точки перемыл за раннюю чистку: к его приходу малость колосники зашлаковались. Она заберет… А я в Ленинград ни свет ни заря поперся, аж в Купчино гонял. К вечеру только на завод поспел… А как же! Ведь и с Василием надо было переговорить, прежде чем точку поставить, дело закрыть. Предупредить, чтобы он с дамами обходительнее был. Особенно после «легкого пару». Да, чуть не забыл, Вчера она письмецо мне прислала. Дескать, все в порядке, заявлений больше не будет. Благодарит за воспитание.
— За воспитание — кого?
— Ай, не знаю. И тому, и другому досталось…
— А-а-а… Ты. Что, перышко заскорузло? Поскрипывает? Ну садись, я тебя чаем угощу. Краснодарским. Хороший чай, не хуже индейского. (Егорыч так говорит: «индейский».) У меня тот и другой есть в заначке. Но после чистки я краснодарский предпочитаю. А индейский жестковат, горло дерет.
С этими словами Егорыч откладывает газету, которую он читал, и ставит на электроплитку чайник, который уже давно верой и правдой служит кочегарам: закопчен до глянца, на боках вмятины.
— Слышь, парень, а почему ты никогда не спрашиваешь про Левку Сахновского? Помнишь механика с «Балтийского»? Его в нашу «роту штрафную» за что-то лебедчиком определили. А мы его тут чуть было в командиры не продвинули… Ушел Левка, ушел. С виду парень как парень, а на поверку жидковат. Помнишь, как ты его с пеной у рта защищал? Да и я ведь не стоял в стороне, тебя активно поддерживал. А промашка у нас с тобой вышла.
Как же не помнить Левку! Сахновский был довольно колоритной личностью. Рослый, плечи — косая сажень. Темные густые волосы крупными кольцами повиты. Однако каждому, кто встречался с ним, он запоминался не только внешним видом, но и манерой разговаривать.
Бывало, на вопрос Яковлева, где матрос такой-то, Левка отвечал:
— На берег слинял Мишка. В кассе сармак получил и слинял. В лабазе небось уже… Я ж тебе ясно говорю, кэп, в лабаз слинял Мишка…
Мне Левка нравился. Любо-дорого было смотреть, когда он швырял легость (бросательный конец с оплетенной гирькой на, конце). Фал у него в воздухе не спутывался в ком, а летел со свистом, скользя и разматываясь. И «груша» всегда падала именно туда, куда Левка нацеливался своими выпуклыми темными глазами. Теперь такое умение дорого стоит. Нынче на флотах почему-то перевелись матросы с настоящей боцманской выучкой.
Вручая Сахновскому направление на кран, Анатолий Иванович Горошко, начальник отдела кадров, сказал ему:
— Имей в виду, мы тебя не списываем на берег. Мы тебя отправляем на пе-ре-воспитание. Постарайся там проявить себя. А дорога назад, на «Балтийский», не заказана.
Трудно понять, почему администрация завода именно плавкран считала самым подходящим местом для перевоспитания проштрафившихся речников. Заниматься воспитанием на кране вообще некому. Яковлев или под стрелой стоит сутки напролет, или по берегу бегает, насчет концов, ветоши и краски хлопочет. А стармех — тот в машине ковыряется: то одно меняет, то другое. Разве что иногда Егорыч побеседует с новичками, «об жизни» поговорит, семьей или делами в общежитии поинтересуется.
Строго говоря, Левка не был механиком. На «Балтийском» он плавал мотористом. Хотя вообще-то закончил судомеханический факультет ЛАУ — Ленинградского арктического училища. По окончании училища новоиспеченного механика направили в Мурманск. Но он каким-то образом застрял в речном пароходстве, причем сразу же попал на загранлинию. Как это ему удалось — никто не знал. Так же как и то, за какие грехи его списали с «Балтийского». Словоохотливый, о себе он рассказывал скупо. Впрочем, прошлое «стажеров» на кране мало кого интересовало. Лишь бы стропа не ленились таскать да концы по палубе проворно разносили.
Сахновский всегда был бодр, и уже этим он всем нам нравился. А кроме того, он умел хорошо рассказывать. В его передаче даже затрепанные флотские сюжеты получались что надо. Во время передышек в работе мы охотно слушали его россказни, как следует приправленные жаргоном.
Мне казалось, что Сахновский для нашего экипажа прямо-таки находка. Именно такие люди нужны на плавкране. Но ведь должность лебедчика — не самая подходящая для такого парня. Я об этом задумался, когда Ивана Парфенова, сменного механика, перевели на «Маклин». И поделился своими соображениями с Левкой. А тот, хотя и подчеркивал порой пренебрежение к карьере, тут вдруг загорелся. Он мне сказал, что должность сменного его вполне устраивает, по крайней мере на ближайшие две навигации. И даже высказал несколько дельных предложений по совершенствованию некоторых систем на плавкране. Будь он механиком, он бы их быстро внедрил в практику — эти предложения.
И тогда я, не откладывая дела в долгий ящик, пошел прямо к Егорычу. Я решил действовать именно через Егорыча. Если есть у кого на заводе авторитет, так это конечно же у Егорыча.
Следует отметить, Левка и Егорычу приглянулся. Не знаю только чем. Конечно, не жаргоном, не байками, — уж нет. Возможно, неудачливостыо: механик, а плавал мотористом, да и то списали. К неудачникам Егорыч всегда относился с сочувствием.
