— Дурочка моя, — подала голос Клавдия Ивановна. Но услышала ее, конечно, только Ленка. — Эх, Алиска, никогда я на тебя не обижалась. И в тот вечер тоже. Разве что расстроилась, что ты мне про парня не сказала. Я же по твоим глазам видела, что ты на свиданку. А ты мне про какую-то подружку. А то, что именно в тот вечер у меня сердце прихватило, так это разве твоя вина? Нет, девочка, это судьба такая. Ты тут совсем ни при чем. — И Клавдия Ивановна поцеловала внучку в макушку.
Алиса, словно почувствовав это прикосновение, встрепенулась.
— А бабушка сейчас тоже тут?
— Да, с нами. — Ленка посмотрела на призрак. — И она совсем на тебя не сердится и не обижается. Она говорит, что такова была ее судьба.
— Судьба? То есть ее не стало бы, даже если бы я осталась с ней?
Старушка кивнула.
— Да, — сказала Лена.
Алиса робко улыбнулась.
— И что, вот это — тоже судьба? — Она показала пальцем на свой живот, который пока что был совершенно плоским.
— Скажи ей, что у нее родится девочка. И пусть назовет Амалией, — попросила Клавдия Ивановна.
— Почему Амалией? — удивилась Алиса, когда Ленка передала ей слова бабушки.
— Потому что надоело мне быть Клавой. Что за имя такое? Даже в мое время считалось глупым. Хочу прожить жизнь Амалией! Правда ведь красиво звучит?
Две девушки и призрак проболтали на больничной лавочке почти до самого вечера, пока Ленку не позвали на осмотр. На аборт Алиса не пошла, решила вместо этого встать на ранний учет по ведению беременности.
А Клавдия Ивановна, проводив внучку из больницы домой, растворилась в воздухе, и Ленка уловила едва различимый шепот:
— Спасибо.
С улыбкой на лице она вошла в палату, где лежал Володя. Тому только что сделали болючий укол, он мучился, устраиваясь на кровати в своем неудобном воротнике.
— Ты не сердишься на меня? Ведь это я отвлекла тебя от дороги, — спросила Ленка, подавая ему руку, чтобы он нашел опору.
— Я стану сердиться, если ты будешь задавать мне такие странные вопросы, — очень серьезно ответил Володя. — Скажи лучше, тебе удалось помочь той мертвой старушке? — Он все-таки развалился на своей кровати и показал Ленке рукой, чтобы присаживалась рядом.
— Клавдии Ивановне? — спросила та.
— Наверное, мне она не представлялась. — Володя приготовился слушать.
— Да, пожалуй, что да, помогла.
— И чем все закончилось? Она тоже отправилась на тот свет? — Володе неистово хотелось курить, но в больнице с этим было сложно, если ты не призрак.
— Отправилась. И похоже, скоро снова вернется на землю, но уже новым человеком.
— Зомби? — сделал большие глаза Володя и вытянул вперед руки, как ходячие мертвецы.
— Дуралей! Нет, она родится заново — у своей внучки! — рассмеялась Ленка.
— Что-то я не слышал про перерождение в христианстве. Кажется, это буддисты верят в такие вещи. Ты буддистка? — Володя снова сделался серьезным. Или притворялся?
— Я не знаю. Но после сегодняшнего мне кажется, что я становлюсь фаталисткой. Но и оптимисткой тоже.
— Оптимисткой — это главное!
Ленка улыбнулась шире и погладила Володю по руке. На душе было тепло и радостно.
На секунду она повернулась к открытой двери и заметила, как по коридору мимо палаты тяжелой походкой идет, пошатываясь, плачущая душа: грузный мужчина с большой залысиной на голове.
— Тонкий человек. Будильщик, — вспомнила Ленка.
— Кто? Ты о чем? — не понял Володя.
— Знаешь, кроме таких, как я, которые помогают душам упокоиться, оказывается, есть еще и будильщики, пробуждающие мертвецов ото сна.
— Ого! Никогда про такое не слышал.
— Да ты еще пару недель назад вообще ничего не слышал и не знал… про меня, например! — Ленка поправила Володе воротник. — А если честно, я тоже с будильщиком только недавно впервые столкнулась. Увидела одного такого здесь, в морге. А потом мне прабабушка приснилась и рассказала, что если всех покойников перебудить, то настанет конец света.
— Значит, ты принимаешь свое предназначение? Теперь будешь помогать душам уходить в мир иной? — спросил Володя.
— Буду, — ответила Ленка.
История 9. Должок
Ленка никак не могла привыкнуть к тому, что наступил август. Все казалось, лето еще в разгаре, дни жаркие, трава зеленая. Но теперь солнце садится рано. Загуляешься у реки — глядь, а уже темнеет.
Вот и в этот раз, погрузившись в свои мысли, она потеряла счет времени и не заметила, как опустились сумерки. Пора было возвращаться домой, только вот незадача — вышла она как раз к Осиновой улице. Той, на которой ближе к реке стоял дом Строгановых, где жила Настя. А Ленка после смерти Настиной матери обещала, что не будет мозолить им глаза. Но идти в обход было уж слишком долго.
«Да я просто пройду мимо, даже головы к ним не поверну!» — уговорила сама себя Ленка и прибавила шагу.
Уже возле дома, у калитки, она заприметила Настиных детей. Мальчик и девочка сидели в траве на тонком пледе и играли, приговаривая:
Ладушки, ладушки,
Где были? — У бабушки.
