У человека одна Родина. И та большая, великая, что зовем мы Отечеством. И та малая — деревушка, поселок, городок, откуда ты вышел на белый свет. Карпов родился на Урале и считает себя уральцем. Не туляком, не москвичом, не ленинградцем. Но Ленинград навсегда остался в его сердце — как память о лучших, быть может, днях жизни, о молодости, как благодарность тем, кто создал ему все условия для жизни, учебы, творчества, как образ колдовской красоты и ирреальной загадочности белых ночей, властных и над легко поддающимися лирическому волнению душами романтиков, и над строгими душами рационалистов.
В последний раз Анатолий Карпов сыграл за Ленинград в июле 1979 года на VII летней Спартакиаде народов СССР. По семейным обстоятельствам (2 июня он справил свадьбу с москвичкой Ириной Куимовой) Карпов переехал в Москву.
Через несколько дней после свадьбы Карпов отправился в путешествие — но не свадебное, а шахматное. Когда ты чемпион мира, ты не всегда принадлежишь себе. Связанный данным ранее словом, он поспешил в Голландию, на матч-турнир, посвященный 75-летию почетного президента ФИДЕ, экс-чемпиона мира доктора Макса Эйве. Оттуда он переехал в Австрию, где давал сеансы одновременной игры с часами австрийским мастерам, встречался с любителями, читал лекции, словом, неутомимо пропагандировал шахматы, внося свою лепту в укрепление дружбы и взаимопонимания между народами.
Анатолий Карпов — не затворник, сторонящийся людей и лишь вынужденно покидающий свою башню из «кости» шахматного слона для участия в матче или турнире. Не чинясь, не выдвигая каких-нибудь экстратребований, со студенческой готовностью и доброжелательностью играет он с дипломатами ООН в Нью-Йорке и с советскими школьниками, участниками турнира Дворцов пионеров, встречается с солдатами и офицерами в частях Ленинградского военного округа и с рыбаками Камчатки, выступает на всесоюзных ударных комсомольских стройках и в научно-исследовательских институтах…
Когда Карпова чествовали в Багио, ему на голову возложили венок из благоухающих тропических роз. Тремя годами ранее он принял из рук доктора Эйве лавровый венок.
Анатолий Карпов не почивал на лаврах и, судя по его выступлениям после Багио, не намерен почивать на розах. В отличие от многих своих предшественников на шахматном троне он — играющий и выигрывающий чемпион. С 1975 года, когда Карпов был провозглашен чемпионом мира по шахматам, он выступил в двадцати соревнованиях и лишь трижды не был первым. История шахмат не знает такой блистательной победной серии!
Мне приходилось слышать от специалистов, что повышенная шахматная активность Карпова объясняется тем, что он был объявлен чемпионом мира, а не выиграл это звание в поединке (очевидно, все помнят, что одиннадцатый в истории носитель высшего шахматного титула американец Роберт Фишер отказался играть матч). И вот Карпов, считают приверженцы этой точки зрения, бросился доказывать всему миру, что он — чемпион реальный, а не провозглашенный, что он действительно сильнее всех. Отсюда турнир за турниром, игра с полной выкладкой, первое место, еще одно — первое и снова — первое…
Допускаю, что это обстоятельство (не выигрыш звания в матче, а присуждение победы без игры) сыграло роль искры зажигания, было импульсом, первотолчком для стремительного, сокрушительного наступления Карпова по всему шахматному фронту. Насколько я разобрался в натуре Анатолия, фермент его характера — не самолюбие, а честолюбие. Но, будучи человеком гордым, с высоко развитым чувством личного достоинства, он — могу это предположить — был в глубине души уязвлен в какой-то мере, что ему что-то преподносится как подарок, без борьбы, вроде бы как не совсем заслуженное… Другое дело, что он сам всего добился и все честно заслужил. Но ведь кто-то мог подумать — и думал — иначе… Да и самому себе надо было доказать, что он — сильнее всех!
Первотолчок, психологический импульс, искра зажигания, повторяю, могли быть и такого свойства. Но они, если и действовали, то только первое время — несколько месяцев после провозглашения, от силы год-полтора. Дальше начинали работать другие, более глубинные причины — сознание своей ответственности перед Родиной, перед шахматами, перед своим талантом.
«Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день — меньше будешь зависеть от завтрашнего».
Дипломная работа выпускника экономического факультета Ленинградского университета Анатолия Карпова была посвящена проблеме наполненности, эффективности использования свободного времени при социализме. Эту же тему научный сотрудник Ленинградского университета Анатолий Евгеньевич Карпов разрабатывает в своей кандидатской диссертации.
Не упускай ни часу… Удержи сегодняшний день… Только время дала нам во владение природа…
Как его удержать, ускользающее и текучее? Чем наполнить?..
Рассмотрим еще раз вариант Карпова — человека, владеющего временем. Подумаем…
Виталий НестеренкоХОДЯТ СТЕРНЕЙ АИСТЫ…
В свои тридцать лет шофер совхоза «Колос» Кингисеппского района Станислав Сергеевич Сергеев стал кавалером ордена Трудового Красного Знамени. Этой награды он, коммунист с 1971 года, был удостоен за ударный труд в девятой пятилетке. И в десятой он работает ударно, возглавляет один из лучших в районе механизированных отрядов по заготовке кормов для животноводства.