Крупнов внимательно выслушал меня, а Крупнова — Яковлев. И все шло как по маслу. Но, как нередко водится в таких случаях, вышло непредвиденное. Стармех вдруг бузу затеял. От него-то я меньше всего ожидал чего-либо. Мне всегда казалось, что Спиричев человек, для которого нет ничего важнее золотников и клапанов. Но именно он при обсуждении кандидатуры проявил неожиданное для всех упорство.
…Выслушав каждого из нас, Горошко (начальник отдела кадров) принял развернутое решение. Суть его состояла в следующем. Сахновскому до конца навигации работать лебедчиком. Спиричеву подготовить Сахновского на допуск к выполнению обязанностей сменного механика. Яковлеву по истечении указанного срока явиться в отдел кадров с рапортом и характеристикой Сахновского.
Когда мы возвращались от Горошко, Левка стоял у трапа. Проходя мимо, я ему подмигнул. Теперь-то уж я не сомневался. Отрицательной характеристики не могло быть. И, как впоследствии оказалось, я был недалек от истины. Только вот жаль, что и Сахновский тоже так думал. Но не будем торопиться, забегать вперед.
Через какое-то время после дебатов в кабинете Горошко меня «повысили» (взяли в газету), и на кране я долго не появлялся. А узнав об увольнении Сахновского, я заподозрил, что это дело рук «деда». Уж больно ему чем-то Левка не пришелся.
И теперь, пользуясь случаем, я высказываю Егорычу все, что думаю по поводу увольнения Сахновского «по собственному желанию». И вот что я услышал от него.
— Эк, хватил! То, что Спиричев мужик упорный, это верно. Но пакостить он человеку не станет. Не такой Александр Иванович человек. Ты же это и сам должен знать, что я тебе тут толкую.
Пей чай и слушай, как дело было… Стал я присматриваться к Левке после того громкого разговора в кадрах. И согласился про себя с Иванычем. Вижу, на самом деле не лежит у Левки душа к технике. А это ведь для Иваныча самое главное. Помнишь, вы с Иванычем как раз на этом месте разошлись. Тот кричал, что Сахновский лебедки не любит и машину. А ты отвечал: дескать, машина — не девка красная. Мол, назначат механиком — полюбит.
Вряд ли ты тогда прав был. Левка ведь высокомерие проявлял. «Буду я, — говорил он, — из-за этой рухляди лезть из шкуры. Все равно скоро кран на иголки спишут…» Лихость свою он любил на людях показать — легость метнуть далеко, конец с шиком подать. А вот руки пачкать тавотом, черную работу работать, — нет, не любил.
А Спиричев, сам знаешь, человек ревнивый. И эту его ревность нужно понять. Плохо, что Левка не больно усердствовал. В машину он заходил, как говорится, по особому приглашению. А чтобы самому где проявить инициативу, так этого у него не было…
Мне показалось, что Егорыч слишком долго «разводит пары», и я вклиниваюсь с вопросом:
— Ну и чем же дело кончилось?
— Сейчас узнаешь. Работу недостающего механика, как тебе известно, между собою делили Ерышев и Спиричев. Они иногда молотили по двое суток подряд без передыху. А потом им это надоело, и они решили подключить к делу Сахновского.
Вот заступил Левка на вахту, и час-другой у него все шло путем. А потом пошло-поехало. То машину заклинит, то гини с грузом остропленным не может остановить. Двигатель смайнал в воду. Хорошо хоть не на рубку «Волго-Балта».
Ну ладно, с кем поначалу не бывает. Плохо только вот что. Слабость он проявил. Самовольно пост покинул. Застопорил машину и ушел в каюту: мол, живот прихватило. Живот, а на следующий день с дружками в «Причале» хлестал «бормотуху». В общем, смену он нам завалил тогда. Кран весь день по нашей прямой вине бездействовал. А час аренды — сорок семь с полтиной.
А когда кончилась навигация, меня командиры наши пригласили в капитанский отсек. Как представителя профсоюза. Сначала Яковлев речь держал. Какой он оратор — ты знаешь: три слова — два мнения, одно сомнение. До работы он заядлый, а на слова не больно тороват. Иваныч — тоже ни то ни се. Работать с Сахновским ему не хочется, но ведь, с другой стороны, есть приказ Горошко. Вижу, очередь за мной.
Сколько смен, спрашиваю, Левка стоял самостоятельно? «Одну, — отвечает Яковлев, — при тебе, Егорыч, дело было…» Ладно, говорю, а сколько раз он вообще в машину заглядывал? «Что спрашиваешь, — отвечает Алексей Яковлевич. — Его Спиричев в машину разве что за уши не тащил. Да ведь он знал, что его механиком и так поставят». Так в чем дело тогда, говорю я им. О какой характеристике речь?
Но Яковлев и Спиричев уперлись. Мол, надо. Мол, что начальство скажет, если за такое время не смогли механика с дипломом на допуск подготовить…
Они ведь хитрецы. Они решили дать Сахновскому отличную характеристику, отрапортовать, решили как положено. В расчете на то, что Горошко весной заберет у нас Левку и, как окончательно исправившегося, пошлет его на «Балтийский». В начале навигации на «Балтийском» почему-то всегда нехватка мотористов и механиков.