Что ели? — Кашку.
Что пили? — Бражку.
Кашка масленька.
Бражка сладенька.
Бабушка добренька.
Попили, поели.
Шу-у-у!
Полетели!
На головку сели!
Брат с сестрой не замечали Ленку.
«Вот ведь… Будто молитву читают, — отчего-то подумалось ей, и по затылку пробежали мурашки. — А впрочем, странная игра — хоть и детская, а все про бражку…»
Не успела Ленка отойти от Настиного дома подальше, как из него вышла на улицу Мария Федоровна, жена местного участкового — того самого Николая Степановича Кадушкина, который начал беспробудно пить, с тех пор как его сына четыре года назад нашли мертвым в старом заброшенном колодце на окраине деревни.
— Ой, Леночка, здравствуй! А ты что тут делаешь? Поздно уже. — Мария Федоровна явно смутилась, обнаружив на улице Ленку.
Та заприметила у Марии Федоровны в руках литровую бутылку домашней настойки. Жена участкового перехватила ее взгляд, покраснела.
— Это я Николе своему… Аглая мне заговорила, чтобы он не пьянствовал больше.
— Аглая? — Ленка не поняла, о ком говорит Мария Федоровна.
— Да к Насте тетка двоюродная приехала, Аглая Никитишна. А она, говорят, слова особые знает. Спиртное заговаривает. У нее уже моя соседка была три дня назад, так я своими глазами вижу — не бухает ее муж больше. Завязал. Дай, думаю, и я схожу. На Николу уже смотреть жалко. Он у меня мужик хороший, на службе к тому же. Ему столько пить никак нельзя. А после смерти сына, сама знаешь, никак остановиться не может.
— Да, знаю, — прошептала Ленка. Она уже который год испытывала острое чувство вины за гибель их Сережи. Это ведь она, Ленка, повела его доставать из колодца труп неупокоенной мертвячки. А та, гнилая, возьми да и утащи его за собой!
— Ну вот… Даст бог, Никола мой протрезвеет. Только надо ему это снадобье отдать, чтобы выпил. Но тут уж проще простого — выпьет. Он сейчас все пьет, что горит. — И Мария Федоровна поспешила домой.
Утром Володя сел в машину, поставил в подстаканник термос с кофе и не спеша покатил к выезду на трассу. Он никогда не разгонялся на деревенских улицах: во-первых, потому что тут в любое время дня было много детворы, а во-вторых, потому что, если открыть все окна и медленно ехать мимо домов, можно узнать последние новости всех соседей — вот к Никитиным дочка из города приехала, внуков привезла, вот Прохоровы кур выпустили, они одинокие старики, но хозяйство у них большое, еще и кроликов на участке держат, корова уже наверняка на выпасе. Дальше Ивашкины, многодетная семья, муж алкоголик, четвертый день в завязке, молодец, во дворе тихо. А дальше, на углу, дом Кадушкиных. Там участковый местный живет. Только, дурак, тоже выпить любит больше, чем работать.
Внезапно на всю улицу раздался низкий бас Николая Степановича:
— Чокнулась! Баба моя чокнулась! Япона мать, люди добрые!
От неожиданности Володя даже притормозил.
За калитку вылетел красный, опухший, источающий ядреный аромат перегара Николай Степанович. Форменная рубашка его была расстегнута и развевалась по ветру, словно крылья, штаны он еще не успел надеть, поэтому вся улица имела честь лицезреть клетчатые семейные трусы представителя власти.
— Никола! Иди в дом! Оденься! — крикнула ему с порога жена, но участковый замахал на нее руками, словно увидел привидение.
— Не пойду я к тебе, чучундра! А то мало ли еще чего удумаешь… О, Володя! — Участковый заметил машину городского следователя и кинулся к нему, как к родному. — Коллега, спасай! Увези меня из этого проклятого дома! — Не дожидаясь ответа, Кадушкин прямо на ходу распахнул переднюю дверцу Володиного автомобиля и ловко влез на пассажирское сиденье.
— Погнали! В темпе вальса.
— Куда? Ты, считай, голый!
— В участок давай. Там запасная форма есть.
По дороге Николай Степанович рассказал удивленному Володе, что жена его, Мария Федоровна, совсем выжила из ума: пошла к какой-то ведьме, чтобы та сделала на домашнюю настойку заговор от пьянства. И этой настойкой хотела его опоить. Прокололась на том, что слишком ласково подносила стопку. Никола почуял неладное и учинил своей бабе допрос с пристрастием. А как все выпытал — разозлился.
— Ну и что ты бесишься? Она же ради твоего здоровья старалась, — улыбнулся Володя.
— Ради здоровья? Ты понимаешь, что эта клизма к ведьме пошла? Да я думал, что с умной бабой живу! Книжками полхаты уставлено — на стол тарелку поставить некуда, одна пища для мозгов. А ей все не впрок. Не баба, а труба на бане! Заговор она сделала… Дура! Как будто не знает, почему я пью!
— Раз такой умный, не пей.
— Не понять тебе меня, Вов. Ты сына мертвого из колодца не поднимал.
Володя отвез Николая Степановича в участок, а вечером, возвращаясь со службы, все никак не мог выкинуть его слова из головы. Потому, прежде чем ехать домой, решил заглянуть к Ленке на заправку. Та с неохотой рассказала ему историю про мертвячку из колодца.