Рассказать об этом — и получится очерк о толковом генеральном директоре. И он не будет неискренним, этот очерк, тем более что достигнутое далось огромным трудом и стоило много сил тому же генеральному директору. Сегодня рассказывают, что он пришел директорствовать в тяжелое для завода время, когда ни у кого не было уверенности в том, что удастся — именно удастся — выполнить девятую пятилетку, а пятилетка все же была выполнена и тогда же наметилась перспектива дальнейшей работы. А это особенно важно, если учесть, что объединение — головное в своей отрасли.
Выходит, в генеральном счастливо соединились все положительные качества, о которых говорил ученый «за круглым столом»?..
Нет. Генеральный далеко не ангел, за его спиной нету крылышек. Он тоже, как и Саенко, бывает излишне резок. Иногда повышает голос до крика. Правда, очень быстро успокаивается, отходит. Но ведь требовать-то с людей можно как-то иначе, не давая воли кипящим эмоциям. А впрочем… Вот еще в бытность директором Саенко был у него заместитель, который никогда — упаси бог! — не повышал голоса, но разговаривал с подчиненными примерно так: «Если вас не очень затруднит, сделайте одолжение, выполните то-то и то-то…» Его не любили. Отчего-то люди были убеждены, что он плохой руководитель. Но тут можно и поспорить: все же лучше не стучать кулаком по столу, чем стучать.
На моих глазах генеральный однажды ругал начальника цеха. Ругал так, что мне, честное слово, сделалось страшновато. После подобной взбучки, думал я, остается только одно — расстаться. Либо, рассуждал я, генеральный уволит начальника, либо тот уйдет сам.
Позднее, дождавшись, когда генеральный поостыл, я спросил его:
— Плохой начальник, не тянет?
— Ну да! — вскинулся он. У него такая манера — именно вскидываться, когда вопрос застает его врасплох или когда вопрос заведомо наивный. — Побольше бы таких начальников, — сказал генеральный.
— А что же ты на него…
— Значит, заслужил. Я заслужу — меня тоже по головке не погладят, будь здоров.
Это верно, начальник цеха был виноват, и все же я напрягся весь, когда спустя час он вошел в кабинет генерального. Молча положил на стол какую-то бумагу и отступил назад. Я нисколько не сомневался, что это — заявление об увольнении…
— Ну?.. — Генеральный взглянул на него, потом, надев очки, уткнулся в бумагу. Прочитав, сдвинул на край стола, снял очки. — Чего это ты в бумагомарательство ударился, делать больше нечего?.. Ходатай нашелся!
— Не лишайте премии мастеров, — сказал начальник цеха.
— Премии, между прочим, выдаются за хорошую работу.
— Меня лишите, заместителя, а мастеров не трогайте. Они не виноваты.
— Тебя-то само собой, — усмехнувшись, сказал генеральный. — Но я предупреждаю, что, если сорвете план, все без премии останетесь.
— Мастера не виноваты, — повторил начальник цеха.
— А кто виноват?
— Я.
Генеральный чуть развернулся в кресле, левым боком к столу, и стад будто бы смотреть в окно, а вернее — никуда. Поначалу я думал, что этим он выказывает свое равнодушие, безразличие, дает понять, что разговор окончен, а после понял — именно в такой неудобной позе он думает и слушает.
— Садись, чего стоишь, — сказал он начальнику цеха. И опять надолго воцарилось молчание, тем более тягостное, что один из них просил изменить уже принятое решение, а другой не любит менять своих решений. Вдруг генеральный спросил:
— В отпуске был?
— Нет еще.
— И я не был… — Генеральный вздохнул, что-то передвинул на столе, подровнял пачку газет (кстати, на столе у него всегда идеальный порядок, стол не бывает завален бумагами) и как бы не сказал, а выдавил из себя: — Иди работай, я подумаю.
Начальник цеха молча вышел. Он знал, что, если генеральный сказал «я подумаю», — значит, вопрос решен. Положительно решен.
Я не беспокоил генерального вопросами, хотя о многом хотелось спросить. Он взял из пачки газет «Ленинградскую правду», отыскал сводку о ходе заготовки кормов в области и уткнулся в нее. Это у него нечто вроде безусловного рефлекса: он проверяет, как идут дела в районе, где он работал первым секретарем горкома КПСС. Своего рода ревность, хотя сам он ни за что не признается в этом и хотя с тех пор, как он уехал оттуда, минуло шесть лет.
Однажды мы вместе ехали в Москву, вели неспешные дорожные разговоры, и я поинтересовался, что ему ближе к сердцу — завод или партийная работа.
— Не знаю, — сказал он. — Там свои трудности, здесь — свои…
Теперь вот, глядя, как он изучает сводку, я начал понимать, что, работая первым секретарем горкома партии, он всегда оставался инженером, заводчанином и наверняка по утрам искал в газетах информацию о своем заводе, а ставши директором, в душе остался секретарем горкома, оттого и ревнует немножко новых руководителей района к успехам, оттого и огорчается, когда успехи эти не очень заметны. И не просто огорчается, но воспринимает как личную неудачу, если район оказывается где-то в середине сводки или, вовсе уж не дай бог, в конце ее.