Районные гостиницы в отличие от больших городских полны местными новостями, народ здесь квартирует в основном многознающий. Потому мне вроде как повезло: сосед по номеру, оказалось, знал Сергеева.
«Как у него в отряде здорово воюют за качество! — сосед при этом показывал большой палец. — Он семенники при сырой земле не уберет, накажи — не уберет! Абы лишь бы поскорее накосить? Нет. Дождется, пока почва на ветерке протряхнет. Тогда и начнет косить: оберегает корневую систему, и об укосах завтрашних головой думает».
Словом, еще до знакомства мне о Сергееве порассказывали: его в районе знают.
Честно сказать, оно и беспокоило. Чего греха таить — имеется в иных районных, да и в кое-каких городских организациях список расхожих фамилий. Припасен и для праздничного доклада, и для прессы.
К моей радости, о Сергееве еще не писали. И это обстоятельство ныне, при обилии средств массовой информации, становится все редкостнее: наверное, многовато нас, пишущих?..
Итак, о знакомстве. Оно состоялось, Сергеев встретил меня ровно: не с объятиями и не в штыки. Но было заметно: нервничает.
Оказалось, у него ЗИЛ «охромел». Тут еще и гости.
Мы сразу же после знакомства пошли в мехмастерские.
На вид Сергеев показался мне человеком обычным — чего это его все живописали?
Рост — средний. Сказать: крепыш? Нет, но и не заморыш — скроен нормально. Прическа у него по давней моде, укороченная. Да и не в моде, как оказалось, суть: удобнее ухаживать за головой, в работе не жарко, утром причесываться — секундное дело.
Глаза у него светлые. Смуглолиц. Нос с маленькой горбинкой. Как в старину писалось в паспортах — особых примет нет. Вот разве что руки. Крупные. Не каждая большеразмерная перчатка окажется впору. При знакомстве мне даже показалось, что у него на руке что-то вроде чехла из крупнозернистого наждака. Значит, тоже обычные шоферские руки: монтировками-ключами отбитые. В зимовья выстуженные, обожженные разными ГСМ.
…Идем с Сергеевым. По календарю начало августа, солнце должно бы донимать. А его нет, небо в тучах, морось, от асфальта тянет осенней промозглой сыростью.
Вдруг к нам молчком пристраивается еще один человек. Одет он в немаркую, старенькую курточку на молниях. Резиновые полусапожки по погоде. Ростом — по плечо Сергееву, пристроился быстро, зашагал с нами в лад, деловито посапывая.
— Сын… — представил Сергеев. На два мои вопроса Сергеев-младший ответствовал кратко, дельно: тринадцать и осенью пойдет в седьмой.
И примолк солидно.
Сразу за деревней Пустомержа, где расположена центральная усадьба совхоза «Колос», дорога от околицы круто взяла вверх. Мы, миновав три достраиваемых двухэтажных жилых дома, поднялись на вершину. Нашему взору открылись две башни. Старинная кирпичная кладка, добротная, как по шнурочку, сейчас такая встречается, к сожалению, все реже. Башни походили на крепостные: кажется, не хватало лишь зубчатки по верху и амбразур.
— Старые, точно говорите, — подтвердил мои предположения Сергеев. — Силосные. Скотный двор тут был. Давно, еще при колхозе.
При этом он почему-то взглянул на своего Андрея.
Может, вспомнил что-то свое.
Издалека встает в воспоминаниях день. Летний. Колкий — остро покалывает яркое солнце. Он долгий, тот день из детства. Таких, кажется, во взрослой жизни не бывает.
Давний день тот начинается с упряжи. Славка запрягает Голубку. Эта кобыла безропотная и работящая. Не то что у Славкиного друга, у Генки. У него — Буря, Хитрющая, ехидная — даже не скажешь на нее, что просто лошадь. Если Буря не в настроении, то берегись. Изловчится — и укусит исподтишка, улучив момент.
Наука запрягать давно постигнута, еще до этих своих тринадцати лет. Она проще таблицы умножения. Сначала заводишь Голубку в оглобли. Остерегаешь ее, стараясь придать голосу басовитость, густоту: «Ну-ну, не ба-луй!» Густота и басовитость нужны на тот случай, если вблизи вдруг окажется кто-то из взрослых. Он, взрослый, тогда сразу убедится — здесь трудится народ солидный, самостоятельный.
Не беда, что чересседельник и подбрюшник почти не подвластны мальчишечьим малость коротковатым рукам. Рядом-то друг! Генка, хоть он и борется с Бурей, а все равно в любой момент поможет: закадычные они со Славкой друзья.
Вот смотрите, люди добрые, как мастерски заложена дуга в гужи! Как умело она затягивается — только бугорки-мускулы на руках играют!
Осталось вожжи подцепить: расступись, народ, айда, н-ноо!.. Давай, Голубка, поворачивайся, работать пора!