Изобель схватила бекон и откусила кусочек и, зная как это бесило, начала разговаривать с полным ртом. Мать села напротив неё.
Во главе стола сидели мужчины семейства. В их случае — дедушка. Отец Изобель исчез некоторое время назад. Большинство считало его мёртвым, хотя тело не нашли, и все посматривали на мать, гадая, а не она ли его убила. Изобель знала, что это не так. Она сомневалась, что отец винил мать, учитывая, что Изобель могла видеть его дух, парящий рядом, наблюдающий за матерью, тянущийся к ней, чтобы прикоснуться, даже если его руки проходили сквозь неё.
Несмотря на давление со стороны дедушки Изобель, мать так и не вышла снова замуж. Она утверждала, что не может быть уверена, вдова ли она. А Изобель подозревала, что мама просто не вынесет присутствия в своей жизни другого мужчины. Кто сказал, что настоящей любви не существует? Её родители были примером устроенного брака, который сработал. Но не у всех так было. Многие родственники избегали развода и шли прямо на убийство. Это рентабельнее.
Изобель доела бекон и сделала глоток сока, пока мать намазывала джем на бублик. Похоже, день был напряжённый, раз она прибегла к повышению сахара.
— Зачем ты ищешь Эву? — спросила я.
— Я за неё беспокоюсь.
— Почему? — Насколько Изобель известно, Эва в полном порядке.
— У меня такое чувство, что она не хочет довести соглашение до конца.
— Мама, говори прямо — замуж за незнакомца. И разве можно её за это винить?
— Не я решила, что они не встретятся раньше обручения. Что поделать? Твой дедушка скрытен. Я знаю лишь, что Эва должна исполнить обязательство и скоро.
— Меньше всего я ждала, что именно ты захочешь подложить сестру под незнакомца из-за какого-то обещания, которое когда-то давно дал дедушка.
— На самом деле, это сделка из-за проигрыша, — спокойно произнесла мама, прежде чем откусить кусочек бублика — самого вкусного русского рогалика, который ты пробовал в жизни, не похожего ни на что другое. Смазанный маслом и пропитанный джемом, он мог утешить всё, что угодно. А вот яйца, которые жевала Изобель, разлетелись изо рта, когда она вскрикнула:
— Что?
Теперь она поняла, что если бы они ели в столовой, где стол около восьми футов шириной, вмещающий яства и сложные центральные блюда, это происшествие не вызвало бы проблем. А этот стол гораздо уже. Настолько, что яйца, облитые кетчупом, брызнули прямо на мать налётом невежества.
Выражение лица матери не изменилось, и она не сожгла Изобель дотла, и не выбросила в окно взмахом руки. Она слишком культурна для этого. Она отложила бублик в сторону и, когда несколько рук с обеих сторон вытерли её и вернули еду, ответила Изобель самым спокойным тоном. Тем, который очень пугал.
— Добродетель и будущее твоей сестры проиграны в азартном пари, составленном на скорую руку в покере.
— Но дедушка не умеет играть в карты, — выпалила Изобель.
— Именно. — И вот тогда Изобель её увидела — очень тонкую венку, пульсирующую под глазом матери. Мать была в бешенстве, но ничем это не выдавала. Почему? С каких это пор её мать сдерживается? Хотя дедушка мог ожидать соблюдения некоторых старых правил, он уважал мать, могущественную ведьму и уважаемую дочь. Так с каких это пор мама держит язык за зубами?
Таинственно. И достаточно для того, чтобы Изобель сделала себе пометку поговорить позже об этом с Эвой. Возможно, пришло время глубже разобраться в заключённом дедушкой пари.
Вместо того чтобы усугублять ситуацию, она сменила тему разговора.
— Ты слышала что-нибудь о телах, возвращающихся к жизни? Появление зомби? — спросила Изобель, отодвигая тарелку, но только потому, что очень захотелось рогалика со сливочным сыром, а не бублика, потому что, опять же, она обожала это пассивно-агрессивное дело — задевать матушку.
— Никаких докладов об этом не было. Уверена, что тебе не померещилось? Ты наркотиками балуешься? — Мама подалась вперёд и внимательно посмотрела на Изобель. — Знаешь, если хочешь хорошего кайфа, стоит прийти ко мне за отличной штукой.
Мать не запрещала употреблять наркотики, лишь хотела убедиться в их качестве.
— Мне это не привиделось. Ты же видела мою одежду.
— Возможно, твоему заблуждению нужно доказательства.
Изобель откинулась на спинку стула и решила сделать то, что однажды видела у Эванджелины — положила ноги на стол и скрестила их в лодыжках. На ногах у неё были пушистые тапочки с улыбающимися кроликами. Большие зубы и сумасшедшие красные глаза придавали прелестный демонический облик.
— Хочешь сказать, я свихнулась? — У Изобель пропал аппетит, и она отбросила остатки тоста, не удивляясь, когда затянутая в перчатку рука поймала его в воздухе. Привычная игра. В детстве они с Эвой любили экспериментировать, как много кусочков нужно бросить, чтобы хотя бы один упал на пол. Они потеряли к этой игре интерес, когда мать заставила их отскрести пол до блеска зубными щётками — их зубными щётками, которыми до следующей недели они чистили зубы.
