– Могу, естественно. Но разве я не могу спросить об этом вас?
– Конечно, можете.
– Вот-вот. Меня интересуют разные вещи. Например! Ваша дочь печатает для кого-нибудь рассказы или статьи? Рассказывает ли она вам об авторах? Говорит, как они выглядят, чем они известны? А может, пересказывает содержание рассказов или статей?
Морщины на лбу женщины не разглаживались.
– Разве в этом было бы что-нибудь плохое?
– Что вы, что вы. Речь идет не о том. Мне бы хотелось придать своей статье неофициальные черты, сослаться на разговоры с родными и друзьями интересующих меня особ.
– Это значит, о моей Рэчел будет статья? – расцвела мать.
– Да, – ответил я, на этот раз не солгав.
– И ее имя будет в печати?
– Совершенно верно.
– Она не рассказывает о своей работе, ничего не рассказывает. Ни мне, ни сестрам. Говорит только, сколько зарабатывает, так как отдает мне часть денег: не для меня, а для семьи, для одной из сестер, которая учится. Она не рассказывала, как выглядят ее клиенты. Если ее имя попадет в прессу, все должны узнать об этом.
– Вы совершенно правы. А что известно…
– Вы хотели поговорить с родственниками и знакомыми моей Рэчел. Так вот, ее отец будет дома минут двадцать восьмого. Есть еще ее сестра Дебора, но она очень молода, ей всего шестнадцати. Моя дочь, Кенси, сегодня не придет домой. Она гостит у приятельницы. Будет завтра в половине пятого. Вас интересуют и знакомые? Есть такой молодой человек, Уильям Баттерфилл. Ли хочет жениться на Рэчел. Но это… – Миссис Абрамс не закончила фразы. – Но это дело личное. Вам дать его адрес?
– Да. Будьте так добры.
Женщина назвала номер дома на Семьдесят шестой улице и продолжала:
– В том же доме на третьем этаже живет Хильда Гринберг, в квартире 2С. И Синтия Фин, но это псевдоним. Вы ее, конечно, знаете?
– Гм… не припомню.
– Она играет в театре.
– Да, да, конечно, Синтия Фин.
– Да, она училась с Рэчел в школе, но ушла оттуда. Не могу сказать о ней ничего плохого. Я старею, и кто со мной в конце концов останется. Сейчас у меня муж, дети, ) знакомые, но знаю, что в будущем у меня всегда будет Рэчел. Если ее имя появится в статье, об этом обязательно нужно написать. Я расскажу вам гораздо больше, конечно, если вы пройдете в комнату и… Извините. Телефон.
Она повернулась и засеменила в глубь квартиры. Я замер у двери. Через минуту я услышал приглушенный голос:
– Слушаю… Да, я у телефона… Да… Да, Рэчел Абрамс моя дочь… Извините, кто говорит? Не расслышала…
Не подлежало сомнению, что мне было пора уходить. Оставалась только проблема: закрыть дверь или оставить открытой… После короткого колебания я рассудил, что лучше будет ее закрыть, и потянул за ручку сильно, но без шума. Затем бросился по ступенькам вниз.
На улице я посмотрел на часы и констатировал, что уже двадцать четыре минуты шестого, завернул за угол и вошел в бар с телефонным аппаратом. Набрал номер Ниро Вульфа. Мне ответил Фриц и немедленно соединил с теплицей.
– Я разговаривал с матерью Рэчел, – начал я, когда шеф взял трубку. – Узнал, что ее дочь никогда не рассказывала дома о своей работе. Мы побеседовали очень хорошо, так как миссис Абрамс еще не узнала страшную новость. Ей очень хотелось, чтобы имя ее дочери появилось в газетах, а увидит она ее имя благодаря тому мерзавцу, который опередил меня на три минуты. Я ничего ей не сказал, потому что не хотел терять время. Завтра она, может быть, вспомнит что-нибудь, хотя это сомнительно. Любое обстоятельство может помочь найти убийцу. У меня есть несколько имен и адресов, разбросанных по городу. Скажи ребятам, чтобы позвонили мне по телефону. – Я дал шефу номер телефона бара.
– Крамер обязательно хочет с тобой увидеться, – ответил он. – Я проинформировал его по телефону о том, что произошло, а он прислал за блокнотом, но увидеться с тобой хочет непременно. Он в бешенстве. Когда управишься с другими делами, можешь к нему заглянуть. В конце концов мы с ним сотрудничаем.
– Что? По какому делу? A-а… Хорошо. Я загляну к нему. А ты не преувеличиваешь?
Я ждал в телефонной кабине, а когда раздался звонок, поручил Уильяма Баттерфилда Саулу, Хильду Гринберг – Фреду, а Синтию Фри – Орри. Сказал им также, чтобы собирали дальше имена и двигались побыстрее. Затем поспешил на станцию подземки.
В отделе по делам убийств на Двадцатой улице я убедился в том, что Крамер взбешен до крайности. За годы моей работы меня часто вызывали по этому адресу. Если мы располагали чем-то, о чем инспектор рад был бы узнать (или у инспектора были какие-то иллюзии на этот счет), меня проводили прямо в его кабинет. Если же речь шла о формальностях, меня принимал сержант Перли Стеббинс или кто-то из подчиненных. Когда Крамер хотел мне досадить, то направлял меня к Рауклиффу.
Если бы мне пришлось выбирать между адом и раем, то я попросту бы спросил: «А где Рауклифф»?
