Откликнулось несколько тихих голосов.
– Я не знаю, что будет потом, когда пройдет больше времени, как после смерти дочери мистера Веллимэна. Он все обдумал и теперь платит деньги, старается, чтобы мистер Вульф обнаружил убийцу его дочери. Если бы я тоже была богата, может, поступила бы так же… Не знаю. А сейчас я могу только вспоминать мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Она была создана для работы. Она много трудилась и получала соответствующую оплату. С ней никогда не было хлопот. Она никогда ни в чем не солгала. Однако мистер Гудвин сказал, что кто-то дал ей работу, без возражения заплатил, а потом пришел и убил мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Но не могу. Впрочем, все равно. Я никогда не смогу понять, почему кто-то мог желать смерти моей Рэчел, так как очень много знаю о ней. Я знаю, что нет на свете мужчины или женщины, никого, кто имел бы право ткнуть в нее пальцем и сказать: «Рэчел Абрамс сделала мне плохо». Вы знаете, как трудно быть человеком, никому и никогда не причиняющим зла. Я не такая.
Женщина сделала короткую паузу, закусила губу и через некоторое время неуверенно продолжала:
– Однажды я обидела мою Рэчел… – Подбородок ее задрожал. – Извините меня… – Она запнулась, встала и неуверенно направилась в сторону двери.
Мистер Джон Р. Веллимэн забыл о хороших манерах. Он без слов сорвался с места и, обогнув мой стул, бросился следом за миссис Абрамс. Из холла донесся его успокаивающий голос. Потом все стихло.
Мои гости тоже молчали, и я любезно предложил:
– Есть еще кофе. Можно кому-нибудь налить?
Желающих не было, и я продолжал:
– Миссис Абрамс допустила одну неточность. Она якобы слышала от меня, что кто-то дал ее дочери работу и заплатил ей, а позднее пришел и убил ее. Я не говорил этого. Я утверждаю, что Рэчел погибла, потому что печатала роман, а вовсе не то, что ее убил человек, который платил за перепечатку.
Три дамы вытерли глаза платочком. Двоим тоже следовало бы это сделать.
– Ты не знаешь этого, – вызывающе бросила Долли Харритон.
– Я не могу доказать этого. Это моя гипотеза.
– Он сошел с ума, – вставила Элен Трой.
– Я? Почему?
– Ты говоришь, что смерть Леонарда Дайкеса связана с теми двумя убийствами. Это значит, что убийца был один и тот же?
– Я не говорил этого. Но могу так сказать. Я так думаю.
– Он сошел с ума. С какой стати Кон О’Маллей мог бы убить двух девушек? Ведь…
– Замолчи, Элен! – остановила ее суровым голосом миссис Адамс.
– Ведь не убил… – продолжала Элен Трой, игнорируя окрик.
– Замолчи! Ты пьяна.
– Я не пьяна. – Она обратилась ко мне.
– Кон О’Маллей убил Дайкеса не из-за рукописи. Он убил его потому, что тот лишил его адвокатских прав. Всю…
Голос Элен Трой утонул в общем шуме. Дамы говорили разом, кричали. Таким образом реализовался настрой, созданный мистером Веллимэном и миссис Абрамс, но в этом было и нечто большее. Миссис Адамс и Долли Харритон старались утихомирить друг друга и подруг, но тщетно. Наблюдая и вслушиваясь, я должен был прийти к выводу, что давнее подозрение нашло наконец выход. Насколько я мог судить, Элен Трой, Нина Перельман и Бланш Дьюк выступали против Порции Лис, Элеонор Грубер и Мейбл Мур. Ция Лондеро была заинтригована, но не вмешивалась. Клер Буркхарл (гордость вечерней школы) практично не ввязывалась в борьбу, а миссис Адамс и Долли Харритон держались особняком.
В один из моментов относительной тишины, которые наступают даже в самых горячих спорах, Бланш Дьюк сделала неожиданный выпад против Элеонор Грубер.
– А что было на тебе, когда исповедовался О’Маллей? Пижама?
Неожиданный вопрос заставил умолкнуть обе враждующие стороны, а миссис Адамс использовала удобный момент:
– Как вам не стыдно! – проговорила она. – Бланш! Попроси прощения у Элеонор.
– За что? – возмутилась трехцветная блондинка.
– Не делай этого. – Элеонор повернула побледневшее лицо в мою сторону. – Скорее всего, мы должны просить прощения у мистера Гудвина.
– Не думаю, – подхватила Долли Харритон. – Мистер Гудвин сыграл целый спектакль. Надо признать, профессионально и удачно. Сомневаюсь, чтобы он рассчитывал на извинения. Мистер Гудвин, примите нашу признательность.
– Благодарю вас, мисс Харритон. На признательность я также не рассчитываю.
– Мне все равно, на что ты рассчитываешь! – атаковала меня Элеонор. – Я и так отвечу на вопрос Бланш. Тем более, что ты уже об этом слышал… Ты знаешь, кто такой Конрад О’Маллей?
– Естественно. Я видел полицейские акты в деле
Дайкеса. Бывший компаньон фирмы, год тому назад лишенный адвокатских прав.
Девушка кивнула головой.
– Правильно. Был старшим компаньоном. Фирма называлась тогда «О’Маллей, Корриган и Филпс». Я была его секретарем. А теперь я секретарь Луиса Касбона. Должна ли я добавлять, что вопрос Бланш… о моих отношениях с этим человеком – это чистой воды зависть.
– Не нужно ничего прибавлять, Элеонор. Ты вольна обсуждать эту тему или забыть ее.
