Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой — страница 16 из 36

К моменту, когда Саша стал беспартийным, у него в Израиле «обнаружилась сестра». Она засыпала его письмами, он слал ей телеграммы. Надо было срочно объединяться: жить друг без друга они явно не могли. Но в ОВИРе только посмеивались: "Послушайте, Бланк, вам было два года, когда ваша… как там ее… сестра покинула СССР. Здесь у вас полно братьев и сестер, с которыми вы вместе росли и воспитывались. Что за странная любовь именно к той, израильской сестре?»

– Сердцу не прикажешь. Оно знает, кого любить, кого – нет, – отвечал Саша.

Он получил разрешение. Кого-то ведь надо выпускать, чтобы весь мир видел: пожалуйста, те отдельные отщепенцы, которые не хотят жить в СССР, могут спокойно отщепиться и уехать в Израиль. И пенсионный отдел министерства обороны тоже кое-что сэкономит.

В Ленинграде начались празднества. Трудно было найти в городе еврея – не по паспорту, по духу – который бы не знал Сашу. Грустновато, конечно, было, что наш Саша уезжает. И радостно, что первая ласточка, хотя и не делающая весны, улетала после слишком долгой зимовки на Родину.

Уезжал первый член организации. Теперь у нас была уверенность, что о нас узнают, а, может быть, и помогут.

12

ДЕЛА СИОНИСТСКИЕ

Соломон и Владик, ездившие провожать Сашу в Москву, возвратившись, рассказали на комитете, что почти все сионисты России собрались в Москву провожать Сашу Бланка. И еще они сообщили, что в Москве был создан ВКК. Отныне сионистские группы в Москве, Ленинграде, Риге, Киеве и Тбилиси будут координировать свою работу. В Москве не была создана единая сионистская партия России. Даже по вопросу об организационной структуре сионистского движения на местах сразу же возникли разногласия, напоминающие разногласия Ленина и Мартова на II съезде РСДРП. Ленинград и Киев настаивали на организационной структуре движения с соответствующими требованиями к дисциплине. Остальные считали, что это ни к чему. В этом вопросе никто никого не переубедил. Зато по многим другим вопросам сразу же пришли к общему знаменателю. Позже решили выпускать «Итон». (Кстати, в Москве группа Бориса Шлаена тоже стала выпускать периодический журнал «Исход», в котором публиковались открытые письма по вопросам алии.)

ВКК не был постоянно действующим органом с резиденцией в определенном месте. На каждом заседании ВКК одному из пяти городов поручалось организовать следующую встречу. Представители, съезжающиеся на эту встречу, и образовали очередной состав ВКК. После встречи в Москве в августе 1969 года следующую встречу провел Рома (Рига) в ноябре 1969 года, затем Костя (Киев) – в феврале 1970 года и, наконец, Леня (Ленинград) – в июне 1970 года. На последней встрече 13-14 июня в Ленинграде полноправными членами ВКК стали сионистские группы Минска, Вильнюса и Кишинева. Это было за день до 15 июня…

Создание ВКК было этапом, качественным скачком в движении. Сионистский трактор перепахивал неподвижные еврейские пласты России по параллелям и меридианам. И они приходили в движение.

Координация деятельности сионистских групп зарядила местные группы новой энергией. Само сознание того, что где-то в далеком Тбилиси или Кишиневе кто-то рискует во имя тех же идеалов, идет тем же путем, согревало и подбадривало.

Но помимо всего этого, координация давала и чисто практические результаты. Мы перестали вариться в собственном соку. Каждый член ВКК стал экспортировать и импортировать идеи.

В конце 1969 года из Риги пришел проект «Пушкин». Это несколько юмористическое кодовое название было дано идее сбора информации и издания книги о фактах государственного антисемитизма в СССР.

Как ни странно, этот проект постепенно заглох. И вовсе не потому, что таких фактов не было. Только теоретически в СССР можно было встретить еврея, который не сталкивался бы с антисемитизмом. Если и попадались редкие экземпляры, которые говорили, что они не замечали антисемитизма, то это вовсе не значило, что они не сталкивались с ним. Ибо между двумя понятиями: «сталкиваться» и «замечать» такая же разница, как между понятиями: «слушать» и «слышать». Когда кто-то говорит, что он не «чувствовал» в СССР антисемитизма, я сразу вспоминаю двух молодых еврейских солдат американского экспедиционного корпуса в Европе во время Второй мировой войны: Аккермана и Фаина. Я вспоминаю маленького, слабого телом и сильного духом Ноя Аккермана, который ходил с выбитыми зубами, подбитым глазом, распухшими от чужих кулаков губами именно потому, что он «сталкивался» с антисемитизмом и «замечал» его, давая ответ на любой вызов чувству национального достоинства еврея, независимо от того, касался ли вызов его лично или кого-то другого. И я вспоминаю здоровяка и силача Фаина, который служил в той же роте, что и Ной, и который сталкивался с антисемитизмом точно так же, как и Ной, но «не замечал» его. У него были мощные трицепсы, воловья кожа, под которой всегда равномерно работал насос для перекачки крови, и уши, которые слушали все, а слышали только то, что он хотел. Этой «болезнью Фаина», которую описал Ирвинг Шоу в «Молодых львах», болеют евреи на всех континентах.

