удовлетворение, жалость и интерес к немецкому народу. Думаю, что эсэсовцы и полицейские вызвали бы во мне иное отношение.
Быстро выехали к Неве. Вот рубеж, где стояли наши части с сентября 1941 года! Немцы вырвались тогда к Неве…
Нева тут, у истоков, широка. Здесь я жил летом 1925 года после похода Балтийского флота к балтийским проливам. (Поход с наркомом обороны товарищем М. В. Фрунзе.)
В снежной дали стоит величественный Орешек[30], гордая крепость. Флаг, поднятый моряками, развевался над ней — до дня прорыва блокады. Он доставлен с почетными ассистентами в Ленинград — флаг, пробитый пулями, разодранный ветрами… К нему приложен список героев, павших на посту и не отступивших ни на шаг.
По льду Невы, минуя развороченные старые проволочные заграждения, идут машины. Снега, снега и темные пятна людей. Вмерзшие в лед землечерпалки. Где-то близко орудийный огонь… Вправо — разрывы; там, у 8-й ГЭС, идет ликвидация окруженного немецкого гарнизона. Немцы сидят в бетонированных подвалах и упорствуют. Снова грохот разрывов, — и выше крон старых сосен взлетают пыль, дым, щебень и щепки. Это бьет батарея Барбакадзе.
Пересекли Неву… У края бывших немецких окопов — наш подбитый самолет. Погибая, он пикировал на немецкий узел сопротивления как раз у подъема к береговому шоссе. Шапки долой, товарищи!
Неприятно, что в лесу лежат трупы наших и немцев (всех еще не успели похоронить). Некоторые убиты на ходу, застывшие глаза раскрыты; один труп обуглен, оторвана кисть руки… Видимо, напоролся на мину…
Мимо нас пробираются по снегу саперы. Тащат колючую проволоку, бревна. Великие труженики войны!
…Очередная попытка фашистов вырваться на шоссе к Шлиссельбургу отбита. Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков… Бьет батарея. С перелетом ложится ответ противника. Низко проходят два «ила». Сапер вколачивает деревянным молотком указатель-вывеску… Как все слитно, едино! Какая во всем этом прочность, именно прочность! Это ощущение удваивается, утраивается, когда подходишь ближе к Шлиссельбургу.
Осмотрел Преображенскую церковь (бывший немецкий узел сопротивления). Она разбита основательно. Сюда всадили до сотни снарядов. Барбакадзе говорит: «Это наша работа».
Снег здесь окрашен во все тона: кровью, розовой кирпичной пылью, чем-то ярко-желтым (остатками взрывчатого вещества?), сажей от сгоревших немецких блиндажей… Стоят обуглившиеся вековые сосны, — из свежих их ран еще сочится смола. На перепаханном снарядами старом русском кладбище валяются полуистлевшие гробы, кости, черепа… Теперь покойникам возвратят их могилы.
Везде обрывки шинелей, разбросанное немецкое имущество, газеты, конверты, патроны и т. п. Наши тащат из разрушенных немецких блиндажей бревна и доски для новых сооружений. Тяжелые грузовые машины непрерывно подвозят лес… Скоро здесь будет построена железная дорога — по ней мы пустим первый поезд в Москву! Это, конечно, еще не «стрела», это будет фронтовой поезд, но как он нам люб, как мы ждем его!..
…Шлиссельбург разрушен. На сегодня в городе — триста пятьдесят человек гражданского населения. (Что с остальными?)
Я прошел по центру города, по набережной, побеседовал в управлении милиции, посмотрел работы по расчистке города. Местные жители убирают снег… Судоремонтный завод, ситценабивная фабрика и другие предприятия разрушены, но полным ходом идет восстановление. Стук, грохот, визг пил, удары топоров. На февральском ветру поют новые телеграфные провода.
Бегут вездесущие мальчишки: «Дяденька, идем, покажу, — у нас тут одна гражданка советское знамя сохранила…»
2 февраля 1943 года.
…Послал вторую телефонограмму С. К. Днем условился, что сделаю доклад для личного состава транспортера. За обедом в дружеской обстановке провел политбеседу на международные темы. Вопросов много.
Телефонограмма от генерал-майора Лебедева с вызовом в Смольный. Срочно выехал на машине. Оттепель еще сильнее… На шоссе обнажились асфальт и брусчатка. В воздухе что-то весеннее…
Смольный. Взял пропуск…
Меня приглашают в салон. Сервирован стол. За столом — Николай Тихонов. Здороваюсь… Оживленно беседуем о фронтовых делах. Тихонов худой, усталый, но работает упорно. Как обычно, рассказывает острые эпизоды…
Нам сообщили причину вызова: поручение Тихонову и мне — написать ответ лорд-мэру Лондона Сэмюэлю Джозефу на его поздравительное послание Ленинграду…
Работали вместе часа полтора… К 8 вечера текст сдали и уехали…
3 февраля 1943 года.
Мутная погода… Плохо спал.
Читаю прессу.
Днем написал очерк в «Правду» — «Ленинград наступает»… На такой очерк надо несколько дней, а ритм жизни быстрый — все скорей, скорей!
С 4 часов дня на партбюро в Пубалте — вопросы приема в партию.
4 февраля 1943 года.
…Приехал А. Фадеев. Был у С. К. Привез нам немного сухарей, консервов, водки, табаку…
Рассказывал о московских литературных новостях… О, литературный мир, даже война с Гитлером тебя не изменит!
5 февраля 1943 года.
Подморозило, снег… Противник уже прижат к Азовскому морю и к району Новороссийск — Анапа — Темрюк… Гитлер дал приказ бросить максимум плавучих средств для эвакуации немецких армий с Кавказа. Надо думать, что Черноморский флот и наша авиация момент не упустят и потопят фашистские корабли. В Новороссийске двое суток идут ожесточенные бои. Порт надо отнять у противника, лишить его возможности эвакуировать войска. Анапа, Темрюк, Приморско-Ахтарск — это малые каботажные порты, они не справятся с большой эвакуацией; в Азовском море — льды, а с севера, через Донбасс, уже идут наши части.
Подготовил для «КБФ» вариант очерка о батарее Барбакадзе.
С утра у меня был редактор «Нового мира» и «Краснофлотца» товарищ Щербина. Его командировал к нам Рогов[31]. Это, так сказать, «литературная разведка». Беседовали о том о сем… Разговор опять свелся к пьесе. Они полагают, что большую пьесу так просто написать в условиях постоянных ленинградских заданий, поездок, текущей работы и пр. Да и материал меняется на ходу — темпы войны все больше ускоряются.
Щербина говорил, что вызревания чего-либо нового в литературе пока нет. Видимо, еще рано, — нужна дистанция… События перехлестывают через вчерашние оценки. Недавно написанные пьесы или повести — в свете новых событий — уже кажутся менее значительными, вянут. И это понятно.
— В Москве холодно, не хватает дров, во многих домах вышел из строя водопровод. Нет ленинградского уменья «зимовать»… (Ну, оно и нам дорого далось.)
Я рассказал кое-что о ленинградской жизни. Щербина поражен трудностью нашего быта… Просит дать материал в «Краснофлотец», хочет перепечатать из «Ленинградской правды» мой очерк «Город Ленина» от 22 января 1943 года. Пожалуйста.