Наверно, сидела целую ночь и зубрила.
Светка горячо объясняла что-то моряку и при этом показывала на Элен, на девчонок, которые теперь притихли и стояли молча, и даже кивала в его, Володькину, сторону.
Все было ясно - Светка просила моряка отпустить Элен вместе с ними и объясняла ему, что все будет хорошо и все будет в порядке.
Так он и пустит Элен с кем попало!
Моряк задумался, пососал свою трубку-носогрейку, а потом посмотрел на девчонок, на Элен, подмигнул Володьке, будто старому знакомому, и весело сказал:
- Ол райт, ол райт! - То есть, дело в шляпе, можете идти. Я вам доверяю.
И тут снова поднялся вокруг трам-тарарам, посыпались без всякою складу и ладу русские и английские слова.
Спасибо!
- Ол райт!!
- Ол райт!!!
В другое время Володька ни за что не пошел бы с девчонками в город.
Очень надо ходить за ручку и ждать, когда на перекрестке загорится зеленый свет!
Но сейчас дело было совсем другое… Не зря же моряк подмигнул именно ему, а не какой-то Светке Ложкаревой.
Короче говоря, Володька и вся эта компания девчонок взяли Элен и повели ее в самый центр чудесного города Одессы.
Главные закоперщиком, конечно, был Володька.
Он сам всем руководил и сам рассказывал, что делать и куда идти.
Сначала они посмотрели город вообще, потом пошли во Дворец пионеров, потом в кинотеатр смотреть фильм «Чапаев».
Это не важно, что все уже видели «Чапаева». Для Элен все было новое и все было в первый раз.
Фильм снова всем понравился, и все сидели и плакали. Элен тоже плакала. Она хоть и не знала русского языка, но сразу поняла, кто такой Чапаев и за что он боролся и погиб.
Светка, между прочим, не теряла времени зря и выспросила у Элен и про нее, и про моряка, и про ее мать. Оказывается, моряк эго был вовсе и не отец и никто, а просто обыкновенный чужой моряк. Отца у Элен не было, а была только мать. Раньше она работала на заводе, но потом началась безработица и ее выгнали вон. И вот мать отправила Элен к тетке, которая жила совсем в другом месте. Разве ж мать знала, что с пароходом случится такой случай?
А Володьке так и не пришлось поговорить с Элен. Во-первых, Светка ни на шаг не отпускала ее от себя, во-вторых, на улице неудобно было объясняться на пальцах, в-третьих, Володьке надо было руководить и все время думать, куда лучше повести Элен и что ей показать.
Лучше Володьки этого не сделал бы никто.
Тут даже и думать нечего.
После кино, когда все вышли на улицу страшно расстроенные смертью Чапаева, Володька решил, что надо немного отвлечься и подзакусить.
Найти в Одессе такое место не трудно. Они прошли один квартал и тут же завернули в павильон, па стенах которого были нарисованы медведи, настоящее северное сияние и белые шарики мороженого в красивых вазах.
Володька собрал, у кого что было - у кого десяти копеек, у кого пять, у кого двадцать копеек -и внимательно пересчитал.
Денег на всех не хватало. Ни на сливочное, ни на молочное, ни на эскимо.
Володька побренчал деньгами и пошел к девушке в белом переднике. И он этой девушке рассказал все и попросил, чтобы она дала мороженого в долг.
Официантка побежала в соседнюю комнату, где с утра до вечера стучала какая-то машина, и скоро возвратилась оттуда с белыми железными вазочками. И в этих вазочках было и желтое сливочное, и белое простое, и розовое клубничное.
- Такие дети не могут врать,- сказала она. -. Ешьте.
Официантка поставила перед всеми по одной вазочке, а перед Элен сразу две.
- Я с нее не возьму ни копейки,- добавила она,-пусть заказывает хоть двадцать порций. Если б это была капиталистка, тогда дело другое. Мы это хорошо понимаем…
Только поздно вечером пришли все домой.
Светка, которая ухитрилась натереть себе на пятке волдырь и которая совала свой нос куда надо и не надо, сказала Володьке:
- Разве так долго можно гулять? Раз ты старший, так ты будь старшим!
Володька и сам понимал, что немного переборщил. Но он все-таки дал понять Светке, что это дело не ее и он сам все знает и сам видит лучше некоторых других.
А еще Володька распорядился, чтобы девчонки не приходили завтра чуть свет и не подымали трам-тарарам, потому что тут не базар и не цирк, а гостиница.
Ночь пролетела, как одна минута. Казалось, только лег, только закрыл глаза и уже, пожалуйста, утро.
Володька плеснул в лицо пригоршню воды, схватил на лету со стола ломоть хлеба и выскочил во двор.
Вокруг все еще было тихо. Только слышалось, как-возле гостиницы шаркала метлой тетя Фрося.
Володька открыл калитку. На улице тоже было тихо. Ни прохожих, ни Светкиных крикливых подружек - никого.
Володька оглянулся вокруг и вдруг увидел Светку Ложкареву. Светка стояла возле каштана и, прикрыв глаза платком, плакала.
- Ты чего, Света?
Светка отняла платок от глаз, посмотрела на Володьку мокрыми красными глазами и снова всхлипнула.
- Л-лена, Лена уехала…
- Какая Лена?
- Наша Лена… Элен!
