Ленка с грустью посмотрела на Володю. Тот молча развел руками. А баба Тося достала из передника спелое румяное яблоко и принялась грызть его остатками зубов, утирая с подбородка сок.
Затем неспешно поднялась с лавки и заковыляла к своему дому. Посмотрев на старушку сзади, Лена и Володя обнаружили, что сегодня баба Тося не только не обулась, но и забыла надеть под передник юбку — на лавке она все это время сидела в одних старушечьих панталонах.
* * *
На входе в деревенский Дом культуры стояли огромные корзины с яблоками, которыми можно было угощаться бесплатно. Но чтобы предприимчивые жители не растащили все мешками по домам, рядом дежурил Николай Степанович со своими помощниками. У него был угрюмый вид человека, который твердо решил не пить даже в честь праздника, но давалось ему это тяжелее, чем он сам мог представить.
— Держись, коллега, держись! — приободрил его Володя. — На праведный путь встал. И без всякого колдовства. Кстати, чего это ты решился бросить?
— Надоело просто, — буркнул Кадушкин. — Греби ушами в камыши! Ты зачем в клуб приперся? Не староват для танцев? Или ты за халявными дарами природы? — Участковый взял в руку спелое яблоко и повертел им перед носом у Володи.
— Я с Ленкой.
— А, ну ясно. И где она?
— Еще не пришла, жду. — Володя забрал у Кадушкина яблоко и надкусил, наслаждаясь сладостью. Но доесть не успел — показалась Ленка.
Она вышла из-за угла, и Володя чуть не задохнулся от восторга. «Издевается надо мной!» — подумал он, разглядывая длинные стройные ноги, которые совсем не скрывало короткое красное платье в белый горох.
Ленка улыбнулась, подошла ближе и взяла его под руку.
— Не боишься со мной на танцы идти? — посмотрела она на него снизу вверх.
— А чего это я должен бояться? — не понял Володя.
— Так мы в деревне, не в городе. Завтра все говорить будут, что ты за мной бегаешь.
И, не дав ему ответить, она первой вошла в старые высокие деревянные двери Дома культуры.
В просторном холле было душновато, по ушам бил ритм веселой музыки из зала, где танцевали первые посетители дискотеки. Все стены были увешаны старыми фотографиями и декорированы нарисованными яблоками.
— Надо же. Это что, выставка? — удивился Володя.
— А ты у нас в ДК впервые? Тут, считай, вся история Клюквина за последние сто лет. Вот там, в углу, под красным знаменем, фотокарточки, как провожали деревенских ребят на войну в сорок первом, и наш День Победы в сорок пятом. Но сегодня выставка посвящена Яблочному Спасу, тут в основном фотографии с праздника в разные годы.
Лена взяла его за руку и повела вдоль стен, показывая на людей со снимков. Она что-то говорила о том, кто из них из какой семьи, кто уехал жить в город, кто выбился в люди и так далее. Но Володя смотрел только на ее аккуратные пальчики в открытых босоножках, на гладкую белую кожу ног, на кромку короткой юбки, которая едва скрывала…
— Володь, это она! Смотри! Это она! — закричала Ленка, вырвав его из грез.
— Кто? Кто — она?
— Да вот! Это же наша мертвячка из колодца на фотографии! Как раз пятьдесят три года назад фотка сделана. Она еще жива была.
И в этот момент Володя осознал: да, из колодца достали скелет, черт лица было не определить и личность не опознать, но ведь Ленка видела призрак! А у призрака было лицо! Пусть расплывчатое, нечеткое, но узнаваемое…
С черно-белой фотографии на зрителей смотрели две красивые девушки, разнаряженные в честь праздника. У их ног стояли такие же огромные корзины с яблоками, как и сегодня у входа в клуб. Только охранял их, конечно же, не Николай Степанович Кадушкин, а высокий парень в кепке набекрень. Девчонки держали его под руки, а красавчик горделиво задирал подбородок.
— Какая из двух наша? — спросил Володя.
— Эта! — ткнула пальцем Ленка.
Под фотографией была наклеена подпись, которая гласила: «Аглая и Глафира Кузнецовы с Семеном Собакиным на празднике в честь сбора первого урожая».
На следующий день Лена и Володя пришли к бабе Тосе с пакетом зефира и фотографией из деревенского ДК.
— Точно, это Глашка и есть, — подтвердила старушка личность умершей.
— Баб Тось, а вы говорили, что она уехала из деревни. Это в каком году было, не помните?
— Да в том и было, когда эту фотокарточку сделали. Аглая с Семкой той же осенью поженились.
— А Глашка эта в деревне потом не появлялась? — встрял следователь.
— Нет. А что ей тут делать? — пожала плечами баба Тося.
— Ну как… А родители, а сестра? — расспрашивал Володя.
— Я ж говорю, Аглая с Семой поженились и в другое село уехали. А родители сестер к тому году уже померли. Отец от пьянки, а мать от тромба как раз за пару месяцев до праздника. Они уже в возрасте были. Девчонки у них — поздние дети.
— То есть вы хотите сказать, что после того, как Глафира якобы уехала, ее никто не искал и никто не видел?
— Да кому она нужна-то была, окромя сестры? А сестра, я уже сказала, с Семеном уехала. Лен, он у тебя не глуховат? — Бабка стала говорить громче, поглядывая то на Ленку, то на Володю.
Ленка улыбнулась.
— Спасибо вам, баб Тось. Угощайтесь, — и протянула бабушке еще одну мягкую зефирку.