– Я не забуду. И самое плохое во всем этом то, что я люблю Бланш и она любит меня. Дело стало затихать, но недавно вновь появилась полиция и всех взбаламутила. Из твоих слов следует, что ты рассказал о тех двух убитых девушках, и поэтому вмешательство полиции возобновилось. У меня нет к тебе претензий. Но сам видишь, что здесь делалось. Ты понимаешь что-нибудь?
– Кое-что понимаю.
– Элен Трой сказала, что Кон О’Маллей убил Дайкеса, потому что Дайкес лишил его адвокатских прав. Это неправда, Арчи. О’Маллей лишился адвокатских прав за подкуп председателя суда присяжных в одном деле. Я не имею понятия, кто донес на него суду. Это никогда уже не станет известно. Но я уверена, что осведомитель был связан с противной стороной.
Разумеется, это вызвало в бюро фантастические сплетни. Например, что Касбон написал донос, потому что О’Маллей его не любил и не хотел принимать как компаньона. Говорили также…
– Разве это имеет значение, Элеонор? – холодно спросила Долли Харритон.
– Я думаю, что имеет. Арчи должен все понять, – ответила девушка и снова обратилась ко мне. – Говорили и о других. Подозревали мистера Корригана и мистера Бриггса. И Дайкеса – что выдал старшего компаньона, так как боялся, что О’Маллей его засыплет. Я бы не удивилась, если бы и меня подозревали. Например, потому что О’Маллей не хотел купить мне новую пижаму. Время шло, дело стало забываться. Но погиб Дайкес. И все началось сначала. Не представляю, кому первому пришло в голову, что О’Маллей убил Дайкеса якобы потому, что узнал, будто тот донес о взятке. Во всяком случае, кто-то пустил эту сплетню. На этот раз было еще хуже. Все гадали, никто ничего не знал на самом деле…
– Но… Ты слышал, что себе позволила спросить Бланш? Была ли на мне пижама, когда О’Маллей исповедовался?
Девушка ждала ответа, и я утвердительно промычал.
– Ладно. О’Маллей рассказал мне несколько недель тому назад, что, вероятно, жена председателя суда присяжных написала анонимку судье и сообщила ему о взятке. На мне не было тогда пижама, потому что я не хожу в ней на работу, а разговор происходил там. Естественно, О’Маллей уже не компаньон фирмы, но приходит к нам время от времени. Бредни о том, что он убил Дайкеса, просто смешны.
– А почему ты не скажешь, что думаешь сама? – неожиданно спросила Элен Трой. – Ты уверена, что Дайкеса убил дядюшка Фред. Почему ты не скажешь об этом?
– Я никогда не говорила, Элен, что думаю так.
– Но так думаешь.
– Это я так считаю, а не она! – объявила всегда готовая к борьбе Бланш Дьюк.
– Кто такой дядюшка Фред? – включился я.
– Мой дядюшка, Фредерик Бриггс, – пояснила Элен Трой. – Они его не любят. Думают, что он написал донос, потому что О’Маллей не хотел принять его компаньоном, а Дайкес пронюхал и грозил, что расскажет О’Маллею. Вот дядюшка Фред и убрал Дайкеса, чтобы закрыть ему рот. Я уверена, Элеонор, что это твое мнение.
– Я так думаю, а не она, – повторила Бланш Дьюк.
– Опомнитесь, дорогие мои, – заговорила строгим тоном Долли Харритон. – Вы работаете в адвокатской фирме и должны понимать, что сплетни между нами – это одно, а разговор с мистером Гудвином – другое. Вы понимаете, что это клевета?
– Я ни на кого не клевещу, – ответила Элеонор и вновь посмотрела на меня. – Я говорю тебе обо всем этом, Арчи, поскольку думаю, что ты потратил много орхидей, еды и напитков. Мистер Веллимэн – твой клиент. Ты проводишь расследование по делу о смерти его дочери, а столько расходов несешь потому, что, по твоим предположениям, какое-то звено связывает Джоан с Леонардом Дайкесом.
Речь идет о списке имен, составленном Дайкесом и найденном в его комнате?.. Что же? Однажды вечером его мог посетить какой-то знакомый и намекнуть, что ищет псевдоним, так как хочет издать то, что сочинил.
Позднее они вместе начали выдумывать имена, и Дайкес последовательно их записал. Могло так быть, правда? Можно найти и другие варианты. Из того, что ты сообщил, следует, что единственный элемент, соединяющий Дайкеса, Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, – это имя Берт Арчер.
– Нет! – возразил я живо. – Есть еще один: все трое были убиты.
Элеонор покачала головой.
– Каждый год в Нью-Йорке происходит триста убийств. Не туда идешь. Ты спровоцировал между нами ссору. Думаешь, что найдешь в ней исходную точку, но это тебе не удастся. Вот почему я рассказала тебе так много…
Мы все желаем тебе, Арчи, обнаружить убийцу тех девушек, но я повторяю: не туда идешь.
– У меня идея! – отозвалась Нина Перельман. – Давайте сложимся и наймем мистера Гудвина. Пусть расследует, кто донес на О’Маллея и убил Дайкеса. Тогда не будет никаких сомнений.
– Ерунда! – воскликнула миссис Адамс.
У Порции Лис тоже были возражения.
– Пусть лучше схватят убийц тех девушек, – предложила она. – Наймем его для этого.
– Зачем? – спросила Бланш Дьюк. – Это уже сделал мистер Веллимэн.
– Сколько надо было заплатить? – поинтересовалась Нина.