— И что, призрак его сына и та женщина до сих пор там? — спросил Володя.
— Не знаю. Я той дорогой давно не ходила, — отвернулась Ленка.
— Так, может быть, ты им поможешь? Упокоиться. Как и другим. Дашь отцу и сыну поговорить. Вдруг после этого и призрак на тот свет отправится, и участковый с алкоголем завяжет?
Ленка промолчала.
— Знаешь, как в моей работе нераскрытые дела называются? Висяк. Вот в том колодце твой, Ленка, висяк. И я бы на твоем месте его все-таки закрыл.
— Видимо, придется, — пробурчала в ответ Ленка.
* * *
Полная луна висела над Клюквиным, словно огромный фонарь, и на Осиновой улице было светло как днем. В доме Строгановых мирно спала восьмидесятилетняя Аглая Собакина, Настина тетка, имевшая славу старой ведьмы. Ни она, ни Настя не видели, что ровно в полночь у их забора появилась темная грузная мужская фигура.
Пол-лица закрывала белая медицинская маска, но любой из деревенских без труда узнал бы Николая Кадушкина. Участковый подошел к штакетнику неуверенной походкой сильно пьяного человека. В руке у него был огромный, тяжелый лом, который Кадушкин после секундной паузы обрушил на старые, рассохшиеся доски. Забор затрещал и накренился. Ставили его лет пятьдесят назад, под ним не было ни фундамента, ни другого укрепления.
Участковый снова поднял над головой свое орудие и нанес еще один удар. Затем еще один и еще один. С каждым разом ему становилось легче и радостнее на душе.
Грохот стоял страшный, но в доме Строгановых не зажглось ни одного окна. Во дворе напротив залаяли псы, но соседи, когда поняли, кто именно бесчинствует, закрыли форточки и задернули шторы.
Николай Степанович громил забор и смеялся. Время от времени он делал небольшие паузы, чтобы вытереть пот со лба и грязно выругаться.
Вскоре палисадник Строгановых от улицы уже совсем ничего не отделяло — от забора осталась только деревянная труха. Тогда участковый нашел на дороге камень побольше и запустил его в окно кухни.
Раздался звон разбитого стекла.
Теперь Кадушкин удовлетворенно хмыкнул, развернулся и с высоко поднятой головой зашагал в сторону собственного дома. В конце улицы он на мгновение остановился, обернулся, созерцая содеянное, и пригрозил кулаком невидимому врагу:
— Нечего народ смущать! Понаехала кикимора болотная! Будет тебе… ядрёна вошь! — крикнул он в пустоту и продолжил свой путь.
Наутро Николай Степанович обнаружил на кухне рыдающую жену. По тому, как Мария Федоровна бросила на супруга взгляд и отвернулась, участковый сразу догадался: ей уже донесли о его ночных похождениях.
— Да не плачь ты! Тудыть тебя в качель. Я тут власть. Ничего мне не будет. Я им денег дам на новый забор. И на окно. Чтобы им пусто было!
— Дурак ты, Никола! Ой, дурак! Думаешь от ведьмы откупиться? Думаешь, можно на глазах всей деревни оскорбить таких людей и чистым уйти? Нет, не получится!
— А что мне эта стерлядь сделает? Порчу-шморчу наведет? — рассмеялся Николай. — Я в эти бредни не верю. Пусть эти жабы вислоухие перед кем-нибудь другим свои ахалай-махалаи читают! Потому и разнес к чертям их забор, чтоб и вам, бабам, показать: враки это все про заговоры и черную магию. Нет этого, нет! Все это дырка от бублика! Есть только земные законы, человеческие. Из уголовного кодекса. Но тут я сам дело утрясу. Да и кто тебе сказал, что это я ночью хулиганил? В маске был злодей. В маске!
К обеду Мария Федоровна немного успокоилась, а Николай Степанович, будучи в самом благодушном настроении, сообщил ей, что ему надо по делам в соседнее село.
Ездил участковый на старой «девятке» классического цвета баклажан. Раскрыв все окна, чтобы не задохнуться от изнуряющей жары, он закинул на пассажирское сиденье рабочий портфель с бумагами и не спеша по кочкам и колдобинам вырулил на грунтовку, которая вела в Маслюкино.
Ехать было всего километров семь, но старая неасфальтированная дорога не располагала к тому, чтобы жать на педаль газа.
Николай смачно чихал от летевшей в салон пыли и даже не особо смотрел на дорогу — здесь крайне редко можно было встретить какой-либо транспорт.
Подпрыгнув на очередной кочке, участковый внезапно ощутил, что больше не владеет рулем. Он изо всех сил вцепился в баранку, чтобы дать чуть влево, но колеса против его воли вывернулись вправо, в сторону обочины. Кадушкин дернул руль влево еще сильнее, но машину только еще больше повело вправо.
— Да ёперный театр! Что ты будешь делать! — Николай Степанович вжал в пол педаль тормоза, намереваясь остановить автомобиль.
Но вместо этого двигатель взревел, и «девятка» буквально взлетела над дорогой. Кадушкин вцепился в руль и попытался действовать наоборот: нужно влево — значит, поверну вправо. А машина внезапно послушалась и на полной скорости вылетела за обочину и плюхнулась пузом в старое болото.
Николай снова выругался и стал дергать дверцу, чтобы вылезти из «девятки», но ее, похоже, заклинило.
Тогда он отодвинул подальше водительское сиденье и прикинул, что, если постарается, вылезет и через окно. И в следующий момент увидел, как из трясины поднялась и вцепилась в водительскую дверцу гнилая, мокрая и вонючая человеческая рука.
