- Кеша, ты никому не скажешь, если я тебе что-то скажу?
- Если не веришь, можешь не говорить…
- Нет, в самом деле, не скажешь?
- Не скажу.
- Никому-никому?
- Я ж тебе сказал - никому.
- Ну, тогда ладно… Только ты никому-никому не говори…
Тоня снова замялась. Лицо ее вытянулось и побледнело. Возле губ справа и слева показались маленькие острые черточки.
- Чего же ты, ну?
Слова, которые Тоня боялась произнести, видимо, все ближе и ближе подступали к языку. И Тоня не удержалась.
- Кеша, - едва слышно сказала она, - мама дала мне крестик.
У Кеши от такой новости даже рот перекосило.
- Какой крестик?
- Медный. С ниточкой. Мама сказала, чтобы я на шее носила.
- И ты… ты его носишь?
Тоня покраснела. На лице от волнения высыпали крохотные капельки пота.
- Я только один раз надела. Что теперь делать, Кеша?
Кеша смотрел на Тоню и не знал, что ей сказать и вообще как себя с ней вести. Тоня поняла замешательство Кеши. Не ожидая, пока Кеша прикрикнет на нее или, чего доброго, стукнет, Тоня начала оправдываться:
- Я, Кеша, не виновата. Меня мама заставила. Маме отец Павел крестик дал…
И тут Кешу прорвало. Горячась и размахивая руками, он начал ругать и Тоню, которая надела на шею дурацкий крест, и Петуха Пашку, и вообще всех попов и всех богов на свете.
Тоня сидела притихшая, боялась проронить словечко, и, только когда Кеша чуть-чуть успокоился и снова сел с нею рядом, Тоня спросила тихо:
- Кеша, значит, ты думаешь, бога нет?
- А то есть! Вы ж просили его вчера в церкви: «Помоги, помоги!» Помог рыбакам твой бог?.. Чего молчишь?
Тоня задумчиво посмотрела куда-то вверх.
- Мы его мало просили, - нетвердо сказала она. - Если б хорошенько попросили, он бы спас рыбаков.
- Ничего себе - мало! Вон как поклоны бухала! До сих пор шишка на лбу.
Тоня внимательно ощупала пальцами лоб, пригладила мимоходом прическу.
- У меня шишка не от бога. Я об сосну стукнулась.
- А ты попроси бога, пускай уберет шишку. Он же все может, твой бог.
Тоня снова пощупала круглый, уже чуть-чуть пожелтевший бугорок на лбу.
- Ты, Кеша, глупости не говори. Бог пустяками не занимается…
- А чем он занимается - рыбаков топит, да? - В голосе Кеши вновь закипел гнев. - Я тебе сказал - бога нет, значит, нет!
- А отец Павел говорит…
- Что он говорит?
- Он говорит, бог есть. Если мы не будем верить, он нас покарает.
- А я все равно не верю и плюю на него. Понятно? Если он есть, пускай покарает. Ну, карай! Чего же ты!
Тоня с ужасом смотрела на Кешу. Ей казалось, что сейчас случится что-то страшное и непоправимое. Может быть, расколется небо и появится бог, может, сверкнет над головой Кеши молния или сам черт, выставляя вперед вилы и размахивая хвостом, с криком кинется на Кешу:
«Держи-и-и его!»
Но ничего этого не случилось. Как и прежде, плыли над Байкалом легкие, озаренные солнцем облака, шумели вершинами сосны и выковывал в траве молоточками свое нехитрое счастье тонконогий кузнечик.
Все это немного успокоило и ободрило Тоню. Она тронула Кешу за плечо и, заглядывая ему в глаза, спросила:
- Кеша, ты никогда не верил в бога?
Кеша минутку поколебался, вспомнил что-то, но тут же поднял голову и твердо сказал:
- Никогда!
Тоня с уважением смотрела на Кешу. На лице ее попеременно отражались и зависть, и удивление, и какой-то далекий, не угасший еще страх.
И вдруг Тоня хитровато улыбнулась.
- Кеша, а когда ты варил кота, ты тоже не верил?
Кеша покраснел.
- Глупая ты, - сказал он. - Я кота из-за тебя варил. Ты ж сама со своим котом привязалась. Если хочешь, я тебе сто котов сварю… - Кеша поднялся с земли и уже совсем твердым и решительным голосом добавил: - И вообще нечего тут сидеть, пошли домой!
Крест
Отец и мать были уже дома. Сарма застала рыбаков возле мыса Кадильного. Там они и отстоялись в узком, закрытом с трех сторон высокими скалами затоне.
Никаких особых разговоров с отцом и матерью у Кеши не произошло. Кеша сунулся было к отцу с расспросами, но отец ничего объяснять не стал. По глазам отца, по тому, как он медленно сжал, а затем так же медленно, с натугой распустил руку, Кеша понял, что вестей хороших нет.
Сам Кеша тоже не стал рассказывать отцу про ночные приключения. Хвалиться было нечем. И рыбак, которого Кеша хотел спасти, погиб, и сам чуть-чуть не пошел на дно.
На Байкале живут простые, суровые люди. И они, эти люди, не любят хвастунов и балаболок. Сделал дело - и ладно. Сиди под лавкой, пока не спросят. А тут что, тут даже и дела никакого не было!
Видимо, по этой же причине молчал до поры и дед Казнищев. Так или иначе, но Кешу никто про ночное плавание не спрашивал.