Проект «Пушкин» заглох по этическим причинам. Мы не считали себя вправе обнародовать без согласия тех, кого это касалось, факты дискриминации по отношению к ним, ибо это, почти наверняка, могло бы повредить их дальнейшей «спокойной жизни». Не говоря уж о том, что многие из них отказались бы впоследствии подтвердить эти факты.

***

У дверей ЗАГСа сидела молодая еврейка с новорожденным на руках. Ее лицо выражало отчаяние. Проходившая мимо знакомая окликнула ее:

– В чем дело? Чем ты так озабочена?

– Да, вот, родился у меня сыночек и я не знаю, что делать, записать ему на два года больше или на два года меньше?..

– Запиши столько, сколько ему на самом деле.

– Ой, об этом я так и не подумала, – обрадовалась еврейка и побежала к двери.

Этот анекдот я всегда вспоминаю в связи с переписью населения СССР в 1969 году. Предстояла перепись, а мы не знали, за что агитировать… Как ответить на вопрос анкеты – «Ваш родной язык?» Ответить, что еврейский… Но если слишком многие напишут, что их родной язык еврейский, то это можно будет расценить как результат наличия какой-то культурной национальной жизни в СССР.

Ответить, что русский… Но если слишком многие напишут, что их родной язык русский, то это можно расценить как результат ненасильственной ассимиляции.

Что же лучше? На два года больше или на два года меньше…

И тут доставили из Риги агитационную брошюру: «Ваш родной язык», предлагавшую всем национально настроенным евреям, независимо от того, соответствует ли это действительности, указывать родным языком еврейский.

Я не думаю, что агитация в этом вопросе могла как-то серьезно повлиять на результаты переписи. Около 20 процентов опрошенных евреев назвали своим родным языком еврейский. Если исходить из того, что сторонники обеих точек зрения в какой-то степени взаимно нейтрализовали друг друга, то эта цифра, по-видимому, близка к истине: каждый пятый еврей еще не забыл язык, который знал в детстве.

Но не в этом дело. Когда тронутся эшелоны, среди пассажиров будут те самые, которые на вопрос анкеты 1969 года «Ваш родной язык?» честно ответили: русский. Оказалось, что можно говорить на «родном русском языке» и оставаться евреем.

***

Одним из результатов координации сионистской работы была идея создания всесоюзного летнего лагеря для еврейской молодежи. Осуществляла эту идею автономная группа нашей организации в Кишиневе при нашем техническом содействии. Ответственным за организацию лагеря от нашего комитета был Толя Гольдфельд. Арон Волошин, Саша Галытерйну Харик Кижнер, Шимон Левит и Лазарь Трахтенберг вступили в организацию, когда они заканчивали Политехнический институт в Ленинграде вместе с Толей. Возвратившись в Кишинев, они создали там автономную ячейку Ленинградской организации и поддерживали через Толю с нами крепкую связь. Перед отъездом ребят в Кишинев Владик Могилевер организовал для них курсы интенсивного иврита, чтобы они смогли преподавать затем язык в кишиневских ульпанах. Десять дней по десять часов в день член Союза писателей СССР и будущий член Союза писателей Израиля Авраам Моисеевич Элинсон (псевдоним А. Белов) вместе с Владиком преподавали ребятам иврит. Программа курса была предельно насыщена: главы из книги Бытия о Иосифе и его братьях, отрывки из «Евгения Онегина» в переводе Авраама Шпионского и его же перевод стихотворения Симонова «Жди меня», басни Крылова в блестящем переводе Ханании Райхмана и его же стихотворные афоризмы и эпиграммы. И, конечно, масса упражнений. В перерывах наскоро ели, «запевая» популярными израильскими песнями. В конце курса Авраам Моисеевич подарил каждому курсанту книгу на иврите из своей личной библиотеки, причем выбрал такие, которые имелись и на русском языке, чтобы ребята в Кишиневе могли продолжать занятия самостоятельно.

Курс был закончен. Экзамен сдан. На заключительном вечере вслух мечтали о встрече Дома. Эти мечты сбудутся, но путь кишиневцев в Израиль тоже пройдет через Мордовские лагеря…

Подготовку к созданию лагеря начали еще зимой. К лету, поре студенческих каникул и рабочих отпусков, палаточный лагерь надо было подготовить к принятию нескольких сот человек в несколько смен. Первый год, возможно, несколько меньше. «Устные путевки» были выданы во все города, с которыми у нас и у кишиневцев была связь. Было подобрано место на берегу Днестра, отрегулированы вопросы быта, питания, палаток, учебников иврита и пособий по истории. В середине июня начиналась первая смена. Из Ленинграда в Кишинев уже вылетели первые преподаватели и студенты.

Член комитета Лева Ягман должен был преподавать в первую смену. Он взял отпуск и вылетел в Кишинев вместе с женой и двумя малышами. Но лагерь только начинал раскачиваться. К занятиям еще не приступили и Лева с Мусей решили пожить несколько дней в Одессе. Они сняли комнату, расположились в ней, уложили детей спать. Лева взял тазик и вышел во двор помыть перед сном ноги.