Но он успел вымыть только одну ногу. Его арестовали прежде, чем он поставил в таз другую.
У проблемы распространения литературы две стороны. Что распространять и как распространять… РИС занимался только первой. Вопрос – как распространять – встал с первых шагов организации.
Как противопоставить лавине клеветы на Израиль, на сионизм и еврейскую историю достаточно эффективную контрпропаганду? Сколько человек смогут прочитать двадцать один экземпляр «Эксодуса» за год? В среднем человек двести. А в Ленинграде евреев около двухсот тысяч. Среди них несколько десятков тысяч молодых, которых еще не засосала пучина мещанского быта, которые еще в состоянии воспринимать идеи и бороться за них. Когда дойдут до них стихи Бялика и МД., «Фельетоны» Жаботинского, «Эксодус»? Дойдет ли до них «Сказание о погроме», чтобы вскипятить кровь в жилах? При обычном кругообороте это было делом очень долгим.
Поэтому с первых месяцев существования организации мы пестовали идею распространения листовок во время массового скопления народа. Дважды в год Ленинград выходит на улицы и бесконечной рекой демонстраций течет через Дворцовую площадь. Демонстрантам давно уже безразличны лозунги и призывы, которые обрушиваются на них с трибун через громкоговорители. У нас на заводе давали день отгула тем, кто соглашался пронести Красное знамя несколько сот метров во время демонстраций. Это предлагали внукам тех самых дедов, которые без всяких отгулов делали революцию 1917 года.
Но Ленинград – не Рио-де-Жанейро и не Кельн. Шумных карнавалов в нем не бывает. А разрядка людям нужна. Приятно отключиться от ежедневной нудной суеты, надеть новый пиджак и белую рубашку и идти по празднично украшенному городу под звуки музыки, покупать красивые воздушные шары дочери, которую почти не видишь по будням, а себе пиво и воблу (если повезет). А что там кричит с трибуны в микрофон тот пузатый дядя в очках – это его личное дело. Сам кричит очередной лозунг, сам же покрывает его бодрым «ура» – площадь единодушно молчит. Никого это давно уже не колышет. Только на какой-нибудь местнический призыв, типа «Да здравствует славный коллектив Техникума общественного питания!» может откликнуться несколько энтузиастов из проходящей мимо колонны техникума.
Даже сотня листовок, упавшая на Дворцовую площадь во время демонстраций 1 мая или 7 ноября, могла бы надолго взбудоражить весь город, по крайней мере, наших прямых адресатов – евреев Ленинграда. Еврейская молодежь увидит, что в городе существует подпольная организация сионистской молодежи, и это зажжет тех, кто еще может гореть.
Но как это сделать? Просто вынуть из-за пазухи пачку листовок и бросить? Это можно. Но это не просто самоубийство, это убийство организации. Кажется, десятки тысяч людей на площади, велик ли шанс, что агент КГБ окажется рядом с тобой… Велик. Преподаватель Университета из Ивано-Франковска Коля Бондарь приехал в Киев и присоединился к демонстрации на Крещатике. В руках он нес такой же по размерам и форме транспарант, какой несли рядом с ним десятки других людей. Его транспарант тоже начинался со слов «Да здравствует», только дальше стояло «самостийная Украина». Коля успел пройти несколько десятков метров. Потом я встречу его в лагере на Урале.
Ясно было, что листовки должны были упасть сверху, «как снег на голову». Возможное средство доставки – ракета. Соломон сконструировал простую ракету, которая работала на порохе, оставшемся у меня с охотничьих времен. При испытании ракета с трудом подняла в воздух саму себя. Ракету отбросили.
Решили использовать воздушные шары, наполненные специальным газом легче воздуха. Их как раз продают во время праздников. Во время ближайшего праздника купили пять шаров, принесли домой, связали вместе. Связка бойко поднялась под потолок. Привязали к ней пять листиков бумаги, имитирующих листовки. Шары с трудом поднялись под потолок и через полчаса уже отделились от потолка и стали опускаться. Газ очень быстро выходил через поры шаров. Как говорит советская торговая реклама: «Советское – значит отличное». И как добавляют антисоветчики: «от нормального». Шары отбросили тоже. Но почему именно на Дворцовой площади, где по теории вероятности лишь каждый двадцатый демонстрант – еврей? Не проще ли бросить листовки из слухового окна синагоги в праздник Симхат Тора? Во дворе синагоги, по той же самой теории, каждый первый – еврей или, по крайней мере, еврейка. Думали и об этом. И тоже отбросили: не хотели ставить под удар синагогу и верующих.
Ульпаны – неофициальные группы по изучению еврейской истории и языка – стали оптимальной формой, позволяющей решать сразу несколько проблем: концентрировать молодежь в группах, находящихся под влиянием организации, пробуждать в ней национальное самосознание, давать ей основы знаний еврейской истории и языка. Ульпаны стали магистралью, по которой боль Бялика и ярость Жаботинского переливались в сердца. Ульпаны стали базой кадров для организации, давая возможность присматриваться к людям в процессе занятий. Многие члены организации начинали свой путь в ульпанах.
