коснулось, пересекло мою жизнь. Осколок просвистел рядом. Не то слово: так рядом, что опалил, контузил и надолго…Никаких ясных обвинений («ленинградцам») не предъявлялось. В печати ничего вообще о «раскрытии заговора», о вине и о преступлениях участников не сообщалось. Всё творилось безмолвно…»[63]
Что касается утверждения, что «ленинградцы» были «сталинскими выдвиженцами», Д. Гранин, ошибается: как уже показано выше, все они до единого, были на самом-то деле выдвиженцами Андрея Александровича Жданова, подлинную (сугубо позитивную для России) колоссальную роль которого в истории нашей страны в 1930-е и 1940-е годы, да и в «Ленинградском деле», российская общественность до сегодняшнего дня даже близко не смогла по достоинству оценить[64].
Неверно и то, что «документов нет, всё уничтожено Маленковым». Уничтожено, но не всё.
А вот почему «Ленинградское дело» столь сильно напугало Даниила Гранина, что он и в 2013 году не решился сказать, в чем же именно оно, как он выразился, «опалило и контузило его надолго», писатель оставляет за пределами своей книжки. Догадываться можно. Но только догадываться.
Между тем в отношении таинственности этого «Дела» Гранин прав. Во-первых, документов об этом «Деле» в государственных архивах действительно осталось мало, но и те, что есть, до сих пор открыты не все, хотя со дня безжалостной расправы над «ленинградцами» прошло уже около 70 лет (в частности, исследователям до сих пор недоступны протоколы допросов братьев Вознесенских и других фигурантов, непонятно, что происходит с архивным делом министра госбезопасности В. Абакумова, и т. д.). Работники государственных архивов в ответ на мой вопрос, почему для исследователей открыта только часть документов по этому «Делу» и когда будет окончательно с них снят гриф закрытости, на второй вопрос отвечают: не раньше, чем через 20–25 лет. А на первый просто молча разводят руками.
Да, свидетелей и участников «Ленинградского дела» давно уже не осталось. Практически нет уже и тех, кто мог бы хотя бы косвенно рассказать об этом событии. Через три года после смерти Сталина под хрущевским нажимом были расстреляны и те, кто непосредственно осуществлял следственные действия в отношении «ленинградцев» (В. Абакумов и подчиненные ему следователи). Крайне любопытно то, что в последние годы в архивах открыты протоколы допросов следователей, имевших отношение к «Ленинградскому делу», но эти следователи, расстрелянные в 1953–1954 годах, подробно рассказывая о преступлениях Берии и Абакумова по отношению к партийным и военным деятелям, словно воды в рот набрали в отношении допросов «ленинградцев». Так и ушли на тот свет, унеся с собой эту информацию. Впрочем, это моё утверждение не совсем точно. Протоколы допросов «ленинградцев» всё же существуют, но руководство архивов не торопится давать историкам разрешение на знакомство с ними. На сегодняшний день единственным человеком, которому было разрешено прочитать эти протоколы допросов в читальном зале КГБ СССР, остается освобожденный в декабре 1953 года из лагеря Л.А. Вознесенский, сын расстрелянного в 1950 году министра просвещения РСФСР Александра Алексеевича Вознесенского. В неоднократных личных беседах с автором настоящей книги Лев Александрович рассказал, в частности, и о том, что после смерти Сталина Г.М. Маленков действительно изъял из «Ленинградского дела» десятки страниц архивного хранения в целях сокрытия своего личного участия в организации этого «Дела» (имеются и личные свидетельства помощников Маленкова на этот счёт).
Но начать эту историю, по-видимому, нужно с мотивов её возникновения
Мотивы репрессий и подлинные их авторы
Как уже говорилось выше, с годами внимание историков и публицистов к «Ленинградскому делу» растет, в особенности со стороны этнически русских историков. Последнее объяснимо. Первый биограф А.А. Жданова, уроженец Московской области Алексей Волынец, в частности, объясняет это тем, что в целом речь вообще-то идет о росте «самосознания русского народа», подчеркивая, что А.А. Жданов в этом плане «являлся последним концептуальным национальным идеологом русского государства»[65].
