Наш детский хор ввели во двор.
Лязгнул ружейный затвор.
Как вы могли командой пли
Наш прекратить разговор.
Жизнь растянулась как сопля.
Из потолка растет петля.
Проклятая инфля…
Душу выпьет конопля,
Тело приберет земля.
Через полгода кто-то из знакомых встретил его в Питере, как всегда, у пивного ларя, в вопиюще ужасном состоянии. Коле купили пива, и он рассказал, что денег им не дали, кинули, поселили в Сланцах, там – жопа, одни гопники, про «Подряд» никто не слышал, и он оттуда сбежал. Теперь бомжует. Как выяснилось впоследствии, Коля действительно сбежал из Сланцев, бросив там свою недееспособную мать, которая умерла от голода…
И вот я вел это существо, практически потерявшее человеческий облик, в ночлежку и ничего, кроме жалости, к нему не испытывал. В ночлежке Колю приняли только через очистку, и мы снова пошли вместе – теперь на Староневский, где звезда рок-н-ролла должна была пройти санобработку. Всю дорогу Коля рассказывал мне о своих музыкальных планах, просил купить ему гитару и обещал бросить пить. Теперь он не сопротивлялся моей помощи. Сил не осталось. А я мучительно думал, что же мне с ним дальше делать. «Ночлежка» – временный выход. Передержка. Михайлов прожил на улице около года. Это большой срок. Говорят, что бомжи не возвращаются к нормальной жизни. Но почему бы не попробовать.
Оторвали руки! Оторвали ноги!
Истерзали, бросили посреди дороги!
А в пустых глазницах бьется луч зарницы!
Все равно не верю, что все люди – звери!
Каждый человек полон красоты.
Каждый человек – дети и цветы.
Каждый человек – чудесное созданье.
Каждый человек – частица мирозданья.
Просыпаюсь утром весь в поту холодном,
И иду работать, дерзкий и голодный.
Я беру кистень свой, запираю двери…
Все равно не верю, что все люди – звери!
После санобработки чистенький Михайлов пришел ко мне в гости на Стремянную. В руке у него была потрепанная книжка «12 стульев» – подарок для меня.
– Вот, на развале купил. Арбузы разгрузил и купил тебе. Ты ж любишь книжки. Н-да. Че делать-то будем, Тося?
К светской беседе с Михайловым я тогда был не очень расположен. Тем более к совместным делам. Я понимал, что еще немного, и чистый бомж Коля поселится у меня навсегда. Представил эту прекрасную перспективу, и голова моя заработала в десять раз активнее. Вари, горшочек, вари! Горшочек – точно! Горшок! Вот наша палочка-выручалочка. Мишка много раз признавался мне в любви к старому «БП» с Колькой во главе, Мишка всегда считал, что лучше Коли никто не пел панк-рок (хотя лично они знакомы не были), и мне всегда хотелось, чтобы Мишка спел подрядовские песни (особенно с моими текстами). Все сложилось в моей голове, и я поехал к Горшку, осуществлять план по превращению бомжа Михайлова в человека с паспортом и жилплощадью. Про Горшка надо писать отдельную историю, ему в этом рассказе будет тесно. Мишка у меня всегда ассоциировался с Лешим, сказочным персонажем, на лицо ужасным и добрым внутри. У них с Колей было полно общего – и путяга, и брутальная мощь, и чертова тяга к саморазрушению. В общем, предложил я Мишке спродюсировать сольный альбом с условием, что половина гонорара пойдет на домик для синьора Тыквы, то бишь бомжа Коляна Михайлова. И, спасибо Мишке, он с радостью вписался в эту авантюру. Песни на сольник из репертуара «Подряда» Миша Горшенёв выбрал сам. И ура! Среди них оказались два трека на мои стихи. Записывали альбом на студии «ДДТ». Горшок – упрямый, смешной, нелепый, очень талантливый, мощный, крутой, чрезвычайно симпатичный человек с большим сердцем. Без него ничего бы не получилось. Я пристроил его альбом в хорошо знакомое мне музыкальное издательство и купил Коле комнату. Все время, пока мы писали и сводили альбом, бомж Колечка жил на съемной квартире в Московском районе на полном обеспечении и тренькал там на гитарке. Мы же все читали проклятого «Маленького принца» в детстве и знаем, что в ответе за тех, кого приручили. Сантёр и Макс несколько раз в неделю возили ему еду, чтобы он никуда не выходил. Но все равно Михайлов умудрился пару раз сбежать и вернуться домой счастливым – пьяным и в свежих синяках.
Я пью до дна за тех, кто в жопе,
За тех, кто все прое-ал, (хэй!)
За тех, кому не попрет.
И если цели нет, а мозги ты пропил,
И если ты струсил, и если все бросил,
Тебя ничего не е-ет!