После сармы всегда наступает штиль. Так и в Кешиной жизни. Тишина. Безмятежность. Покой. Живи себе и дыши. Но такое житье-бытье продолжалось недолго. Не успел Кеша забыть про сарму, не успел забыть про свои встречи с Пашкой Петухом, по Байкалу пошел гулять от избы к избе разговор про святую церковь на дне моря.
Болтали, будто бы в церковь с золотым крестом на макушке приходил по ночам сам бог. Расхаживал там взад-вперед, размахивал золотым кадилом и пел приятные божественные песни. И уже какие-то старухи взбирались втихомолку на гору и там стояли до зари, клали земные поклоны и подпевали богу тоненькими, жалкими голосами.
Отец Кеши ходил хмурый, злой. Кешу отец совсем не замечал. Будто бы Кеша был и не сын, а какой-то чужой, нелюбый постоялец. Только один раз встретились глазами мужчины. Кеше показалось, отец хотел что-то спросить его, но нет, не спросил. Только пожал плечами, отвернулся от Кеши и ушел. Кеша решил объясниться с отцом. В самом деле, до каких пор будут они вот так жить!
Выбрал Кеша для серьезного разговора воскресенье. На промысел рыбаки в этот день не шли и сидели по домам.
По воскресеньям люди спали всласть. Уже давно печет солнце, давно пора бы садиться за стол, а на дворах ни души. Спят себе и спят.
Кеша проснулся рано. Будить своих не хотелось. Кеша полежал, продумал до самой последней точки свою речь и только тогда отправился в избу.
Возле стола, с голыми до локтя руками, мать раскатывала тесто для пельменей. Отца не было. Праздничный костюм его висел, как и прежде, на гвоздике, прикрытый от пыли простыней.
Кеша стал помогать матери. Взял со стола тонкий, зыбкий кружочек теста, слепил пельмень и, будто между прочим, спросил:
- А папа где?
- Где ему быть? - недовольно ответила мать. - В море уплыл. Церковь какую-то на дне Байкала искать будет. Сказывал, не приду, пока не найду.
Мать пересчитала пельмени, слепила напоследок секретный пельмень с ниточкой вместо мяса и отряхнула руки.
- Сбегай, Кеша, погляди. Может, приехал.
Кеша помчался на берег. Неужели и в самом деле есть та церковь? Нет, не может этого быть. Мать что-то перепутала!
На берегу слышались голоса, тренькала балалайка. По воскресеньям на Байкале всегда полно народа. В деревнях люди идут вслед за гармошкой на главную улицу, на степных полустанках встречают поезда на перронах, а вот тут, где родился и жил Кеша, люди шли на Байкал. Постоять, послушать, как шумит волна, затянуть в полный голос душевную песню.
У причала Кеша увидел Лехиного отца, деда Казнищева и других рыбаков. Кеша сбавил шаг и вразвалку, будто бы ничего такого особенного не случилось, пошел к рыбакам.
В центре круга стояли дед Казнищев и какой-то молодой незнакомый рыбак. Видимо, из другого поселка. Шел спор. Казнищев что-то доказывал, а чужой рыбак посмеивался и без конца повторял: «Да ну тебя! Тоже выдумал!» Кеша протиснулся в круг, прислушался. Разговор шел про церковь и про Кешиного отца.
- А я тебе говорю, есть церковь, и все, - кипятился Казнищев. - Не понимаешь, так лучше молчи!
- Да ну тебя! Тоже выдумал! Откуда ей взяться на дне Байкала? - возражал рыбак.
- Откуда надо, оттуда и взялась. Сто годов назад было тут землетрясение. Понял? Ну вот, все село и провалилось в воду - и дома, и церковь. С тех пор залив и прозвали Провалом. На карте видал ай нет?
- Чего видать! Сто раз по нему плавал. Ты лучше вот чего скажи: ты сам церкву эту видал или не видал?
Казнищев замялся, покашлял для видимости в кулак.
- Мало чего не видал! Может, ту церкву песком занесло, потому и не видал. Кум мой видал. Понятно?
- Тоже выдумал - кум! Когда он видал, твой кум?
Казнищев начал один за другим загибать пальцы и вслух что-то считать.
- Восемьдесят годов назад видал. Вот когда. Правильный человек был, царствие ему небесное. Не то что некоторые другие…
Чужой рыбак, очевидно, хотел позлить Казнищева.
- Тоже выдумал - восемьдесят годов! Разве ж церковь против Байкала устоит? За восемьдесят годов от нее один пшик останется.
- Сам ты пшик! - обиделся Казнищев. - Кешкин отец вернется, сразу тебе язык укоротит. На судоверфь за водолазом поплыл. Кешкин отец не только церковь - он тебе што хошь найдет!
Спор на минутку угас, а потом все пошло сначала, как в сказке про белого бычка. Кеша постоял еще немного и пошел разыскивать Тоню.
Искать Тоню долго не пришлось. Неподалеку от причала на старой, поваленной ураганом лиственнице сидели с вязаньем в руках женщины. Тоня сидела рядом в новом голубом платье и смотрела на Байкал. Кеша подозвал Тоню и, когда отошли в сторонку, принялся рассказывать про церковь и вообще про все, что услышал от Казнищева.
Но оказалось, что Тоня уже знала все без него.
- К нам твой папа вчера вечером приходил, - сказала она. - Он у нас до самой ночи сидел.
Кешу как иголкой в сердце кольнуло.
- Что он тебе говорил?
- Ничего не говорил. Он за Пашку Петуха ругал. Я Петуху про церковь рассказала.
- Правильно ругал. Чего ж ты обижаешься?
- Я, Кеша, не обижаюсь. Он тебя тоже ругал. Он говорил: кому надо не сказали, а кому не надо - сказали.