Наверное, так оно и было. Великая Отечественная война резко всколыхнула рост самосознания русского народа. Во многом этому способствовал и сам вождь. Если в своей речи 3 июля 1941 года он, в великой растерянности от обрушившейся на страну катастрофы, по привычке использовал исключительно большевистские идеологические штампы и, подобно заезженной пластинке, говорил о том, что враг «ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма», что речь идет о защите «советскими людьми» «Советского государства», что храбрость и отвага являются «основными качествами советских людей», то в речи 6 ноября, когда враг уже стоял в 14 километрах от столицы, Сталин отбросил прочь всю эту словесную пропагандистскую шелуху и прямо сказал, что речь идет о защите от порабощения «великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова». А на Красной площади 7 ноября перед уходящими на фронт войсками Красной Армии уже напрямую обратился к военной исторической памяти русского народа и произнес: «Пусть вдохновляет вас в этой войне образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» Добавив, правда, и то, без чего обойтись не смог: «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
Колоссальным самопожертвованием ответили на этот призыв русские, украинцы и белорусы, а вместе с ними и представители всех других народов, населявших Страну Советов.
Так было в войну. Но не так стало к 1949 году. Из текста второй главы видно, что отношение вождя к «русскому вопросу» после войны поменялось радикально, Генсек вновь вернулся к реанимации ценностей Октября 17-го. Правда, здесь следует оговориться: у него поменялось отношение к «русскому вопросу», но не к русскому народу, к русской нации. Русский народ ему по-прежнему остался необходим, поскольку без него невозможно было осуществлять главную цель — укрепление созданного Сталиным политического режима и через русский народ навязывание постулатов этого режима всем другим нациям и народностям в СССР. А вот государствообразующая роль русского народа в семье всех других наций и народностей, на чем настаивал Жданов, вождю уже была не нужна.
Задумавшись в 1947 году над проблемой политического наследства после своего физического ухода, Сталин неизбежно должен был прийти к выводу о том, что содержание этого наследства включает в себя не только созданный им за 30 лет политический режим, но и само советское государство, советскую империю, Советский Союз. Опасность же существованию этого последнего могла последовать только с одной стороны. В семье советских народов существовал только один народ, который мог поставить под вопрос существование СССР, — русский народ, в силу своей культурной (цивилизационной) самостоятельности и многочисленности. Но не сам по себе как социальная и этническая масса, а только в том случае, если идеи его национальной обособленности овладеют русским политическим классом (управленческим и общественным слоем). Как свидетельствует в своих мемуарах А. Микоян, Сталин в поведении Жданова, Н. Вознесенского, А. Кузнецова, П. Попкова и других стал отмечать проявление элементов именно такого поведения, и это его сильно обеспокоило, так как он понимал, что если РСФСР обособится и начнет защищать свои национальные, республиканские, экономические интересы, лишившиеся поддержки союзные республики восстанут и СССР распадется.
В этой связи невозможно пройти мимо одной сталинской фобии.
Если судить по тому, что мне удалось прочитать в мемуарной литературе и в архивных источниках, сталинское окружение 1940-х годов не знало (или не помнило) одно очень важное высказывание Сталина, относящееся к 1937 году. Скорее всего, просто не знало, так как вождь, судя по всему, произнес его в окружении только иностранных работников Коммунистического Интернационала. Фразу эту сохранил для потомков Георгий Димитров, председатель Коминтерна. Вот она.
7 ноября 1937 года в очень узком кругу единомышленников:
«Каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только бы нанесла ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто попытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он — враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, хотя бы был он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью… беспощадно будем уничтожать»[66].
Вот отсюда, видимо, и надо танцевать в определении мотивов возникновения «Ленинградского дела».
Но внешне в поведении Сталина это никак не проявлялось, поэтому те, кто пишет сегодня о «Ленинградском деле», вслед за Хрущевым тычут пальцем в Маленкова и Берию и считают, что вот именно они-то и создали это «Дело». Я же склоняюсь к тому, что прав скорее бывший политический обозреватель Гостелерадио Лев Александрович Вознесенский, который считает, что от самого начала и до самого конца всё «Ленинградское дело» создал и довёл до завершения Сталин, а Маленков, Берия и другие лишь подыгрывали вождю, правда, не бескорыстно, преследуя при этом и свои собственные цели.
Вот только Лев Александрович считает, что вождь это сделал исключительно в силу своего садистского характера. Я же исхожу из того, что причины были более глубокими.