После бабы Тоси Ленка с Володей отправились к участковому и рассказали все, что удалось выяснить.
— Ну ясное дело, Семен этот — упырь. Он и убил, — вынес вердикт Николай Степанович, выслушав своих напарников по этому делу.
— Почему? — удивилась Лена.
— Я, может, и не следователь, — Николай сверкнул глазами на Володю, — но знаю правило, которое работает в криминале безотказно: самая простая отгадка и есть верная.
— Так точно, — подтвердил Володя.
— А еще, девочка, опыт мой житейский подсказывает, что в таких историях всегда первые подозреваемые — мужья и женихи. И почти в ста процентах дел именно они и оказываются виновными. А тут есть косвенное доказательство — баба Тося же сказала, что он Аглаю сразу после свадьбы из деревни увез. Наверняка чтобы глаза тут не мозолить и под подозрение не попасть.
— Еще бы мотив его понять, — сказал Володя.
— А зачем нам мотив? — удивился участковый. — Мы Семена Собакина под суд отдавать не будем, дело уголовное не заводим. Нас попросили найти убийцу, мы нашли. Приведем его к колодцу, а дальше пусть эта ондатра мертвая с ним сама разбирается.
Ленка вздохнула.
— Так, мокроносая, ты меня втянула в эту историю, так что не вздыхай! Я вообще никакого призрака у колодца не видел! И никаких подтверждений тому, что там мой сын, у меня нет! Если и правда все твои байки про колдовство и про загробную жизнь, то я хочу думать, что Сережа в раю. А не вот это вот всё!
— Ваш Сережа никак не может быть в раю, — сухо сказала Ленка. — Он самоубийство совершил. Ни одна религия этого не прощает. И вы это понимаете.
— Не говори ерунды! Заройся в мох и плюйся клюквой! — взъелся участковый. — Несчастный случай это! У меня экспертиза есть!
— Эксперт — ваш родственник по жене, так что мне не рассказывайте, — парировала Ленка.
— Ты на кого шуршишь?! Это вообще ты, гадина, виновата! Стерлядь недобитая! Ты его к этому колодцу привела! — закричал Николай Степанович и даже приподнялся в кресле.
Но Ленка уже вскочила со стула и выбежала из полицейского участка.
* * *
У заброшенного колодца было тихо. Тропинка, которая шла мимо него в лес, почти заросла — люди инстинктивно чувствовали что-то темное, исходящее от этого места, отравляющее воздух даже сейчас, когда никакого трупа здесь уже больше не было.
Ленка сидела на земле, опершись спиной на старый тополь, и смотрела в небо.
По ее щекам текли слезы.
Николай Степанович своей последней фразой ударил ее в самое больное место — в чувство вины. Завтра будет четыре года, как Сережка, его сын, упал в колодец. И конечно, все это время она винила себя в том, что с ним произошло.
Ведь это она позвала парня, чтобы достать труп со дна, с нее началась вся эта история. Если бы Ленка не вмешалась, если бы прошла мимо грустного призрака, все было бы хорошо. А теперь…
Обида на саму себя жгла грудь. Ленка хотела броситься с объятиями на мертвого Сережу, если бы тот снова появился здесь, и просить у него прощения. Но ни мертвая Глаша, ни призрак погибшего парня не желали показываться ей на глаза.
Потом кусты у дороги зашуршали, и Ленка поняла: кто-то идет к колодцу. Она подскочила, чтобы сделать вид, будто оказалась у этого места случайно и только что вышла из леса. Но стоило встать на ноги, как увидела Кадушкина.
— Так и знал, что ты здесь. — Он оперся на колодец.
Она повернулась к нему спиной, собираясь уйти. Но Кадушкин ее остановил:
— Перестань. Я всего лишь отец, потерявший сына.
— Что?
— Я говорю, что не могу смириться, понимаешь?
— С тем, что Сережа умер?
— С тем, что Сережа покончил с собой… — Глаза Николая Степановича заблестели, он глубоко вздохнул, сдерживая слезы, и, отвернувшись от Лены, посмотрел в глубь колодца. Тень от соседнего дерева не давала увидеть сухое дно, но перед глазами участкового стояла совсем другая картина. Он не мог забыть, как искалеченного мертвого сына вынимали отсюда его коллеги вместе с деревенскими мужиками.
— Ты пойми, я человек жесткий и прямой. Я никогда не верил ни в призраков твоих, ни в кикимор, ни в Бога, ни в черта. Считал так: родился мужиком — будь мужиком. Отучился в школе — иди служи, отслужил — вперед работать! Верь в себя и в свои силы, а не во всякую… чушню. А Сережка… Непохож он был на меня.
Ленка молчала. А Николая Степановича словно прорвало. Он повернулся к ней, и Ленка остро почувствовала всю его боль, всю его тяжелую скорбь, которую он нес на своей сутулой спине со дня смерти сына.
— Ты представляешь, мне жена уже после его смерти рассказала — Сережа ведь покрестился! Да. Втайне от меня поехал в соседнее село и покрестился. Месяца за три до всего этого… Боялся, что я узнаю. Он меня вообще боялся. Я хотел, чтобы сын на юридический поступал после армии, чтобы потом ко мне сюда вернулся. А Сережа только молчал, смотрел как волк на тигра, когда я об этом говорил. А как-то раз проболтался: видите ли, художником хочет стать, картины рисовать. Да разве ж это профессия? Я ему так и сказал, чтоб выкинул эти бзики из головы. Что это за мужик с кисточками в руках? Тьфу! Леонардо недоделанный. А он, видишь… в колодец.