Перед боем давали по 100 граммов спирта, на некоторых фронтах, ребята говорили, и в обороне давали, а у нас только перед наступлением, но я не пил.
Белокров Георгий
Краснопеев Иннокентий
Меня направили под Невскую Дубровку, где шли тяжелые бои. Мы пытались форсировать Неву. По военной науке надо, чтобы было артиллерийское прикрытие, средства переправы, а мы без всяких средств форсировали, захватили на том берегу у немцев участок примерно 2–3 километра по фронту и 600 метров в глубину. Немцы тогда запускали столько ракет, что было светло, как днем. Мы смеялись, что придется после войны немцам платить за освещение. Мне часто приходилось переправляться, потому что половина полкового медпункта находилась на Невском пятачке, а другая — в 3-х километрах от берега на нашей стороне. Если честно, приходилось нелегко. Было очень опасно, подсчитал потом потери — 100 тысяч убитых.
Больше всего было ранений в ноги, потому что часто приходилось преодолевать минные поля. А когда находились в окопах, то привозили раненых в руки и голову. Попадались и самострелы — те, кто стрелял в себя сам, чтобы в госпиталь с передовой попасть. Как-то пришли ко мне в полковой медпункт сразу три человека: два солдата и младший лейтенант, командир взвода. И все в руку ранены. А по ранению сразу видно, что самострел, потому что порошинки кругом, значит, выстрел с близкого расстояния. А тут зашел дивизионный врач ко мне в палатку. Увидел их и говорит: «Краснопеев, расстреляй их немедленно!» Я ему говорю: «Товарищ дивизионный врач, я не буду расстреливать их. Отправлю в медсанбат, там они все равно никуда не денутся». А он требует: «Нет, расстреляй немедленно». Делать нечего, пригласил я его к себе в землянку, там у меня «маленькая» была, угостил его рюмочкой. А сам вывел этих бедолаг и три раза вверх выстрелил. Потом говорю им: «Вот впереди шоссе, идите в медсанбат отсюда, чтоб я вас не видел, а то начну по вам стрелять». Вернулся обратно в землянку, а этот врач мне и говорит: «Знаешь, Краснопеев, я ведь погорячился». Я ему и рассказал, как было дело. Он меня за это благодарил.
Что значит убить человека? Мой товарищ, сейчас заслуженный художник РСФСР (он получил орден Славы третьей степени в Красном Селе) при атаке штыком заколол немца. Мы в прошлом году ездили с ним на встречу полка. И он мне говорит: «Иннокентий, а ведь немец, которого я тогда заколол, тоже был человек». Вот видите, столько лет прошло, а он помнит. Это непростая вещь — убить человека…
Пчелов Борис
Нашу дивизию после короткого отдыха пополнили моряками Балтийского флота и перебросили в район Невской Дубровки. Перед нами поставили задачу — подготовиться к форсированию Невы и захвату кусочка земли на левом берегу, который потом стали называть Невским пятачком.
Нева широкая, в том месте примерно 800 метров. Мы тренировались преодолевать водные преграды на озерах. Форсировали их и вплавь, и вброд, чтобы хоть какой-то опыт приобрести. И вот началась операция.
Началась она с артиллерийской подготовки, но это привело в боевую готовность фашистские войска. На самом берегу у них — только охрана, группа пулеметчиков, а основная часть войск находилась в третьей траншее, поэтому артиллерийская подготовка накрывала лишь малочисленную группу, а остальные готовились отразить атаку. Погиб командир 68-го стрелкового полка Лопухов, погиб полковник Мустафин, заместитель командира нашей дивизии, и весь штаб полка погиб — прямое попадание бомбы. Операция провалилась. Отдельные группы сумели вырваться и переправиться на левый берег, но удержать этот кусочек земли не могли.
Наш 329-й стрелковый полк пополнили моряками Балтийского флота — 2 тысячи человек мы получили. Ну, что такое моряки, объяснять вам не надо. Это отборный, закаленный состав, волевой, героический, с опытом. И командир первого батальона нашего полка, Александр Васильевич Строилов, внес предложение командиру дивизии — форсировать Неву без артиллерийской подготовки. Дабы опять не привести в боевой порядок немцев на том берегу.
И вот следующая попытка, уже без артподготовки. Командир дивизии был против, но нашему командиру удалось отстоять свое мнение, и, вы знаете, эта операция прошла удачно. Форсировали Неву, захватили пятачок.
Были и потери, мы отбивали за сутки 5–10 атак фашистов, но все-таки пятачок удержали. И вот за эту операцию наша дивизия первой на Ленинградском фронте удостоена звания гвардейской стрелковой дивизии. Позже 70-я и 45-я стали гвардейскими дивизиями. Гвардейское знамя нам вручал Андрей Александрович Жданов, как член военного совета, гвардейские значки нам всем вручили. Для наших воинов: офицеров, сержантов, рядовых, — это была самая высокая награда, потому что до этого никаких наград мы не получали, да и не за что было, мы же отступали.
В штыковых атаках я участвовал неоднократно, получил две контузии, осколочное ранение в голову, до сих пор осколочек ношу. По официальным данным, на этом пятачке погибло 253 тысячи. Эти данные неточные, конечно, потому что очень много утонуло в Неве и очень много погибло на берегу, когда мы готовились к переправе.