Может быть, это и есть главное качество руководителя — любую неудачу других воспринимать как личную неудачу, как личный промах, а собственную вину не делить с другими.
Наблюдая генерального в самых различных ситуациях на протяжении длительного времени, — бывая на совещаниях, которые он проводит, в цехах вместе с ним, просто сидя у него в кабинете, когда он занят повседневными текущими делами, я часто спрашиваю себя: «А смог бы я работать под его началом?..» Вопрос не так прост, как может показаться. Ведь сейчас у меня к нему интерес чисто человеческий, отчасти — профессиональный, я независим от него, как и он от меня, поэтому о его недостатках я могу рассуждать со снисходительностью стороннего наблюдателя, для которого и недовольство, и гнев начальника, и его настроение, и его объективность либо необъективность не имеют значения, а окажись я в его подчинении, смог бы выдержать тяжелый — в гневе — взгляд и столь жесткую, порой беспощадную, не знающую компромиссов требовательность?.. Скорее всего, не смог бы. Как не могу быть столь же требовательным к себе и вести столь же напряженный, целенаправленный образ жизни. Именно в его жизни, как и в жизни других директоров, все, буквально все подчинено работе, делу.
Вот один день генерального директора…
Как всегда, без каких-либо исключений (разве что произойдет нечто из ряда вон выходящее), генеральный делает обход цехов. Но не всех и не каких попало. Обычно он идет туда, где создалась наиболее сложная, напряженная обстановка. Впрочем, в механосборочных цехах он бывает почти ежедневно. В конечном счете именно здесь решается судьба плана, как бы подводятся итоги работы всего коллектива.
Не все директора начинают свой рабочий день с обхода цехов. Мой директор от этого правила не отступает. Наверное, можно руководить иначе. Можно даже вообще не выходить из кабинета и знать все, что делается на заводе. Однако у каждого директора есть свой стиль, свои методы работы.
— Во-первых, — объясняет генеральный, — своими глазами видишь, что творится на производстве. Во-вторых, общаешься с начальниками цехов непосредственно на их рабочих местах, в привычной им обстановке. Бывает, нужно решить какой-то вопрос тотчас, не откладывая. А бывает, нужно и «повоспитывать» кое-кого. Это лучше, полезнее сделать в цехе. Все-таки в моем кабинете нас разделяет… директорский стол, здесь мы рядом. Что там! В кабинете иной начальник цеха так запудрит мозги, будь здоров. А в цехе поостережется. Ну, и подышать настоящим заводским воздухом тоже не последнее дело. Люблю запах работы. Ты когда-нибудь обращал внимание, что у всякой работы есть свой запах?..
Этот ежеутренний обход генеральный совершает не в одиночку. Его сопровождают заместитель по производству и начальник ОТК. Иногда и другие руководители объединения, все зависит от обстановки.
Генеральный ничего не записывает, но и не забывает ничего.
Вот он останавливается в проходе, поворачивается к начальнику цеха:
— Вчера ты обещал, что обдерешь два диска…
— Один уже почти готов, — отвечает начальник, избегая, однако, острого, пронизывающего взгляда генерального. — Второй тоже на станке, сегодня будут готовы.
— Эти три поковки, — говорит генеральный, — вчера лежали на том же самом месте.
Вчера, то есть накануне, я был вместе с ним, но никак не могу вспомнить, видел или нет эти поковки. Мне кажется, что все-таки их не было здесь… «Точно, были», — шепчет мне заместитель по производству.
Больше генеральный не говорит ни слова начальнику цеха. Но можно быть уверенным, что диски будут сегодня ободраны.
В приемной, когда мы входим туда, уже сидят несколько человек, ждут генерального. Он здоровается со всеми, проходит в кабинет. Тотчас секретарь докладывает, что звонили из горкома партии, просили срочно связаться.
Оказывается, рано утром секретарю горкома был звонок из далекого края: случилась авария на металлургическом комбинате, сами с поломкой справиться не могут, просят выслать самолетом вышедший из строя узел и заодно — специалистов-наладчиков.
Генеральный немедленно отдает распоряжение, хотя и видно, как ему не хочется посылать специалистов. Людей не хватает, вечная проблема. Но помогать надо.
Пришел помощник по быту. У объединения есть своя база отдыха на Черном море (в Ленинградской области тоже есть, и не одна — и в этом, говорят, немалая заслуга генерального), удалось достать сборные дома, для их приобретения нужна подпись генерального.
— Давай подпишу, — говорит генеральный. — Тут нет вопросов.
— Разрешите мне выехать на место? — спрашивает помощник по быту.
— А есть такая необходимость?
— Да.
— Поезжай.
— Тогда я послезавтра и выеду.
— Послезавтра?.. — Генеральный листает календарь. — В четверг нечего лететь. В пятницу там сделать ничего все равно не успеешь, а два дня загорать?.. В воскресенье полетишь. На выходные к Черному морю летайте за свой счет.