[20]. На машину командира батальона я был посажен радистом. Это было либо в конце сентября, либо в начале октября. Бои проходили не очень успешно, мы только поддерживали свои пехотные части. Много эпизодов… Перечислять все битвы — это займет несколько часов.
Поначалу у нас перебоев со снарядами не было, топлива тоже хватало. Мы готовы были всегда выйти на передовую, в очередной бой. Нам прислали (из Челябинска, по-моему) 13 или 15 новых машин, но экипажи совершенно не обучены. И нас бросили вместе с ними в атаку. Командиром роты был капитан Утилев. Ничего доброго о нем сказать не могу. Пойти в атаку на немецкие укрепленные позиции с совершенно неподготовленными экипажами — это преступление. Все пришедшие через Ладожское озеро танки были сожжены немцами.
К тому времени немцы изобрели кумулятивные снаряды, которые прожигали нашу броню. На танках КВ ставили вторую броню, фальшборты. А про маленькие танки и говорить нечего, с них все сбивали элементарно. И вот, в декабре, мы с этими танками пошли в атаку на Усть-Тосно (это под Ивановской, где река Тосна впадает в Неву). Мы умели воевать и никогда не шли в атаку в лоб, потому что это было опасно, а шли зигзагом. Снаряды, которые в нас попадали, рикошетом отлетали от наклонной поверхности. Но в наш танк попали, сбили звездочку левой гусеницы. Танк закрутился на месте. Рядом была какая-то воронка, и мы носом съехали в нее. Все, до немцев — метров 70–100, а до наших траншей — метров 500–700. Но был приказ Сталина машины подбитыми не оставлять. Командир роты, капитан Утилев, виновник этого поражения, конечно, тут же ушел от нас. А мы, экипаж, остались в подбитом танке. Декабрь, мороз градусов 10–12. У нас только кирзовые куртки, брюки и сапоги. Ну, и танкошлемы. 6 или 7 суток мы просидели в этой машине. Немцы приходили к танку и говорили: «Рус, выходи, иначе сейчас подожжем». Но им нужно было вытащить наш танк не сгоревшим.
Новые танки были оснащены полным боезапасом. Если в них попадал снаряд, боекомплект часто разрывался так, что башни отлетали метров на 30–35. Мы лазали по подбитым танкам за едой (в них был запас консервов), а немцы за нами охотились, все время снайпер смотрел, заряжающего нашего убил. Потом Гриша Малахов, артиллерист, заболел, у него страшная температура была, видимо, воспаление легких. Мы с Шурой Фроловым его оттащили ползком, по-пластунски до наших траншей, больше я не знаю его судьбу. Потом пришли два танка КВ и вытащили наш танк.
Так как мы были ослабленные, усталые, нам принесли термос горячих макарон с мясом. Но мы решили не есть, пока не доберемся до города. И правильно сделали. Какой-то немец подполз к нам за танк и пустил автоматную очередь. Две пули попали в Шурика, две в меня, в область живота. Всю самую страшную часть блокады, до апреля месяца, я провалялся в госпиталях Ленинграда. Потом меня демобилизовали, дали инвалидность второй группы и отпустили на все четыре стороны. Я поехал к себе в Ташкент, в танковую академию. Потом меня призвали в танковое училище. В декабре 1942 года началась у меня другая служба.
У неудач советских командиров были объективные причины. Красной армии противостояли отборные части, обстрелянные в боях. В Первую мировую войну и Жуков, и Кулик были унтер-офицерами. А все командиры группы армий «Север» тогда уже были офицерами. Поэтому большинство советских старших командиров выглядели любителями перед профессионалами. А недостаток военного образования восполнялся беспощадностью к собственным солдатам. Упрекнуть наших солдат и младших командиров не в чем. Они героически погибали.
В сентябре 1941 года защитники Ленинграда не могли знать, что еще 6 сентября Гитлер выпустил директиву № 35, объявляющую Ленинград «второстепенным театром военных действий». Фюрер дал старт операции «Тайфун», главной целью для немцев стала Москва. Группе армий «Север» было предписано передать свой боевой кулак — 4-й танковый корпус Гепнера и большую часть авиации — в распоряжение группы армий «Центр». Фельдмаршал фон Лееб и его офицеры понимали, что у них хотят украсть победу.
Фон Лееб делал все, чтобы изменить решение Гитлера. Под разными предлогами он откладывал передачу танков и продолжал наступление. Фон Лееб был старым генералом вермахта, и ему хотелось в конце карьеры добиться еще одного большого успеха, которым могло стать покорение Ленинграда. Он не мог понять того, что Ленинград должен быть уничтожен именно осадой.
15–16 сентября город готовился к уличным боям. Рабочим у станков выдали винтовки. Все ждали решающего штурма. На передовой в страшном напряжении солдаты слышали скрежет гусениц немецких танков. Но танки двигались в другую сторону. С 17 сентября 4-й танковый корпус Гепнера начал грузиться для отправки под Москву.
Теперь перед Леебом стояли 3 наступательных задачи: уничтожить Ораниенбаумский пятачок, сузить кольцо окружения города и создать сплошное кольцо блокады — между Волховом и Свирью, соединившись с финскими войсками.
На Тихвин фон Лееб бросил две танковые и две мотопехотные дивизии под командованием героя Шлиссельбурга генерала Шмидта. 16 октября, сквозь густой снегопад, немцы форсировали Волхов у бывшего аракчеевского имения — Грузино. Левый фланг вел наступление на Волховстрой, стремясь отрезать 54-ю армию, правый вдоль железной дороги устремился к станции Малая Вишера. 8 ноября немцы взяли Тихвин и двинулись дальше в сторону Свири. Части 4-й армии генерала Яковлева рассеялись в ближайших лесах и лишились управления. Штабу 4-й армии лишь чудом удалось избежать плена. Армия потеряла 20 тысяч пленными и почти всю технику. Но сходу соединиться с финнами немцам не удалось. У деревни Астрача они были остановлены 7-й армией, которой командовал герой Советско-финской войны генерал армии Мерецков.
ДОСЬЕ:
Мерецков Кирилл Афанасьевич, 44 года. Родился в крестьянской семье. Участник Гражданской войны. В 1921 году окончил Военную академию. Проходил стажировку в Германии. Военный советник в Испании, организатор разгрома Итальянского экспедиционного корпуса. В Финскую войну командарм, прорвал линию Маннергейма. Удостоен звания Героя Советского Союза. В 1941 году — заместитель наркома обороны. На второй день войны арестован, прошел через пытки и избиения в НКВД. В сентябре 1941-го освобожден без каких-либо объяснений, отправлен на фронт.
Сталин приказал Мерецкову принять командование 4-й армией, не оставляя 7-ю армию. Несмотря на ожесточенность боев под Москвой, 4-я армия получила долгожданное подкрепление — кадровую дальневосточную дивизию из Биробиджана. На Волховское направление через Ладогу удалось переправить дивизию морской пехоты. Но и немцы усилили свою группировку. Под Волхов был переправлен мотопехотный полк СС, под Тихвин — взявшая Моонзундские острова 61-я пехотная дивизия, в Тихвин прибыл пехотный полк из Франции.
Однако развить успех немцам не удалось. Первым захлебнулось наступление под Волховом. Вермахту не удалось ни прижать войска Федюнинского к Ладоге, ни разрушить плотину Волховской ГЭС, которая через подводный кабель всю зиму снабжала Ленинград электроэнергией.
Под давлением немцев, Маннергейм согласился форсировать Свирь и двинуться навстречу немецким войскам. Но Англия и США потребовали от Финляндии прекратить наступление на Восточном фронте. В результате, финское руководство, не отказывая немцам, не сделало ничего для начала на Свири боевых действий. Долгожданной исторической встречи финских и немецких войск на Вепсской возвышенности так и не произошло.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Хомивко Иван
16 октября немец начал наступление, форсировал Волхов и пошел на Тихвин. Прорыва блокады со стороны Колпина и Пушкина не получилось, потому что остальные дивизии, по плану участвующие в этом прорыве, были брошены навстречу немцам, пытавшимся соединиться с финнами на реке Свирь и замкнуть второе кольцо.
Хомивко Иван
Я обеспечивал разведку переходов в нейтральной полосе, хотя сам я не разведчик. Вот разведка боем — это другое дело. Под деревней Путролово я получил ранение и тяжелую контузию. Это было уже в ноябре 1941 года. После краткого огневого налета (буквально минут 5–10), по сигналу ракетой, мы пошли в атаку. Наша рота (два взвода) стояла ближе всех к немецким окопам. Где-то на полпути буквально в двух или трех метрах от меня разорвалась мина, я потерял сознание. Когда после боя, уже ночью, стали собирать раненых и убитых, то сочли, что я убит (все залито кровью, я без сознания) и меня за руки, за ноги оттащили в кювет (сразу не хоронили). Только через два часа я очнулся, начал стонать, а окопы были рядом и ребята услышали. Говорят: «Иван, мы считали, что ты убит».
Я оказался в медсанбате. Мы тогда не хотели ложиться в госпитали, потому что боялись попасть в другую часть. А у меня было не тяжелое ранение — контузия, но я несколько дней не разговаривал, какая-то невнятная речь была и тошнота. А наш взвод — весь погиб. Он первым вскочил из окопов, а к немцам подошло подкрепление, и остальные наши взводы оказались отрезанными огнем автоматов и минометов. Так что в живых остался я и еще 2–3 человека, которые были ранены, а остальные все погибли.
12 ноября советские войска начали наступление на Малую Вишеру, а 19 ноября на Тихвин. Лыжные части, испытанные в боях с финнами, действовали на флангах немецких группировок. Мерецков пытался окружить Тихвин. 29 ноября 54-я армия отбросила немцев от Волхова. У советских войск под Тихвином, как и под Москвой, появился мощный союзник, которого немцы называли Генерал Мороз.
Из письма немецкого солдата: «Земля промерзла, и потому строить подземные убежища невозможно. Тут и там возникают шалаши из еловых ветвей. Солдаты пытаются отдохнуть, но спать нельзя — сразу отморозишь руки и ноги».
С 11 ноября температура не поднималась выше минус 20 градусов. У подавляющего большинства немцев не было зимней формы. Ни люди, ни техника не были готовы к боям в таких, почти полярных, условиях. Лошади падали от голода и стужи. У пехотинцев не было даже перчаток, их руки примерзали к металлическим стволам карабинов. Смазка в пулеметах замерзала, отражатели стреляных гильз и бойки отламывались. Один из батальонов 30-й моторизованной дивизии потерял половину личного состава в результате обморожения.