Только один из десантов Жукова сумел закрепиться на левом берегу Невы. 20 сентября 1941 года 115-я стрелковая дивизия и 4-я бригада морской пехоты захватили плацдарм к западу от 8-й ТЭЦ — знаменитый Невский пятачок. Наступление Кулика наконец-то получило поддержку. Между войсками Жукова и армией Кулика оставалось всего 9 километров.
Командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб 26 сентября охарактеризовал положение 39-го моторизованного корпуса как кризисное и выразил сомнение в способности этого корпуса удержать Шлиссельбург. В разгар битвы под Москвой Гитлер срочно перебросил на помощь фон Леебу подкрепление. На Синявинский выступ из Восточной Пруссии прибыли воздушно-десантные войска, герои Нарвика и Крита — самых успешных воздушно-десантных операций в истории человечества. К Неве и Волхову перебросили войска из Франции и 250-ю испанскую дивизию.
54-ю армию Кулика остановили. Наступление на Невском пятачке также забуксовало. Но Жуков доложил Сталину: в поражении виноват Кулик. 26 сентября маршала сняли с должности командарма, а 54-ю армию перевели в подчинение Жукову. Жуков ничего нового не придумал. Приказал продолжить наступление и овладеть Шлиссельбургом немедленно. Однако оказалось, что дело не в полководцах. Ни одну из поставленных Жуковым задач войска выполнить не смогли. И еще долгие месяцы с огромными потерями штурмовали «бутылочное горло» у Шлиссельбурга. 6 октября Жуков улетел в Москву, так и не прорвав блокаду Ленинграда. Но подчас в армии главное — не успехи на службе, а умение доложить. В истории, спасителем Ленинграда парадоксальным образом остается Георгий Жуков. Судьба же маршала Кулика сложилась трагически. Поражение под Ростовом, катастрофа в Крыму: к концу войны Кулик понижен до генерал-майора. От еще больших неприятностей его на время спас находившийся тогда в фаворе у Сталина Жуков. Но сразу после победы и Жуков, и Кулик оказались в опале. В 1950-м Кулика за недовольство кадровой политикой командования арестовали. В ходе следствия он показал: «Я поднял тост за Жукова и предложил группироваться вокруг него…» Бывшего маршала вскоре расстреляли. С тех пор советские военные историки обычно сваливают всю вину за провал сентябрьского наступления 1941 года на маршала Григория Кулика.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Дадаев Александр
Я помню, как шли на Колтуши, на Невскую Дубровку. Шли ночью, пешком, бойцы засыпали по дороге. Не доходя до Невской Дубровки, остановились в лесу. Там мы простояли недели две. Никаких учений не было, просто жили в палатках. Вероятно, нас приучали к полевым условиям. Ночью 8 или 9 декабря нам отдали приказ перейти Неву. По льду переходили. Над нами — смертоносный веер из трассирующих пуль, которыми немцы с левого высокого берега обстреливали всю Неву. Невский пятачок находился южнее, ближе к поселку Ивановка. А мы должны были закрепиться на плацдарме (это просто узкая полоса на левом берегу Невы). Полоса состояла из трех ярусов. Первый ярус — это самая низкая часть берега, второй ярус — метров 10 выше. Именно здесь мы должны были находиться. Это полоса 10–15 метров, не более. А следующий, третий ярус — там, где находились немцы. На этой площадке проходила автомобильная дорога, она и сейчас там есть: дорога из Ленинграда в Шлиссельбург.
Пробыл я там недолго, наверное, полтора дня. Немцы нас поливали огнем, боеприпасов у них было достаточно. Это у нас — по 5 патронов на винтовку, да одна обойма в запасе. Всего — 10 патронов. Так что расходовать их приходилось экономно. Спрятаться от немецких пуль и минометного огня было негде, на пятачке — ни одного окопа, только воронки от разорвавшихся мин и снарядов. От мин они небольшие, а от снарядов и вовсе почти не было. Единственный способ укрыться — прижаться к стене третьего яруса, но для спасения этого мало. Днем 10 декабря меня ранило в ногу. Я подполз к землянке, в которой находился медпункт, но санитар сказал: «Чего надо? У тебя есть индивидуальный пакет, вот и перевязывайся сам, и радуйся, что жив». Я попросился переждать до ночи. Но санитар ответил: «Ночью будет хуже. Если немцы подойдут, то они добьют раненых. Лучше ползи на тот берег. Это твое спасение».
Нева вся была в огромных торосах. Полз я очень долго, с трудом через них перебираясь. Ранило меня где-то около 12 часов, а добрался я до другого берега только к 9 вечера. Немцы, не переставая, обстреливали Неву. Я и не помню, как залез в окоп на правом берегу, как нашел медсанбат.
Потом меня перевезли в госпиталь в Ленинград, на канал Грибоедова, а после лечения отправили в батальон для выздоравливающих. Паек в этом батальоне был такой же, как у рабочего населения — 300 граммов хлеба и больше ничего. Люди в нем потихоньку умирали.
Мельников Владимир
Мы воевали по всей линии фронта. И под Урицком, и под Пушкиным, и под Александровской, и в Красногорской операции, и под Тосно. Танков было мало, — нас по два танка бросали сюда-туда, по два раза в день мы ходили в атаку. Отдыхать было некогда. Потом меня перевели из 1-й танковой дивизии в 86-й отдельный танковый батальон