— Собираемся купить новый станок в Германии. Опять пошлют какого-нибудь молоденького инженера. Снова наберет он всяких ненужных добавок к станку. Потом будут валяться… А все это стоит больших денег золотом. Если бы я поехал или мой напарник, привезли бы именно тот инструмент и те приспособления, какие действительно нужны нашему производству. Уж мы-то знаем… А там есть возможность выбрать кое-что, бывал.
Я подумал: не слишком ли резко прозвучало это — «какой-нибудь» инженер?! Игорь Семенов и сам почувствовал, что не прав, тут же постарался смягчить сказанное:
— Дело не в том, кто умнее или больше знает. Тому, кто сам стоит за станком, виднее.
Помолчал. Потом продолжил:
— Вообще-то, у меня неудобный характер — не могу быть вторым. И уж если за что ухвачусь — не выпущу… А когда спорю или на собраниях выступаю — горячусь, даже некоторые говорят: «Ну, ты и зол!» Да, я действительно чересчур «завожусь», если чувствую свою правоту, а меня не хотят понять. Обидно. Столько времени уходит на пустые споры, на доказательства, когда надо взяться и делать для пользы всех.
Самой большой мечтой Семенова было — создать унифицированный набор инструментов, которыми можно было бы пользоваться, работая на иностранных и отечественных станках, близких друг другу по классу, чтобы не требовалось каждый раз заново конструировать и изготавливать эти инструменты и чтобы они были надежными и удобными и любой из них обеспечивал бы многие операции. И чтобы технологи имели каталоги унифицированного инструмента, набор чертежей, необходимых для его изготовления.
Идею унифицированного набора инструментов принимали поначалу без воодушевления.
Семенов обратился в газету. Заметку его «Станок стоит голым» напечатали. Разгорелись споры. Он написал еще и еще. Споры приобретали все больший накал, но дело, в общем-то, с места не сдвинулось.
— Прислушивались ко мне, конечно. Соглашались с тем, что идея, мол, правильная. Но всегда находились разного рода объективные трудности, которые будто бы препятствовали ее осуществлению. И они были, конечно, эти трудности. Задумал я это давно, еще когда после армии начал работать во втором экскаваторном цехе на «Драконе». Лет двадцать назад.
— На чем, на чем? — удивился я.
— Да это мы в шутку так звали с напарником свой старый расточный станок, — улыбнулся Игорь Николаевич. — Это моя первая любовь…
Игорь Николаевич тряхнул головой, потом пригладил волосы ладошкой, недолго подумал.
— Мне нравится искать что-то новое. Но вообще-то думаю, что я токарь как бы от рождения. Я чувствую станок, понимаю его. Вот одному дан талант петь, другому землю пахать, а мне — токарить. Хоть, конечно, я когда-то думал, что море — моя стихия. А потом, в армии, решил, что я прирожденный танкист.
Чтобы лучше, точнее понять, что откуда бралось, я попросил Игоря Николаевича рассказать о себе поподробнее, по порядку.
Родился он в Ленинграде. Рос «хиляком». Мальчишки во дворе дразнили: «Рыжий, рыжий, конопатый, убил бабушку лопатой». Он злился, дрался с обидчиками, но силенок было маловато. И чтобы отстоять себя, занялся спортом. Бегал, прыгал. Где-то нашел метровый кусок рельса — вместо штанги. На мусорной свалке отыскалась и двухпудовая гиря с обломанной ручкой. В шестнадцать лет поднимал ее до двадцати раз.
— Тут уж и обидчиков своих наказывал жестоко…
Потом в маленьком городке, где служил отец, сел на ял, был загребным. А загребному характер нужен — даже когда весла вываливаются из рук, греби, чтобы товарищи видели: ты еще держишься, ты еще можешь…
И, конечно же, мечтал о море. Но в армии стал танкистом. «В школе сержантов мне так давали прикурить, что лучшей школы в жизни не придумаешь».
Получил он звание командира плавающего танка, а хотел быть просто водителем этой многотонной громады. Просился, но не переводили. Убеждали: ты, мол, прирожденный командир. И на полигоне, на стрельбищах Игоря Николаевича действительно заметно отличали находчивость, смелость, воля, да и стрелял он отлично.
Помог случай. Часть подняли по тревоге, а механик-водитель заболел, простудился. Надо было подменить.
Марш-бросок оказался продолжительным, трудным — по грязюке, по валунам, через болота и речки. К месту назначения танк пришел без единого повреждения.
Игорю Семенову дали права водителя третьего класса, а перед концом службы присвоили звание «Мастер вождения танка». До этого подобное звание давали только сверхсрочникам.
Однажды приехал в часть двоюродный брат Игоря, танкист, преподаватель военной академии. Он увидел заработанный Семеновым красный вымпел; недоверчиво похмыкав, сказал: «Посмотрим, посмотрим, какой ты лучший механик». И залез под танк, все осмотрел, ощупал. Выбирается, разводит руками: «Ну, молодец, не подкопаешься». Игорь знал, что так будет. Он с экипажем обихаживал танк с такой любовью, что машина блестела у них, точно елочная игрушка, — хоть шелковой тесемочкой перевязывай для подарка. И все это не на показуху, а от души.