— Кикимора болотная!
От шока некрещеный Кадушкин перекрестился. Но это не помогло.
Через секунду в салон со стороны пассажирской двери влезла и зашарила по обивке еще одна рука мертвеца, у которой под черной плотью была видна удивительно белая тонкая кость. А затем в оконном проеме показался череп, в котором роились какие-то насекомые. Череп попытался раскрыть рот, нижняя челюсть отвалилась, и внутрь салона вылилась пара литров болотной жижи.
Участковый отпрянул, но с другой стороны в машину тоже лез какой-то мертвяк. На этот раз почему-то в ржавой каске, на которой не осталось обозначений, и было неясно, солдат какой армии носил ее на голове.
От этого зрелища атеист и материалист Николай Кадушкин впал в ступор. Раскрыв рот, он вжимался в свое сиденье и смотрел, смотрел во все глаза, как на его автомобиль со всех сторон лезут из болота жуткие полуистлевшие мертвецы, некоторые в военной форме.
Капот его автомобиля уже скрылся под водой, и оставались считаные мгновения до того момента, как и сам участковый окажется в зеленой трясине.
Но внезапно открылась задняя дверца, и в салоне показалась голова городского следователя Володи.
— Николай, руку давай! Быстрее! — закричал он участковому.
Повторять дважды не пришлось.
Через десять минут на обочине сидели грязные и мокрые Кадушкин с Володей и чистая, но взмокшая от волнения Ленка.
Мужчины курили и смотрели, как исчезает под водой задний бампер машины участкового. Ленка стояла спиной к болоту и старалась не оборачиваться.
— Николай Степанович… — хотел было начать разговор Володя, но участковый его перебил:
— Да все я понял!
Ленка поежилась, посмотрела с опаской через плечо, но, к счастью, последний мертвяк уже погрузился в тину.
— Я эту сколопендру Собакину посажу, — сказал Кадушкин. — Это же нападение при исполнении, ёк-макарек!
— Степаныч, ты себя слышишь? За что ты ее посадишь? Не смеши! А вот она на тебя настучать очень даже может. Раз уж в болоте не утопила, заявление напишет вместе с Настей, племянницей своей, что ты им забор сломал и окна побил. С должности слетишь в одну секунду, — грустно улыбнулся Володя.
— Стерлядь. Швабра старая. Гадина…
— Забор надо починить. У Насти дома дети наверняка были. Не по-людски это, — заметила Лена.
— А бабам мозги пудрить — по-людски?
— Степаныч, Ленка дело говорит. Поехали прощения просить и забор чинить.
Участковый сел в Володькину машину.
— Черт с ней, с этой жабой вислоухой. Поехали. А как вы меня нашли-то? — осенило Николая Степановича.
— В деревне слухи быстро расходятся. А вообще скажи спасибо Лене. Это она, узнав о твоих ночных подвигах, поняла, что ты в опасности. Мы с ней к жене твоей сходили, а Мария Федоровна рассказала, куда ты поехал.
На следующий день Ленка пришла к Кадушкину домой.
— Чего тебе? — с опаской посмотрел на нее Николай Степанович, запуская в дом.
— Вы их видели? — спросила Ленка.
— Кого? — Участковый сделал вид, что не понял. Но на самом деле, как только Лена задала вопрос, у него перед глазами снова замелькали страшные руки нежити.
— Мертвецов.
Кадушкин подошел к двери в комнату, открыл, убедился, что жены нет рядом, только потом ответил:
— Видел, как не видеть, едрит-мадрид. Откуда взялись только, чучела ходячие.
— С войны взялись. Немцы это. — Ленка присела на краешек стула.
— Немцы? — Участковый погрузился в промятый диван и оторопело уставился на Ленку. Она кивнула. — Ну дела… А ты почем знаешь?
— Я потому и пришла. Николай Степанович, мне нужно вам рассказать кое-что.
Дальнейший разговор с участковым был тяжелым. Несмотря на пережитый кошмар, принять, что в этом мире существует еще и нечто запредельное, паранормальное, что ведьмы могут наводить злые чары, а простая деревенская девушка видит покойников как живых, пятидесятилетнему мужчине было непросто. Кадушкин мучил Ленку расспросами не меньше часа, пока не понял: она не пытается запудрить ему мозги или развести на деньги.
— Николай Степанович, я и вашего сына вижу, — опустив глаза, призналась Ленка.
— Сережку-то? Ну да. Я так и понял, что ты к этому ведешь. И что, он страшный? Как эти, которые с болота… — Участковый спрятал лицо в ладони. Ему не хотелось, чтобы Ленка видела, как ему тяжело.
— Нет. Совсем нет. Он остался таким, как в тот день, когда…
— М-да… Вот тебе и японский городовой, вот тебе и евпатий коловратий. Ну и почему Сережка до сих пор на этом свете? Если ты говоришь, что мертвецы здесь остаются не просто так, что сына моего держит?
— Не знаю, Николай Степанович. Но я думаю, что мы с вами можем сходить к нему и поговорить.
Несмотря на то что была уже середина дня, у заброшенного колодца царили полумрак и прохлада, которая, правда, не приносила радости разомлевшим от жары людям — скорее, наоборот: заставляла сжаться, почувствовать тоску. Липкий, необъяснимый страх закрадывался в душу каждого, кто проходил мимо этого места. Может, именно поэтому деревенские редко здесь бывали.