Мама сделала глоток кофе, прежде чем ответить:
— Если пытаешься что-то этим сказать, попытка провалилась. Мёртвые больше не восстают.
— А что насчёт странных событий?
— Не больше обычного.
— Что-то грядёт, мама. Что-то грандиозное.
— Знаю. И оно называется разборкой между твоей сестрой и дедушкой из-за свадьбы. И это событие будет противным.
По крайней мере, она это признавала.
— Тогда останови это.
— Не могу. — Эти два слова, приправленные сожалением, повисли в воздухе. Мама поднялась из-за стола. — Прошу меня извинить, нужно зайти в лабораторию. Больше походившая на аптеку. Но времена изменились — некоторые процессы стали более точными и менее эзотерическими. Была ли магия на самом деле больше физической наукой, чем истинной внутренней силой?
Однажды Изобель спросила своего учителя:
— Как вы думаете, наука когда-нибудь объяснит магию, как объяснила туземцам, что гром не гнев Божий?
Её наставник покраснел и зашипел в ответ на этот вопрос. Могущественный чародей, нанятый за большие деньги, заставил Изобель написать диссертацию об особой природе магии. Расспросы не поощрялись, во всяком случае, расспросы от девушек.
«Почему мужчины решают нашу судьбу?»
И почему никто не принимал всерьёз её предостережения? Планета висела на грани смертельной опасности. Настало время обратить на это внимание и что-то предпринять. Изобель нужно найти доказательства, найти способ дать понять, что вся ось, на которой покоится мир, накренилась. Она чувствовала это внутри. Всем своим существом. Мир уже никогда не будет прежним.
Но с чего начать поиски? Не было никаких других странных происшествий, никаких улик, кроме той, которую она видела собственными глазами.
Возможно, ей следует вернуться на кладбище и поискать улики. Не одной, конечно. Ей нужен свидетель, и кто-то, кто удержал бы от того, чтобы не выглядеть идиоткой рядом с тем парнем. Она возьмёт с собой Эву. Выйдя из столовой, Изобель, пока шла по коридору, вытащила из кармана сотовый телефон. Войдя в гостиную, она набрала номер сестры и остановилась у широких окон. Глядя на безукоризненно чистую зелёную лужайку и огромный фонтан, разбрызгивающий воду, её переключили на голосовую почту.
— Я на работе или не хочу с вами разговаривать. В любом случае, я бы предпочла, чтобы вы не оставляли сообщения. — Гудок. Щелчок.
Неудивительно. Эва могла быть занозой.
Затем Изобель направилась искать деда в библиотеку. Стоит добавить, что комната занимала три этажа, и в ней можно провести большой бал, если убрать все полки и книги. Количество бумаги в этой комнате на какое-то время отопило бы большой город. Но сжигание книг — дело на свой страх и риск. Дедушка без колебаний убил бы любого, кто посмел бы уничтожить важные фрагменты истории. По его мнению, книги значили больше, чем люди.
На этих полках, высотой более тридцати футов, лежали тома знаний. Слова передавались и передавались по наследству, чтобы поколения могли приобщиться к мудрости умерших и ушедших. Разумеется, ни одна из книг в библиотеке не была подлинной. Все копии, а настоящие тома хранились в надёжном месте, где не будут разлагаться.
Но даже слово «копии» в некоторых случаях казалось неправильным, так как многие старые настолько, что нуждались в замене, а это трудное дело, учитывая, что дедушка настаивал на том, чтобы их переписывали от руки, а потом писца убивали, чтобы он не мог проговориться. Излишне говорить, что им было трудно нанимать определённые типы людей.
Затхлый запах древнего текста и ещё более резкий запах промасленной кожи наполняли воздух. Этот запах, который Изобель хорошо знала, возвращал её в детство, когда дедушка брал её и Эву под мышку и уносил из библиотеки, наказывая за игру в прятки. Эва хихикала и говорила: «Я прикоснулась к книге». На это дедушка сводил брови, и угрожал, что в следующий раз, когда она будет неуважительно относиться к этому месту, покроет свои мемуары её кожей.
Ах, старые добрые времена. Дедушка никогда, на самом деле, не снимал с них кожу и не отрезал им руки за прикосновения к книгам. Он искренне любил своих внучек. Но других людей? Ага. Хорошо, что папа знал, кого надо подкупать, чтобы не искали пропавших без вести людей. Теперь мать взяла на себя эту роль не только ради отца, но и ради Эванджелины. Только Изобель никогда не делала ничего такого, что требовало бы упрёков или залога. Хорошая дочь. Тьфу.
Изобель обнаружила патриарха семьи сгорбленным над огромным деревянным столом в центре библиотеки. Лампы горели ярко и всё хорошо освещали, несмотря на то, что и дневной свет мог проникнуть так глубоко внутрь. На столе, заваленном бумагой, стояли ещё стакан с прозрачной жидкостью и графин. Не водка, а что-то крепче. Мать варила этот напиток только раз в пять лет, когда луна вступала в определённую фазу. Он считался ценнее золота, и единственным алкоголем, который пил дедушка.
Когда Изобель вошла, дедушка не перестал писать заметки на бумаге, далеко не на современной, разлинованной и с возможностью собрать в переплёты. Дедушка предпочитал пергаментную бумагу, созданную вручную и чрезвычайно дорогостоящую.