— Получается вроде бы некоторое противоречие… мечты о море, потом танк… И все же я действительно чувствую себя прирожденным токарем-расточником.
К расточному станку Игорь Николаевич впервые подошел, как он уже и говорил, во втором цехе, где делали детали для экскаваторов. Станок понравился размахом, мощью — тот самый «Дракон».
Учил его Николай Смирнов. И тут проявились природные способности, помогла, конечно, и армейская школа. Подручным работал всего пять месяцев.
Пришли два новых станка из Чехословакии. Начальник цеха на общем собрании спросил: «Кто возьмется осваивать? Дело ответственное, сложное. На первых порах могут и заработки быть поменьше обычного… Ну, кто решится? Поднимите руку…»
Все выжидали чего-то, мялись. Кое-кто скромничал, а кто-то осторожничал. Игорь Николаевич понял, что это поворотный момент в его жизни — начало самостоятельности. Да вот захотят ли доверить ему, все же — новичок.
Зарплата? Не деньги были важны. Рука не поднималась еще и потому, что могли подумать: «Из молодых, да ранний, выскочка…» И все-таки решился, вызвался.
И поверили, доверили. Сразу же поручили очень сложную работу (станок обязывал). С заданием справился на «отлично». Да так и пошло потом: что посложнее — к Семенову.
— А мне только того и нужно было, интересно же решать задачки позаковыристее.
Вскоре ему предложили перевестись в другой цех. Игорь Николаевич расстроился. Подумал, что решили отделаться за «несносный» характер. Но оказалось, переводят его по необходимости — на усиление очного из самых главных участков завода. Дали еще более совершенный станок, итальянца «Инноченти» — он был единственный в своем роде на весь завод. Самый крупный, с программным управлением.
— Станок красивый, умный, удивительный станок, а вот нужного инструмента и оснастки недоставало… Когда я перебирался из второго цеха, поверите ли, инструментом своим нагрузил целый контейнер. Увозил его не потому, что я жадный, а просто невозможно без него. Если бы попытаться вывести формулу успеха станочника, то можно сказать так: мастерство плюс инструмент. Делать его сплошь и рядом приходится самому. Почему соответствующие службы не справляются со своей задачей в нужном объеме? — снова возвращается Игорь Николаевич к рассказу о том, как создавался набор унифицированного инструмента. — Тут, знаете ли, сразу не поймешь, кто виноват, в чем дело. Все «за», все понимают что к чему, хотят лучшего, передового, а дело стоит. Казалось бы, чего проще, работай по известной цепочке: идея — проект — исполнение. Причем оперативно, чтобы даже сама мысль морально не устарела. На деле, пока идея дойдет, дотащится до воплощения в металл, нередко пролетит столько времени, что в инструменте и надобность отпадет. Есть специалисты, которые, чтобы не потерять престижа, будут твердить свое: мол, наш инструмент хороший, надо уметь им пользоваться… Если бы вы только знали, сколько валяется у нас на складах да по углам всякого старья.
Игорь Николаевич достает из письменного стола стопочку уже пожелтевших газетных вырезок, протягивает их мне.
— Посмотрите пока, а я пойду приготовлю чай.
Вот фотография Игоря Семенова. Он в берете, в спецовке возле своего станка. Рассказывается о его работе. Вот он на первой полосе газеты «Ижорец» — положил на деталь сильные руки, сплел пальцы, улыбается. О нем говорится как о передовике производства. А вот он в строгом черном костюме, в белой рубашке с галстуком — член Ленинградского обкома КПСС, выступает перед молодыми рабочими.
«Я бы покривил душой, сказав, что вхождение молодых в рабочий коллектив проходит гладко. Особенно на первых порах они нуждаются в нашей поддержке… Но сколько ты ни возись с человеком, толку не будет, если у него нет психологической устойчивости, я бы сказал, предрасположенности к профессии станочника и, конечно, физической выносливости.
Заводское профтехучилище передает нам нередко «сырых», плохо обученных воспитанников. Это объясняется, на мой взгляд, серьезными просчетами в комплектовании училищ, в профориентации школьников…»
Это из статьи Игоря Николаевича. У него много учеников, они работают в разных цехах. Он готовит их с тщательностью, творческим азартом и честолюбием. Не страшится, не завидует, если ученик пойдет дальше учителя. Выбирает их с пристрастием. Особое предпочтение отдает пришедшим на завод после армии, «как сам когда-то»: и возраст подходящий, и силы поднакопилось, и характер устоялся, и разума побольше — созрела определенность в понимании своего жизненного предназначения. Колеблющийся, трусливый или недогадливый настоящим расточником не станет, не вытянуть. А уж тот, кто решился, делается другом наставника. И поэтому ему важно знать, где и как живет новичок, в каких условиях, с кем водит дружбу, что читает, что является у него «козырем, коньком», а что проигрышем, слабостью…
Еще статья из «Правды». С гордостью пишет Семенов:
«Моя революция — это прежде всего мой завод.