Володька не поверил Светке. Этого не могло быть. Светка что-то перепутала.
Володька открыл калитку и решительно вошел во двор гостиницы.
Тетя Фрося уже закончила подметать и теперь стояла просто так и смотрела на розовые, разросшиеся у крыльца граммофончики.
Тетя Фрося ни о чем не спросила Володьку и не заругала его за то, что он пришел во двор гостиницы. Она только вздохнула и сказала:
- Уехала, Володька. Сегодня ночью уехала…
Володька пришел домой, как побитый. Сел к столу, схватился руками за голову и стал так сидеть.
Но Володька не умел долго сидеть без движения. Ему обязательно надо было что-то делать.
Володька подумал, подумал и решил идти на море ловить песчаников и кочегаров.
По дороге к морю за Володькой увязалась Нерка - шустрая черная собачонка с двумя желтыми пятнышками на бровях.
Нерка улеглась на берегу и стала внимательно смотреть на поплавок. Вскоре на него опустилась легкая желтая бабочка. Она испуганно приподняла крылья, нагнула поплавок к самой воде и тут же улетела на берег.
Нерка подошла к хозяину, ткнула его холодным носом в руку: «Ты что же это, друг, загрустил?»
Но Володька даже не заметил Нерки. Мысли его были далеко-далеко…
Бедная маленькая Элен. Скоро начнутся занятия в школе, а у нее ни новых ботинок, ни красивою платья с кружевным воротничком. Какой там воротничок, когда в доме ни куска хлеба, ни крохотной чашечки кофе… Не зря же мать отправляла ее к какой-то тетке…
И вдруг Володьке пришла в голову замечательная мысль - надо написать Элен письмо.
Ну, конечно же, написать. У Светки как раз и адрес ее есть. Светка сама сегодня говорила.
И пускай мать Элен бросает все и приезжает в Одессу. Места и работы хватит здесь на всех. А остановиться можно у них. Правда, у них не какие-то там хоромы, но место найдется…
Володька быстро смотал удочку, подхватил ведерко, в котором не было ни одного песчаника и ни одного кочегара, и помчался домой писать письмо.
Володька решил, что раньше времени он не будет выдавать тайну и ничего пока не скажет ни матери, ни отцу. «Пускай потом узнают,- думал он, - пускай это будет сюрприз для всего дома».
Володька никогда не откладывал дел в долгий ящик, как это делали некоторые другие.
В этот же день Володька написал письмо, забежал к Светке за адресом и поехал на трамвае на самую главную одесскую почту.
Там он сдал письмо, получил взамен маленькую серую квитанцию и отправился домой.
В душе у Володьки все пело и танцевало.
Жаль только, что нельзя было никому рассказать про это письмо. Но что сделаешь - раз сюрприз, значит, сюрприз.
Потянулись дни ожидания. Нудные, длинные, похожие друг на друга, как бычки-кочегары.
К морю Володька ходил теперь редко. С утра над городом собирались косматые тучи, и дождь, не переставая, лил на черную, раскисшую землю.
Володька усаживался с книгой возле окна, задумчиво смотрел на осеннее небо, на цинковую крышу гостиницы. В ней отчетливо отражались и каштан с пожелтевшими листьями, и телеграфный столб с белыми блестящими чашечками.
Володька точно рассчитал, когда придет письмо и когда Элен и ее мать будут в Одессе. Получалось гак, что приедут они в воскресенье, как раз перед занятиями в школах.
Все было абсолютно точно. Именно в этот день в порт прибывал заграничный пассажирский пароход. Володька отлично знал, что делается в порту, кто туда прибывает и кто выбывает. А как же иначе, не зря отец у него работал главным диспетчером!
Но вот, наконец, наступил долгожданный день.
Володька надел новую форму, которую только вчера принесла из магазина мать, фуражку с желтым латунным значком и отправился в порт.
Небо расчистилось. Упругий, пахнущий осенью и сырой землей ветерок гнал по тротуарам пятнистые листья.
В конце улицы показалось море. У берега оно было пронзительно зеленым, а вдалеке, у самого горизонта, искрилось на солнце белыми слепящими искрами.
Володька повернул от причалов влево и спустился по глинистому откосу на узкую, промытую волной отмель. Отсюда хорошо были видны и решетчатые стрелы подъемных кранов, и низкие пакгаузы с красными крышами, и чугунные кнехты для зачаливания прибывающих пароходов.
Ждал Володька недолго. Едва по радио объявили двенадцать часов, на горизонте показалась тонкая мачта, а вслед за ней и сам пароход. Огромный, не-поворотливый, он медленно приближался к берегу, раздвигая на две стороны быстрые белые гребешки.
Володька сразу узнал иностранный корабль. На толстой слегка закопченной трубе не было, как у наших, серпа и молота. У поручней, склонившись над бортом, стояли матросы с длинными бакенбардами и трубками во рту.
Пароход начал швартоваться. Портовые рабочие быстро зачалили трос и махнули рукой. Тотчас же заработали лебедки. Корабль вздрогнул и намертво стал у причала.
Еще минута - и по трапу застучат башмаки Элен. За ней осторожно сойдет пожилая женщина в темной старенькой шали. Она поставит чемодан, торопливо оглянется вокруг и вдруг заметит бегущего к портовой калитке мальчишку: