У писателей в этой новой цензурной ситуации три возможности: оставить надежды на публикации (Евгений Рейн становится киносценаристом научно-популярных фильмов, Анатолий Найман – переводчиком, Владимир Уфлянд – редактирует переводы на Ленфильме и пишет в детские журналы), эмигрировать или уехать в другой город, где больше шансов пробиться. По этому пути и пошел Довлатов в 1972 году, отправившись в Таллинн, но для него, как известно, это ничем не закончилось. В 1975 году он снова вернулся в романовский Ленинград.
Эмиграцию Довлатов, в отличие от многих коллег по цеху, считал для себя до последнего невозможной: кому нужен малоизвестный русский писатель за границей?
Создание «второй литературной действительности» выбрали писатели следующего после Довлатова поколения. Они постепенно начали организовывать самиздатские литературные журналы («Часы», «Обводный канал», «37»), устраивали квартирные выставки, филологические, философские, религиозные семинары, даже вручали за особые достижения учрежденную ими премию Андрея Белого.
Старшими по возрасту участниками этого движения были хорошо известные Довлатову поэт и художник Алексей Хвостенко, прозаик Борис Иванов, поэты Виктор Кривулин и Елена Шварц. Самыми известными стали, пожалуй, связанные с музыкой Сергей Курехин и Борис Гребенщиков.
В конце концов, Довлатов решается на еще один ход, чреватый арестом: в 1976 году передает свои рассказы для публикации в эмигрантской печати. В 1977 году американское издательство «Ардис», ориентированное на непубликуемых в Советском Союзе авторов, зарегистрировало копирайт, а в 1978 году издало «Невидимую книгу» Довлатова. Она вышла, когда Сергей Донатович уже находился в Вене.
Редакция детского журнала «Костер»Таврическая ул., 37
«Раньше я, будучи гонимым автором, имел все основания ненавидеть литературных чиновников. Теперь меня самого ненавидели. Я вел двойную жизнь. В Костре исправно душил живое слово. Затем надевал кепку и шел в «Детгиз», «Аврору», «Советский писатель». Там исправно душили меня. Я был одновременно хищником и жертвой».
В 1976 году Довлатова взяли на несколько месяцев работать редактором в детский журнал «Костер». Он подменял ушедшую в декретный отпуск сотрудницу. В Ленинграде в то время выходило два детских журнала, «Искорка» и «Костер». Названия, естественно, наследовали революционной ленинской печати, но остроумцы шутливо именовали «Костер» журналом имени Джордано Бруно, а Довлатов характеризовал его как «гибнущий журнал с инквизиторским названием».
«Костер» был открыт в 1936 году, сразу после разгрома созданного Самуилом Маршаком детского отдела Госиздата и уничтожения журнала «Еж», имевшего огромную популярность у читателей. Часть его редакции перешла в новое издание: в «Костре» публиковались произведения Евгения Шварца, Евгения Чарушина, самого Маршака, иллюстрировали журнал Николай Радлов и Владимир Конашевич. После ждановских репрессий журнал был закрыт на десять лет и возродился только с началом «оттепели».
В 1970-х редакция журнала помещалась в доходном доме А. С. Обольянинова, построенном знаменитым Алексеем Бубырем. Возглавлял журнал популяризатор биологии и океанологии, кандидат военно-морских наук Святослав Сахарнов. При нем в «Костре» сложился симпатичный коллектив, а популярность журнала вышла далеко за пределы Ленинграда – тираж превышал миллион экземпляров. Здесь печатались лучшие советские детские писатели – Виктор Голявкин, Виктор Драгунский, Юрий Коваль, а также те, кого не принимали из-за свободолюбия «взрослые» журналы: Владимир Герасимов, Евгений Рейн, режиссер Илья Авербах, Олег Григорьев, Булат Окуджава, Юз Алешковский. В частности, именно в «Костре» появилась «Баллада о маленьком буксире» Иосифа Бродского, его первая публикация.
В «Костре» подрабатывали художники Михаил Беломлинский, Светозар Остров и Георгий Ковенчук, отделом спорта и юмора заведовал Лев Лосев. Одну из рубрик вел Владимир Уфлянд: «Звездочет Хусейн, домовой Демьяша, лесовик Сиволапыч и Гном-Гастроном отправились в пеший туристский поход. Проходя лугом, они повстречали корову Пеструшку. Большой любитель животных, Демьяша попросил у коровы разрешения угостить ее букетиком травы. Пеструшка была польщена, но предупредила, что ест далеко не всякие виды злаковых травянистых растений, а только ежу, лисохвост, мятлик, пахучий колосок и рейгресс. Разборчивость коровы поставила Демьяшу перед трудной задачей. До этого момента он был уверен, что вся растущая на лугах зелень носит только одно название: трава обыкновенная. Помогите, ребята, Демьяше, найти среди других видов злаков те, которые охотнее всего кушает Пеструшка».
Слева направо: Святослав Сахарнов, Лев Лосев, Михаил Беломлинский (на заднем плане), Владимир Уфлянд в редакции журнала «Костер». Фото из архива С. В. Сахарнова
Довлатов оказался ответственным работником: внимательно читал десятки писем и рукописей, которые приходили от взрослых и малолетних читателей журнала, отмечал талантливых детей. Самому Довлатову удалось опубликовать в «Костре» написанный ради заработка рассказ «Мы с вами говорим на разных языках» о немецком коммунисте Фрице Маркузе, который сам впоследствии он оценивал скептически: «Напоминает худшие вещи средних профессионалов». Вскоре сотрудница журнала Галина Георге благополучно вышла из декрета, и Довлатов свое место потерял.
Станция метро «Ломоносовская»
Довлатов с детства был неравнодушен к живописи, сам неплохо рисовал. Живя в Ленинграде, он был знаком с Михаилом Шемякиным, Яковом Виньковецким, Михаилом Беломлинским, любил бывать в художественных мастерских. В мансарде на «именинах хомяка живописца Лобанова» главный герой «Заповедника» встречает свою будущую жену Таню: «В мансарду с косым потолком набилось человек двенадцать. Все ждали Целкова, который не пришел. Сидели на полу, хотя стульев было достаточно. К ночи застольная беседа переросла в дискуссию с оттенком мордобоя. Бритоголовый человек в тельняшке, надсаживаясь, орал: «Еще раз повторяю, цвет – явление идеологическое!»… (Позднее выяснилось, что он совсем не художник, а товаровед из Апраксина двора.)»
В России Довлатов в основном рисовал для души, умел мастерить фигурки из проволоки и занимался художественной резьбой по дереву (из армии прислал родным вырезанную голову Хемингуэя), а когда эмигрировал в Америку, не надеясь найти литературной работы, отправился на ювелирные курсы.
Еще в конце 1960-х после службы в газете «За кадры верфям» Довлатов решил попробовать работать руками, чтобы уйти от идеологизированной журналистской поденщины и обеспечить, что называется, стабильный заработок. Через знакомых он попал в бригаду камнерезов, получавших заказы от Комбината живописно-оформительского искусства. КЖОИ помещался в бывшей (и нынешней) церкви Святого Исидора Юрьевского на проспекте Римского-Корсакова, 24, считался в Ленинграде местом «блатным»: между заказчиками и подрядчиками существовали договорные отношения, сметы, как правило, безбожно раздувались, что позволяло всем участникам процесса неплохо заработать.
В 1969 году Довлатов писал Людмиле Штерн: «Мы работаем с утра до вечера, на днях сдадим работу, несколько дней пробудем в мастерской на Пискаревке, оттуда я смогу тебе звонить, а потом уедем на неделю охотиться, после чего отправляемся в Баку, рубить некоего Амишада Азизбекова, одного из 26 неврастеников. На службе у меня все в порядке. Тружусь я с большим усердием, потому что хочу в течение года получить квалификацию резчика по камню, с которой я нигде не пропаду. После литературы это самая подходящая профессия…» Впрочем, в Баку Довлатов так и не отправился. Вплоть до отъезда в Таллинн в 1972 году он продолжал много писать и обивать пороги литературных журналов и издательств. В одном из писем он жалуется Донату Мечику: «Литературные дела по-прежнему беспросветны. «Аврора» № 7 публикует микроскопический рассказ, заплатив, однако, 25 рублей вместо ожидаемых 10. Иногда меня обнадеживают разные инстанции, но потом все рушится». Держаться на плаву помогали случайные журналистские или сезонные заработки.
«Ломоносовская», новая станция Невско-Василеостровской линии, была открыта в декабре 1970 года. Нынешний горельеф с изображением Михаила Ломоносова, украшающий торцевую стену, – второй по счету, он появился в 1985 году.
В создании первой мраморной скульптуры великого ученого непосредственное участие приняла бригада каменотесов, учеником которой числился Сергей Донатович. Коллега Довлатова по «Костру» Валерий Воскобойников вспоминал: «Довлатов работал на кладбище, ваял скульптуры вместе с каменотесами и промышлял также изготовлением памятников. Помню, однажды он звонит мне: «Валера, съезди на станцию метро «Ломоносовская» и посмотри на скульптурное изображение бабы. Это Михаил Васильевич Ломоносов – мы сваяли!»».
Уже уехав в Таллинн, Довлатов писал жене, часто бывавшей в то время на «Ломоносовской», чтобы они с Катей не подходили близко к скульптуре – она была очень плохо укреплена и могла упасть в любой момент. Вскоре уродливого Ломоносова сняли, зато история создания горельефа дала материал для остроумнейшего рассказа «Номенклатурные полуботинки».
Государственное экскурсионное бюроАнглийская наб., 56
Мощная организация Государственное экскурсионное бюро находилась в помещении бывшей англиканской церкви на Английской набережной. ГЭБ принадлежала монополия на всю экскурсионную деятельность в Ленинграде и за его пределами. Сергей Довлатов здесь не работал, но использовал корпоративные автобусы как транспортное средство: на них было удобнее всего добираться из летнего Ленинграда в Пушкинские горы, где он провел туристические сезоны 1976-го и 1977-го годов, работая вместе с друзьями, Андреем Арьевым и Владимиром Герасимовым. Автобусы в этом направлении, как и в наше время, отправлялись от Гостиного двора.