Мы явно не терпели друг друга и были в совершенно одинаковом положении, пока мне в голову не пришла мысль о заикании. Рауклифф в раздражении начинал заикаться, а моя идея основывалась на том, чтобы, дождавшись определенного момента, один раз заикнуться. Результат, превзошел все ожидания. Рауклифф впал в ярость и еще больше стал заикаться, а я начал кричать, что он меня передразнивает. С этого времени я чувствовал свое превосходство над ним, что он, разумеется, сознавал.
VI
Вульф не любит конференций с клиентами. Не раз он говорил, что не следует пускать их в контору… Когда же он поручил мне позвонить в отель и договориться с Веллимэном о встрече на завтра в одиннадцать часов, я не сомневался, что дела представляются ему такими же плачевными, как и мне.
Восемь дней мы не видели нашего клиента. Хотя имели с ним множество телефонных разговоров – местных и с Пеорией. Оказалось, что эти восемь дней повлияли на него неблагоприятно. Он пришел в том же самом сером костюме (или, может быть, у него было два одинаковых), но сменил рубашку и галстук. Его лицо было землистого цвета. В холле я повесил плащ клиента и пробормотал, что он очень похудел. Он не ответил, и я решил, что клиент меня не расслышал, но в конторе, поздоровавшись с моим шефом и усевшись в кресло, обитое красной кожей, он вежливо обратился ко мне:
– Прошу прощения… Вы, кажется, что-то сказали о моем весе?
– Я сказал, что вы очень похудели.:
– Ничего удивительного, в последнее время я очень мало ем и почти не сплю. Возвратился домой, начал работать, но у меня все валится из рук. Приехал опять в Нью-Йорк, но и здесь мне тяжело. – Он вздохнул и повернулся к Ниро. – Мистер Гудвин сообщил мне по телефону, что, по правде сказать, нет никаких важных новостей, но вы хотите со мной поговорить.
– Я не хочу. Я должен, – ответил Вульф. – Я должен кое о чем вас спросить. В течение восьми дней мы израсходовали… Сколько, Арчи?
– Около тысячи восьмисот долларов.
– Да, почти две тысячи из вашего кармана. В свое время вы заявили о необходимости разгадать эту загадку, даже если предъявленный счет доведет вас до нищеты. Я не хотел бы воспользоваться подобным заявлением, сделанным в минуту сильного волнения. Я хочу, чтобы мои клиенты говорили о денежных делах в спокойном состоянии. Как вы теперь себя чувствуете?
Веллимэн был немного сбит с толку. Он нервно глотнул слюну.
– Я сказал только, что очень мало ем.
– Я это слышал. – Вульф развел руками. – Человек должен хорошо питаться. Но прежде всего следовало бы выяснить ситуацию. Так вот, как вам известно, мы предполагаем, что вашу дочь убил некто, позвонивший ей по телефону, представившийся как Берт Арчер и назначивший ей встречу. По нашим соображениям, он убил ее потому, что она читала рукопись, о которой написала вам в письме. Полиция согласна с таким предположением.
– Я знаю, что согласна. Это уже кое-что. Именно вы все так устроили.
– Я сделал больше. Большая часть ваших денег истрачена на поиски того, кто мог бы дать нам сведения о рукописи или ее авторе, или о том и другом. Мы были близки к цели. Вчера, во второй половине дня, была убита молодая женщина, некая Рэчел Абрамс. Кто-то вытолкнул ее из окна бюро. Мистер Гудвин опоздал всего на три минуты. Последнее обстоятельство полиция держит в секрете. Оно не предназначено для широкой огласки. Из записей в блокноте, найденном мистером Гудвином в ящике стола, следует, что в сентябре прошлого года Берт Арчер заплатил этой особе за печатание романа девяносто восемь долларов и четырнадцать центов. Естественно, это укрепляет предположение, что ваша дочь погибла именно потому, что знала содержание этой рукописи. Но я и так уже работал исходя из этой гипотезы, а подтверждение ее дало немного. Мы…
– Выходит, что ее убил Берт Арчер? – прервал Вульфа Веллимэн в сильном волнении. – Значит, он в Нью-Йорке! Полиция наверняка его найдет! – Он сорвался с кресла. – Я иду туда!
– Позвольте мне закончить. – Вульф удержал его жестом, – Это говорит лишь о том, что вчера в полдень убийца был в том доме. Ничего больше. Берт Арчер все же остается лишь именем, личностью не из мира сего. За все это время мы не нашли никого, кто бы его видел или слышал, так как к Рэчел Абрамс не успели лишь по случайному стечению обстоятельств. По его вчерашнему следу идет полиция, они делают это хорошо. Несомненно, очень подробно опрошены все люди, работающие в этом доме, его жильцы и даже случайные прохожие. Сядьте, пожалуйста, мистер Веллимэн.
– Я иду! В тот дом!
– Подождите, пока я закончу. Сядьте, пожалуйста.
Клиент опустился в кресло и чуть не упал на пол, так как уселся на самый край, но чудом сохранил равновесие и устроился удобнее.
– Я должен ясно показать вам, что возможность успеха сейчас минимальна. Трое моих людей разрабатывают линию родных и знакомых мисс. Абрамс. Я хочу знать, разговаривала ли она с кем-нибудь о Берте Арчере или его рукописи. Однако они уже опросили людей, которые больше других могли бы о нем что-то знать, но ничего не разыскали. Мистер Гудвин установил контакт со всем персоналом издательства Охолла и Хэнна, а также посетил и другие издательства. Теперь полиция располагает, несомненно, большими возможностями, чем я, и делает все, чтобы отыскать след Берта Арчера или той рукописи. Положение никогда не было благоприятным, теперь же оно выглядит безнадежным.