Я нанял юриста, который съездил с Колей в Сланцы и выправил ему паспорт. В квартирке, куда запихнули Колю с покойной матерью, было прописано человек сто. Мой прекрасный друг Миша Башаков отвез Колю набраться азов трезвости в легендарный «Дом на горе», который уже спас от алкоголизма целую грядку питерских рокеров. Оттуда Николай вернулся бодрым и просветленным, и я в первый раз поверил, что все будет хорошо. Малепусенькая комната в огромной коммуналке на Большой Пушкарской улице стала последним приютом купчинского панк-Элвиса. По иронии судьбы последние месяцы жизни Коля прожил в охраняемой парадной, в квартире прямо над головой председателя питерского ЗАКСа Вадима Тюльпанова, чувака, всего на два года старше Коли и тоже большого любителя попеть. Вполне могли бы спеть дуэтом. Может, и поют на том свете.
В общем и целом, всем миром вернули мы обратно Колю в светлую счастливую жизнь: с паспортом, комнатой и даже пенсией по инвалидности. Живи – не хочу, только не пей! В хор я церковный его отправил к знакомой регентше, только там Колю испугались. Больно уж он был страшен. Подшитый Макс Васильев Колю регулярно в его хоромах навещал, естественно, без бутылки. Но не все были такие сознательные. Старые дружки разведали Колин адрес и так и норовили его поправить. Ну и поправили, конечно. Прямо, как в песне:
Я получил новую квартиру
С маленькою ванной, с маленьким сортиром,
Чудо-телефон и всякие удобства,
К тому ж микрорайон, где процветает жлобство.
Эй-эй, вот подфартило
Эй-эй, квартира дебилу.
Проведали друзья про это новоселье,
И началось черное веселье:
Разбитое стекло, облеванные стены,
Поиски воды, попытки вскрыть вены.
Последний раз я видел живого Кольку в клубе «Порт». Его привозил Макс на панк-фест с сетом «Подряда». Там же они встретились с Трушиным. Стояли, молчали рядом два грустных старичка, ветераны панк-рока. Обоим еще сорока не стукнуло. Коле так и не стукнуло.
Я был на юбилее родной школы, когда мне позвонили новые Колины соседи по коммуналке.
Дальше рассказывает Макс Васильев: В тот день я ехал с работы домой на «Черную речку» и после станции «Петроградская», где жил Коля, у меня зазвонил телефон. Антон Соя сообщил мне, что соседи учуяли трупный запах из Колькиной берлоги. И попросил меня съездить к Кольке на квартиру. Что я и сделал. Приехал, понюхал и позвонил Тосе: «Да, умер». Кстати, это был уже второй такой случай, когда соседи сообщали о смерти нашего музыканта. Но в первый раз тревога была ложной, ибо Колька просто нажрался где-то и не появлялся дома несколько дней. Потом я вызвал милицию, милиция вызвала прочую могильную херню, и домой я вернулся часам к одиннадцати вечера вместо положенных шести. Все эти протоколы, разговоры с соседями, судмедэксперты, не желающие пальцем трогать тело Коли, и прочий людской хлам, который я ощущал в течение пяти часов, – крайне неприятно вспоминать.
Вот так вот. Типичная панковская смерть. Захлебнулся Колян в постели собственной блевотиной, неудачно повернувшись во сне на спину после посиделок с очередным добрым посетителем. Сколько их вокруг – таких добреньких, сочувствующих, жалеющих, наливающих стакан бывшей звезде, которой ни капли больше нельзя. Да чего уж там. От судьбы не уйдешь. Смерть не обманешь. Ну и комнатка последняя Колина тоже тем еще счастливым местом оказалась. До него там, оказывается, девушку убили и глаза ей выкололи. Когда я ее покупал, мне такого, естественно, не рассказывали.
«До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!» Это Галич про великого Пастернака написал. Но и про бродягу Кольку тоже подойдет.
Забрали тело лихоимца нашего городские службы, а мне, как назло, тем же вечером в Москву надо ехать на обязательную встречу. Вернулся я через пару дней и айда в ментовку Колькину. У вас, говорю, тут мой товарищ помер такой-то по такому-то адресу, как бы мне его забрать и похоронить. А ментам некогда со мной всякую ерунду обсуждать. Приходите завтра, говорят. А у меня истерика случилась, давай я на них ногами топать и Шевчуком стращать, мол, не знаете, что это за человек был Колька – певец великий, как Шаляпин, а вам все похрен. Ну, менты удивились, конечно, что на них кричат. А вдруг мне можно. Решили не связываться и послали в соседнее отделение к конкретному майору. У того в кабинете секретарша краснощекая запах утреннего минета выветривает. Выслушал гневного меня расслабленный румяный майор и говорит:
– Езжай-ка ты в городской морг. Только поскорее. Пока твоего бесхозного дружка в общую могилу не определили. Счас мы тебе направление выпишем.
Вот так звезду панк-рока чуть не отправили в общую могилу с бомжами за счет горбюджета. Вот же суки! Такие быстрые, когда не надо. А паспорт Колян, похоже, опять посеял. Поехал я в морг, опознал горемыку нашего и оплатил кремацию.
Следующие пару месяцев певец Николай Михайлов тихонечко жил в горшочке у меня на широком кухонном подоконнике. Никак не собраться было с духом и не доехать до кладбища. Народ я решил не дергать, хорошо помня похороны Свина с дракой у гроба. Только близких позвал. Съездили с Игорем Мосиным на Южное кладбище (там же Димка лежит), договорились о месте с землей в колумбарии, передали прах. Потом съездили с Сантёром,