Маленькие еврейские республики, в которых за время обучения люди приходили от эмоционального сочувствия Израилю к идее о необходимости собственного выезда в страну – вот чем были ульпаны. Если бы в КГБ не базировали свою работу на тотальном: «Держать и не пущать», если бы они не напугали сами себя до смерти придуманным ими же страшным призраком, который они тоже назвали сионизмом, то могли бы многое увидеть. Могли бы, например, увидеть, что настоящие, а не высосанные из пальца сионисты объективно отвлекают наиболее динамичную часть еврейской молодежи от тенденции вмешиваться во внутренние дела России, от попыток изменить существующий строй, идя в авангарде коренного пассива. Сколько потенциальных Гинзбургов и Даниэлей, пройдя через ульпаны, решили: хватит! Хватит делать счастливыми других. Кто, если не мы, еврейская молодежь, будет строить собственный Дом на собственной Земле на основе собственных Традиций? Кто защитит его от многочисленных врагов? Кто обеспечит будущее детей наших, внуков, правнуков?
С другой стороны, сионисты СССР были объективно мощным и активным союзником либерально-диссидентского движения. Еще в феврале 1917 года сионисты России горячо приветствовали Революцию, которая принесла свободу, равенство возможностей, идеологический плюрализм, установила парламентское правление, основанное на разделении властей, дала демократию, которой никогда не знала Россия. Но демократии было столько, что непривычная к ней страна не смогла ее переварить. В октябре произошел Великий заворот кишок. Только теперь Россия поняла, что такое самодержавие без всяких ограничений. Тоталитариссимус Сталин сперва восстановил империю, а потом округлил ее. Если в период борьбы большевиков за власть главным вопросом был «Кто кого?», то теперь главным вопросом стал «Кого куда»?
Эти события происходили в чужой и чуждой стране, в которую нас занесли исторические вихри. Мы уже здорово обожглись в 1917 году и хотели, чтобы сами хозяева решали, что для них хорошо и что плохо. Однако мы никогда не были безразличными к тому, что происходит на земном шарике, тем более там, где нам пришлось родиться. Нет, это был не пустой вымысел Шолом Алейхема, писавшего о жителях еврейского местечка, не спавших между двумя погромами… из-за сострадания к борющимся бурам Трансвааля.
Мы боролись с существующим в СССР режимом на узком фронте: прекратите искусственную ассимиляцию и дайте нам уйти. Но среди нас не было ни одного, кого бы не пронзила боль изнасилованной Чехословакии. Мы не ставили своей целью изменение существующего в СССР строя, но объективно мы раскачивали лодку, и болели за то, чтобы когда-нибудь она перевернулась.
Первый ульпан в Ленинграде возник ранней осенью 1967 года по инициативе Давида Черноглаза и Владика Могилевера. Они его организовали и преподавали в нем соответственно историю и иврит. По знакомству удалось снять у Дачного треста большой дом на самом берегу Финского залива в пригороде Ленинграда – Репино. Летом этот дом сдавался под дачу какому-то партбоссу, остальное время в нем работал ульпан.
В классных комнатах репинского ульпана могли бы разместиться не только два десятка его слушателей, но и небольшая сельская школа. Ульпанистки готовили горячие обеды, и в кухне рядом со сверкающей чистотой посудой стояли банки с мукой, крупой, сахаром. У этого просторного помещения был только один недостаток – продолжение его достоинств – в морозные дни в ульпане было чертовски холодно. Всю ночь с субботы на воскресенье дежурные топили классные комнаты, но даже возле самой печки из их ртов шел пар.
В Репино занимались первые члены организации и их знакомые, как правило, студенты или недавние выпускники. Уровень преподавания в ульпане был достаточно высокий, при окончании курса сдавались экзамены.
Второй ульпан организовали мы с Соломоном месяца через полтора после первого. Соломон занимался в нем хозяйственными делами, я преподавал иврит. Наш ульпан был расположен на несколько остановок электрички ближе к городу, чем Репинский. Мы арендовали флигель у частного владельца в Лисьем Носу. Комната в 15-20 квадратных метров и небольшая прихожая – вот все, что мы имели. Когда собирались все, сидели вплотную. Но это согревало во всех смыслах этого слова. Наши дежурные приезжали за две электрички до остальных студентов и успевали натопить наш скромный «альма-матер», как добротную деревенскую избу. Нам было тесно, но тепло. Обедов мы не варили – каждый привозил с собой завтрак. Везли с запасом, чтобы хватило на тех, кто приедет налегке. Во время долгой перемены ребята играли в футбол на зимней заснеженной улице, а девушки готовили «стол». Приходили голодные футболисты и продолжали борьбу уже за столом. Шуточки, прибауточки, подначечки – я не помню более веселого времени, чем те: воскресенья в Лисьем Носу.
Знания не были для нас главным, и академический уровень ульпана был намного ниже, чем в Репино. Кончая наш ульпан, парни знали иврит далеко не блестяще, но в организацию вступали почти все.